Возможно, именно поэтому я ничуть не удивилась, когда на следующее утро увидела у своего подъезда Олега. Он стоял, засунув руки в карманы широких белых брюк, и казался очень юным и элегантным. Этакий маленький принц.

— Доброе утро, Марина.

Я кивнула. Я не стала спрашивать, что он тут делает — расскажет сам, мне вообще лень было что-то говорить и уж тем более копаться в душе этого молодого франта.

— Вы завтракали?

Я снова кивнула, хотя ничего еще не ела с утра. Просто кивок был короче, чем отрицательное покачивание. Осознав причины этого глупого жеста, я испугалась не на шутку: неужели моя апатия зашла так далеко.

Я посмотрела на Олега почти умоляюще.

— Давайте я отвезу вас куда нужно, а потом погуляем. Хотите?

Я пожала плечами, чувствуя себя абсолютно беспомощной. Мне ничего не хотелось на самом деле, и этот факт чуть ли не сводил меня с ума. Изо всех сил я старалась испытать хоть какое-то желание, но ничего не получалось: мне было все равно — стоять ли у подъезда с юным красавцем, дожидаться ли звонка от Егора в пустынной квартире или разговаривать с клиентами. Хотя нет, последнее мне сейчас претило. Слава богу, что сегодня у меня почти свободный день. Если только Кожевникова не придет в себя настолько, что будет готова отправиться в банк. А иначе о работе можно и не думать.

— Так что насчет прогулки?

Я встрепенулась. Передо мной стоял один из тех парней, которые уверены, что весь мир у их ног. Прогулка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой…

— Я отвезу вас домой, как только пожелаете, — быстро произнес он, вероятно заметив скуку на моем лице.

— Дел у меня нет, — задумчиво произнесла я.

Он вдруг подхватил меня под руку, и так мы дошли до его машины. Олег предупредительно распахнул передо мной дверь. Я вспомнила, как Горька делал это раньше — неуклюже и смущенно. Потом и вовсе перестал. Его манеры, вернее, их отсутствие ничуть не обижало меня, скорее мне было бы неприятно, если бы он продолжал только из-за того, что так принято, подавать руку, зажигалку, отодвигать для меня стул в ресторане. Он забывал, и его рассеянность казалась естественней, чем галантность этого мальчика. Должно быть, все дело в проклятом совке, который воспитал меня и долгое время уверял в бесполости советских граждан. Светские манеры в то время, когда я была девчонкой, казались чем-то смешным и вульгарным. А сейчас они входили в моду, Олег шел в ногу со временем, а я нет, вот и растерялась от его предупредительности. Словно желая окончательно сбить меня с толку, он сказал:

— Вам удивительно к лицу эта рассеянная улыбка. Вы сейчас похожи на школьницу у доски.

Оказывается, я улыбалась?

Олег завел мотор, а мне так и не удалось вспомнить, когда я сказала «да», когда согласилась на эту дурацкую прогулку. Всю дорогу я молчала и даже не поинтересовалась, куда мы, собственно, направляемся. Зато Олег болтал без умолку, продолжая строить из себя утомленного жизнью великого грешника. Должно быть, у него масса поклонниц, лениво подумалось мне. Я и не вслушивалась в его лепет.

Мы остановились на окраине города, у небольшого открытого кафе.

— Здесь варят отличный кофе.

— Вашим подружкам нравится? — весело спросила я, опираясь на его руку, чтобы выйти из машины. Я старалась проделать это как можно грациознее. Уж если пустилась в приключения, надо соответствовать.

Он сжал мои пальцы.

— У меня их нет.

— Кого, подружек?

— Да.

— Как же это вышло? — насмешливо спросила я, чувствуя, как меня охватывает безрассудное веселье.

— Не знаю.

Мне захотелось подтрунить над ним. Меня позабавила эта смесь застенчивости и дерзости, остроумия и серьезности, минутами просто смешная. Он сказал «не знаю» низким, таинственным голосом. Я покачала головой.

— Постарайтесь вспомнить. Когда началось это поголовное охлаждение?

— Я сам виноват, — серьезно ответил он, — у меня была девушка, очень миленькая, но чересчур… э… неромантичная, что ли. Этакий идеал для сорокалетних.

Я удивилась его откровенности: было видно, что Олег говорит правду, и это ему нелегко.

— А какой идеал у сорокалетних? — спросила я. — Мне недолго осталось до этого возраста, уж просветите заранее.

— Нет, вы никогда не станете сорокалетней! — запротестовал он, смутился и продолжил тихим голосом: — Вам не грозит старость, я это хотел сказать. Ваше лицо всегда будет ясным и молодым, даже если его покроют морщины.

— О! — Я стояла как громом пораженная. — Вы говорите как поэт, а не как молодой адвокат.

— Пойдемте, — сказал он и взял меня за руку. Мы сели за столик, и я вдруг почувствовала зверский голод. Подошла толстая официантка.

— Доброе утро, Олег Станиславович, — улыбнулась она, уставившись на моего спутника, — вам как всегда?

Он обернулся ко мне:

— Я часто бываю здесь до работы. Обычно беру фруктовый салат и несколько пирожных, здесь очень вкусные пирожные. А вы что будете?

Я, сглатывая слюну, заказала яичницу с беконом, мясной салат, несколько пирожных по совету Олега и большую чашку кофе. С каждой минутой мне становилось все веселее, не такой уж глупой оказалась эта затея с прогулкой. Из окна я видела шоссе, лес, упирающийся верхушками сосен в облака. Жизнь казалась прекрасной.

Олег заметил мой взгляд.

— Там, за лесом, совершенно потрясающее озеро, — сообщил он с лукавым видом, — можно искупаться потом.

— На полный желудок? — ужаснулась я.

— Марина, как вы обычно развлекаетесь? — вдруг спросил он.

Я тщательно прожевала бекон, отхлебнула сока из его бокала. Он следил за мной.

— Читаю, хожу в рестораны, гуляю, пью, треплюсь по телефону…

Он покачал головой. Я не знала зачем, но мне ужасно захотелось, чтобы этот мальчик понял, что моя жизнь полна удовольствий и смысла. У меня было такое ощущение, что я рассказываю учителю, как провела летние каникулы.

— Ладно, оставим.

Во время завтрака он принялся рассказывать мне о своей работе, он оказался весьма занятным в роли рассказчика — изображал в лицах судебный процесс, вскакивал из-за стола, говорил разными голосами. Я хохотала до упаду. Олег, тыча пальцем в мою сторону, воскликнул:

— А вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли обязанностью каждого живого существа быть счастливым, выбрали путь уверток и смирились! Вы заслуживаете самого жестокого приговора, и я приговариваю вас к одиночеству.

Он замолчал, залпом допил свой сок и сел. В кафе было пусто, только официантка из-за барной стойки захлопала в ладоши. Олег кивнул ей.

— Страшный приговор, — произнесла я с улыбкой.

— Самый страшный, — уточнил он, оборачивая ко мне красивое, серьезное лицо, — лично для меня нет ничего ужаснее, впрочем, как и для всех остальных. Только в этом никто не признается. А мне временами хочется выть: любите меня, любите, любите!

— Мне тоже, — вырвалось у меня.

Мне вдруг представилась моя квартира, угол стены против кровати. Опущенные занавески, старомодная картина, маленький шкаф налево от двери. Все то, что я видела каждый день утром и вечером и на что я, вероятно, буду смотреть еще много лет. Где-то сейчас Егор… Что он делает? Он не вправе, никто не вправе присуждать меня к одиночеству!

— Вы, наверное, думаете, что я решил разыграть перед вами комедию? — негромко произнес Олег. — Захотел растрогать вас?

В его светлых глазах мелькнула тревога.

— Нет, что вы, — поспешно ответила я, — я подумала просто, что вы слишком молоды для всего этого… и слишком любимы.

— Для любви требуются двое, — возразил он, — пойдемте погуляем, такая погода хорошая.

Мы вышли и направились к лесу. Я вдруг почувствовала нежность к этому мальчугану, молча бредущему рядом. Или это была нежность к небу, такому высокому и ясному, к травам, вдоль которых разгуливал ветер?

— Вам грустно?