Весело ей.

А ты бы хотел, чтобы она стонала и причитала?! Точно, придурок. Эгоист, циник и чурбан неотесанный!

Илья еще немного постоял у двери в ее комнату, продолжая переговоры с собственной совестью. Женька все напевала, и на его лице будто сама собой проклевывалась улыбка.

— Можно? — очень вежливым тоном спросил Илья, распахнув дверь.

А постучать забыл.

Женька сидела на подоконнике спиной к двери. Вернее, уже не сидела. Его оклик заставил ее подскочить на месте, и от неожиданности она опрокинулась на кровать, распластавшись, будто лягушка.

— Привет, — сказал он.

— Привет.

Немножко побарахтавшись на постели, так что все покрывало сбилось в неаппетитную кучку, Женя уселась по-турецки и стала смотреть на собственные шорты.

Это были замечательные шорты. Новые, только вчера купленные, но уже привычные, удобные и как будто обжитые. Только сейчас вдруг они показались ей слишком короткими, и Женька принялась незаметно тянуть к себе покрывало.

— Тебе холодно? — ухмыльнулся Илья, облокотясь на тумбочку рядом с кроватью.

— Ты понимаешь, мы купались… Данька учил меня плавать, а потом я устала… Они пошли в кафешку перекусить, а я домой. Я спать хотела.

— Ты спишь на подоконнике?! — изумился он с притворным ужасом. — И поешь во сне?

Она смущенно потерла нос.

— Нет, не во сне. Я просто так.

Ни за что на свете она не признается, что поет, когда ей совсем уж плохо. Садится в Шушика, давит на педали и орет во всю глотку! Или забирается в кресло с ногами и, раскачиваясь, будто болванчик, мурлычет себе под нос.

Иногда это помогает.

Иногда становится еще тоскливее.

— Куда ты покрывало тянешь?

Она посмотрела на него недоуменно, а потом перевела взгляд на собственные ноги, уже наполовину скрытые под покрывалом. Вот дуреха!

Скромность девушку украшает, сказала бы мама.

Не прикидывайся овцой, сказала бы Ираида Матвеевна.

— Хватит дурить, — ласково сказал Илья. Или ей показалось, что ласково?!

Женька внезапно рассердилась изо всех сил. Что он себе вообразил, этот дурак в трехтысячной степени?!

Сначала он улепетывает со всех ног из ее постели, потом приходит и издевается! Песни ее ему не понравились, видите ли! Покрывала, видите ли, ему жалко!

— И вообще, почему ты вошел без стука?! — она свесила ноги и выпрямила спину, будто пай-девочка.

— Я стучал, — улыбнулся Илья.

— Нет, не стучал!

— Стучал, стучал.

— Это я тебя сейчас стукну! — разгневалась она пуще прежнего. — Проваливай отсюда. Я спать хочу. Я не выспалась!

Вот этого говорить не следовало. Тут же всплыла в памяти ночь — та самая, вчерашняя ночь, которая, по большому счету из памяти никуда и не девалась, — и щеки загорелись маками, и сердце забухало оглушительно.

— Прости, — виновато произнес Илья, а она даже не сразу сообразила, за что. А когда сообразила, стало совсем худо.

Женька отвернулась. Абсолютно излишне, если он заметит ее неуместное глупое смущение.

— Я думал, ты поспишь утром, — рассудительно произнес он, присаживаясь рядом, — тебя Данька разбудил, да? Он с утра всегда орет, как оглашенный.

— Я сама проснулась, — четко выговорила она. Сказать, что из-за него? Что проснулась, потому что поняла — его уже нет рядом! Пусть потешит самолюбие. Нет уж, не дождется, самовлюбленный баран!

— Ты сердишься на меня? — спросил он осторожно. Какая прозорливость!

Женя одарила его высокомерным взглядом.

— Мне надо было записку оставить, — покаянно пробормотал он, — я не догадался, извини.

Она взглянула на него с недоверием.

— Нечего оправдываться, — буркнула Женька, решив, что он попросту врет, чтобы сбить ее с толку, — мне твои записки на фиг не нужны.

— А я?

— Что?

— Я тебе нужен?

Вселенная, где можно жить без страха и одиночества. Где нет пустых вечеров в обнимку с тоской. Куда рвется сердце, словно намагниченное, завороженное, ослепленное блестящим таинственным сумраком и искрами веселого солнца.

Нужна ли ей эта вселенная?!

О боже, разве это дано узнать? Нужна или нет, она уже на дороге к той планете, и нет пути опасней и чудесней.

— Илья, давай не будем говорить, — прошептала Женька, старательно тараща глаза в сторону.

— В каком смысле? — опешил он.

— Я не могу об этом говорить.

Илья развернул ее, и несколько секунд они тихонько боролись. Наконец, ему удалось посмотреть ей в лицо.

— Чего ты ревешь?

— Я не реву.

— Жень, ты очень обиделась на меня, да? Что я ушел и ничего не сказал. Я же тебе объяснил…

— Я все утро думала, — всхлипнула она, — думала, думала. Я даже не знала, дома ты или нет. И за завтраком тебя не было!

— А я вообще не мог есть, — признался Илья со смешком, будто удивляясь самому себе. — Слушай, поедем куда-нибудь, а?

Она потерла глаза кулачками, как маленькая.

— Куда?

— Ну, не знаю. В город, погуляем. Или на речку, я быстрей, чем Данька, научу тебя плавать.

Упоминание о его сыне выудило Женьку из мечтательного раздумья.

— Куда мы поедем, Илюш?! — горестно вздохнула она. — Что твоя родня скажет?

— Какая разница?

— Есть разница, — убежденно возразила она, — я так не могу, я живу в твоем доме, и все… Ну неужели ты не понимаешь?

С отчаянием она взялась за его ладонь — плотную мужскую ладонь, которая этой ночью лежала на ее груди, словно так было уже миллион лет, а по-другому и быть не могло.

— Хорошо, и что ты предлагаешь? — угрюмо спросил он.

Женя молчала, обводя пальцем линии его жизни и судьбы.

— Женька, все это глупости! Поехали, а? Я с ума сейчас сойду. Скажем, что тебе нужно купить еще что-нибудь. Или вот, я придумал!

Он быстро притянул ее к себе и победительно чмокнул в макушку. Женька нетерпеливо завозилась.

— Что?

— Я как будто отвезу тебя к врачу. Ногу показать. Это вполне реальный вариант, а?

— Бэ, — высунула она язык.

— Не дерзи мне, девчонка! — изобразив жуткую гримасу, угрожающе прошипел он.

— А то что?

— А то!

Илья повалил ее на спину, а сам пристроился сбоку, образовав руками надежную преграду для малолетней нахалки. В изумрудных озерах плескалось его крошечное отражение, губы растянулись в смелой ухмылке, морщился от смеха конопатый нос.

Илья медленно переместил взгляд пониже. Под майкой, плотно облегающей все, что этой ночью принадлежало ему, колотилось сердце, и был виден каждый вздох. Вспомнилось, как вчера она примеряла эту майку, крутилась перед зеркалом, а потом, задвинув занавеску в примерочной, пищала, что это слишком вызывающе, и она лучше переоденется обратно в свое платье, а он хохотал и велел продавщицам принести монашескую рясу. Этого она стерпеть не могла и отважно засунула майку в пакет с покупками.

А теперь лежит в ней и прерывисто дышит.

Затылок у него взмок, словно он три дня шлялся по Сахаре с непокрытой головой.

— Тут замок есть? — прохрипел Илья, забыв, что находится в собственном доме, где известна каждая трещинка.

— Что? Зачем тебе замок? — встрепенулась Женька. — Илюшка, даже не думай! Не смотри на меня так.

— А как?

— Никак не смотри. Отвернись сейчас же. Что ты делаешь?

Он пытался справиться с ее шортами.

— Илья, нет! — взмолилась Женя, вибрируя всем телом.

— Да, хорошо, извини, — забормотал он, быстро отодвигаясь на другой конец кровати.

Кое-как отдышались.

— Если ты не поедешь со мной, мне придется тебя украсть, — сердито пробурчал он, не глядя на Женьку.

— Я поеду, — смущенно мяукнула она, сделавшись красной от шеи до лба.

Илья поднялся, посмотрел на нее очень внимательно и подхватил на руки.

— Не дергайся. Во дворе только дед с Маринкой, скажем, что у тебя после купания разболелась лодыжка, и я везу тебя в травмпункт.

— А может, я сама дойду? — робко предложила она.

— Так правдоподобней, — торжественным голосом ответил он, прикидывая, какая гостиница ближе всего к их захолустью.