Он был значительно выше остальных своих сородичей, и каждый мускул его необычайно стройного белого тела казался сжатой пружиной, готовой вот-вот распрямиться.
Якаре поприветствовал Сьенфуэгоса легким кивком и тут же уставился на Уголька, словно раздумывая, кем может быть это невиданное существо.
У дагомейки подкосились ноги.
Похоже, она вдруг совершенно растеряла свою болтливость, всегда являвшуюся ее главной отличительной чертой, и притихла, как загипнотизированный воробушек, позволив вновь прибывшему рассматривать ее, словно животное на ярмарке или товар в лавке.
Наконец, туземец присел на корточки, а остальные воины окружили его, и, не обращая внимания на рыжего и девушку, Якаре показал всем длинный шест, который нес на плече. Туземцы принялись рассматривать его с явным энтузиазмом и нескрываемым восхищением.
— Аука? — спросил один из них.
Якаре указал на торец шеста, обратив внимание на то, что в поперечнике тот не совсем круглый, а немного сплющенный, но при этом ровный и симметричный. Сам же шест был отполирован до блеска. Якаре удовлетворенно кивнул и с явной гордостью произнес одно лишь слово:
— Аука.
Держа шест в руке, он, прищурив один глаз, поднес его торцом к другому, устремив противоположный конец прямо в небо. И тут Сьенфуэгос заметил, что это не обычный шест вроде того, каким пользовался он сам, а полый внутри, что делало его похожим на огнестрельное оружие.
Канарцу хотелось рассмотреть незнакомый и странный предмет поближе, однако в эту минуту ему казалось более важным внимательно выслушать рассказ неожиданного гостя о тяжелом походе и, насколько возможно, постараться его перевести.
Несмотря на обилие различных подробностей, которые канарец так и не смог расшифровать, общий смысл сводился к тому, что Якаре отправился в далекий поход, чтобы раздобыть одну из тех вожделенных духовых трубок, какие изготовляли особые мастера племени аука, а также разузнать состав яда, тайну которого ревностно охраняли некие таинственные и неуловимые личности, Кураре Мауколаи, что с некоторой натяжкой можно было перевести как «властители кураре».
И вот теперь, после нескольких лет бесконечных скитаний и опасных приключений, Якаре вновь вернулся с берегов «Великой реки, рождающей море», и даже привез с собой одну из бесценных духовых трубок и высушенную тыкву, заполненную черной пастой, которая не могла быть ничем иным, как чистейшим «кураре». Однако он вынужден был признать, что для производства яда нужен не только секрет его состава, но и один из мастеров, Кураре Мауколаи, а племя наотрез отказалось отпустить с ним мастера.
Однако для купригери, боготворящих своего вождя, его достижения и подвиги значили много больше, чем единственная неудача; каждый стремился хотя бы пальцем прикоснуться к драгоценной духовой трубке. Но апогея их радость достигла, когда вождь вставил в отверстие трубки длинный острый дротик и одним точным выстрелом сбил попугая-монаха, щебетавшего в двадцати метрах над землей.
Канарца поразил такой смертоносный эффект странного и тихого оружия, он не удержался и попросил позволить ему получше рассмотреть черную жидкость, в которой туземец смачивал дротик.
Сьенфуэгос тщательно и недоверчиво осмотрел вещество и удивился, заметив, что к черной пасте проявляет интерес и Уголек. Она не только внимательно осмотрела ее, но потрогала и обнюхала.
— Ты знаешь, что это? — спросил он.
— Не знаю, — честно призналась дагомейка. — Но могу поспорить, что это сделано из змеиного яда, смешанного с толчеными кореньями и смолой и сваренного на медленном огне. Она слегка замялась, увидев, что косоглазый вождь не сводит с нее глаз. Кажется, даже покраснела, хотя, учитывая цвет ее кожи, утверждать наверняка было трудно. — Со временем я могла бы сделать что-то подобное. Помню, как меня учила бабушка... — закончила она с легким волнением в голосе.
— Тебе нравится этот индеец? — спросил Сьенфуэгос, которого развеселило ее смущение.
— Я его боюсь.
— Нет, — убежденно ответил канарец. — Ты его не боишься, хотя вид он имеет грозный, как у настоящего воина. Он тебе нравится.
— Иди к черту!
Канарец лишь расхохотался.
— Как хочешь, — не стал он спорить. — Но я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понять, что творится в твоей курчавой голове, — лукаво подмигнул Сьенфуэгос. — Он тебе нравится, а уж ты его прямо-таки очаровала.
— Это потому, что он раньше никогда не видел негритянку.
— Так ведь и я тоже никогда ее не видел, а первое, о чем я подумал, увидев тебя — так это о том, что ты жутко грязная... — напомнил он и многозначительно добавил: — Остальные смотрят на него как на принца. Быть может, ты станешь королевой этих земель.
— Черная королева белых дикарей? — задумчиво произнесла она. — Ну что ж, неплохо для той, что начинала рабыней португальского борова!
— Жизнь непредсказуема... Когда-то я был жалким пастухом на острове вечной весны, а теперь стал обладателем шпаги и набедренной повязки посреди самой жаркой на свете земли, — он ласково похлопал ее по ступне. — Не волнуйся! Мы заберемся еще дальше.
— Еще дальше?
— Гораздо дальше! — весело ответил канарец. — Куда еще никто не добирался. — Он убедился, что все взгляды всех туземцев прикованы к нему, смешно сморщил нос, ткнул в африканку пальцем и напыщенно произнес: — Уголек, великая Кураре Мауколаи!
Купригери ошеломленно посмотрели на него и вернулись, внимательно глядя на девушку со смесью недоверия и восхищения. Наконец, один из туземцев робко спросил:
— Великая Кураре Мауколаи?
— Лучшая в Африке.
— Ты уверен?
— А то! В два счета такой кураре приготовит, что пальчики оближешь!
Туземцы явно не поняли из сказанного ни слова, да и сама Асава-Улуэ-Че-Ганвиэ выглядела потрясенной.
— Зачем ты так говоришь? — пробормотала Уголек сквозь зубы. — Я понятия не имею, как готовить этот яд.
— Ты же только что сказала, что можешь сделать нечто подобное... И в конце концов, яд — это всего лишь яд.
— Вовсе нет! — возразила дагомейка. — В моей стране готовят множество ядов, но каждый служит для собственной цели и действует по-разному. От одного вскипает кровь, от другого останавливается сердце, некоторые действуют мгновенно, а другим требуются месяцы.
— Как ты уже видела, этот действует мгновенно.
— На маленькое животное, — заметила девушка. — Но по всей видимости, это животное предназначено в пищу. А ты знаешь, что происходит, когда яд слишком силен? Тот, кто съест отравленное животное. тоже умрет. Не всё так просто, — убежденно заявила она. — Совсем не просто!
— Уверен, что у тебя получится...
— А кто испробует результат? Ты что ли?
— Ну зачем же так!
Негритянка кивнула в сторону молчаливых туземцев, которые почти ничего не поняли из их разговора.
— И кто же тогда? Они? Представляешь, что будет, если они начнут умирать по моей вине? — она пессимистично помотала головой. — Потребуются месяцы, чтобы найти нужную формулу. — Уголек щелкнула языком, словно пытаясь подчеркнуть свои сомнения. — Моя бабушка могла различить яды только по запаху и знала, как они действуют, но тогда я была всего лишь малышкой и не успела ничему научиться.
— Может, хоть попытаешься? Для них, похоже, этот секрет имеет очень большое значение.
Африканка мотнула подбородком в сторону птицы, которую ощипывал один из туземцев.
— Да уж наверняка! — заявила она. — Уж сколько мы, дагомейцы, знаем о ядах, нам все равно не пришла в голову мысль использовать их таким хитроумным путем — на конце крошечного дротика, тихо вылетающего из трубки, смертоносного и коварного одновременно. Ты видел такое раньше?
— Никогда, — признался канарец. — Не хотел бы я встретиться с человеком, который испробует эту штуку на мне. — Он повернулся к Якаре и спросил на его языке: — Аукас далеко?
Тот кивнул и показал куда-то за спину.
— Очень-очень далеко!
— Тем лучше!
Вскоре они снова двинулись в путь, и тогда Сьенфуэгос понял, что, если их прежние блуждания по сельве больше походили на разведывательные походы, то теперь купригери, похоже, точно знали, куда идут и что ищут. Несомненно, появление вождя Якаре нарушило их прежние планы и заставило повернуть назад, к своим очагам.