– Билеты до Коканда есть?

– На сегодня нет.

– А на завтра?

– На завтра найдутся.

– Мне нужны четыре билета.

– Давайте деньги, молодой человек.

– Денег у меня нету, возьмите вот моего осла, дети ваши будут кататься.

– Что-о-о? – ошалело глянула на меня кассирша.

– Не отказывайтесь, тётушка, прошу вас! Осёл, а очень умное животное. Посмотрите сами, видите, как уши навострил, всё понимает, что мы говорим!

Кассирша вышла из-за двери, увидела осла и давай хохотать. Напугала даже животное: оно чуть не вырвалось из рук Усмана.

Дедушка Карлик плачет

Когда мы вышли из Ташкента, солнце ласково грело нам спину, а теперь вот уже три дня оно светит нам прямо в лицо. Лучи его теперь тусклые, почти не греют. Беспрестанно дует ветер. В этих краях он завывает, оказывается, как голодный волк, изо всей силы швыряет жёлтые листья на землю, потом, словно раздумав, подхватывает их вместе с пылью и уносит с собой, жутко свистя.

Сейчас сила ветра удвоилась. Из-за пыльных туч не видно солнца. Мы идём тесной кучкой, боясь, что ветер унесёт нас, цепляемся за осла, как пчёлы за свою королеву при перелёте из одного улья в другой. Рабия с Аманом едут верхом. Враз похолодало. Идём молча. Да и о чём говорить?! На душе ничего, кроме страха… Зима на носу, а мы полуголые, босые… Так ведь недолго и замёрзнуть!

– Ака, за нами кто-то едет! – дёрнула меня за рукав Зулейха.

Я обернулся. Нас и вправду догонял кто-то верхом на осле. То ли старик, то ли мальчик. Ростом-то с мальчика, не больше Амана, но с бородой. На голове огромнейшая чалма, руки короткие, едва достают узду. Товба, уж не дьявол ли, волшебник злой?! Я не раз слышал, что дивы отправляются в путь именно в такую погоду. Не хватало нам ещё с дьяволом повстречаться!

– Ака, он едет за нами! – прошептала Зулейха в ужасе.

– Не обращай внимания! – ответил я, боясь обернуться.

Старик поравнялся с нами. Осёл под ним был большущий, серый, с толстенными ногами.

– Куда вы в такую бурю, дети мои? – раздался обыкновенный человеческий голос… Слава тебе господи!..

– Ассалому алейкум, – поздоровался я, боязливо косясь на старика.

– Ваалейкум, дай бог тебе здоровья, – потянул осла за повод дед Карлик. – Как тебя зовут, светик?

– Арифджан.

– Хорошее имя, светик, куда путь держите?

– В Коканд.

– А?! – вытянул шею в нашу сторону дед Карлик. – Что ты сказал, мой светик?

– Я сказал, в Коканд, дедушка!

– Не может быть!

– Правда, дедушка, правда. Мы сиротки.

– Сиротки?

– Да.

– Бай-бай-бай! Откуда идёте?

– Из Ташкента.

– Из Ташкента? Бай-бай-бай! – Дедушка Карлик закивал головой. – Кто же это с тобой?

Я ответил. Тогда дед подробно расспросил, кого как зовут. Чтоб вызвать жалость старика, я старался выглядеть ещё более измученным, чем был.

– Все мои младшенькие больны, – сказал я чуть не плача. – Идти уже не можем.

– Светики мои, светики! – Дедушка Карлик закрыл глаза, закусил губу и начал качать головой, словно где-то у него сильно болело. Вдруг он вскинул голову и продекламировал:

Мир кипит, все уезжают, все спешат, как на вокзале. Всюду дети голодают, обливаются слезами. И куда ни глянешь, всюду стон и плач стоят сейчас, Будто ныне стал бездомным сиротой любой из нас, – и заплакал.

Вот те на! Мы все переглянулись. Если Аман заплачет, его можно успокоить, пообещав кусок хлеба. А как мы успокоим дедушку Карлика?

– Я тоже рос сиротой, – проговорил старик, глубоко вздохнув. – Домом мне служил хлев бая Миракылходжи. От работы тяжкой стал карликом.

– Не надо, дедушка, плакать!

– Он так меня колотил, что от жалости ко мне начинали реветь коровы. Вместо еды кормил помоями, – продолжал лить слёзы старик.

– О дедушка!.. – вздохнула Дильбар.

– Ни разу новой одежды не купил, справлял мне одежду из старых платьев жены.

– Жадный, значит, был очень… – вставил я.

– Ещё бы!..

Старика невозможно было остановить. Покончив с сиротским детством, принялся вспоминать родную жену, которая померла пять лет назад. Нынешняя жена – яд ядом, житья не даёт, злая, жадная, но он её всё равно не боится.

Наконец дедушка перестал плакать, простонал: «Эх, жизнь ты наша» – и начал сползать с осла.

– Как-то тебя звать? – обратился к Усману.

– Усман.

– Какое прекрасное имя: Ус-ман! Умеешь сидеть на осле? Вдень ногу в стремя, вот так, молодец, мой светик.

Дедушка посадил всех моих младшеньких на своего ишака. Потом снял с себя чапан (на нём их было надето два), накрыл посиневших от холода Амана с Рабиёй.

– Ну теперь поехали, светики.

– Куда же мы поедем, дедушка? – с беспокойством спросил я.

– Куда же поедешь-то? – рассердился вроде дедушка. – Сегодня у меня переночуете, наутро сам аллах путь укажет.

Дедушка Карлик в неволе

В предвечерние сумерки мы въехали в обширный урюковый сад.

Хозяйство дедушки состояло из дома, хлева и комнаты, пристроенной к дому сбоку. Дед Карлик провёл нас в эти «покои», сам куда-то убежал. Немного погодя вернулся запыхавшись. Приволок из дома громаднейшую кошму и опять исчез. На сей раз он притащил охапку урюковых поленьев, разжёг огонь в отсыревшем, давно не топленном очаге.

Мы расселись вокруг очага, держа озябшие руки над пламенем. Дедушка Карлик опять ушёл. Мы его прождали пять минут, десять, а его нет и нет.

– Может, он специально для нас готовит плов? – предположила несмело Дильбар. – Потому и задерживается?..

– Мы бы согласились и на огненно-горячую шурпу, – откликнулась Зулейха.

– А я знаете, ребята, люблю шавлю с урюком, – облизнулся Усман.

А вдруг и вправду принесут нам какое угощение? Мы расстелили кошму посреди просторной комнаты. На нише у очага обнаружили коптилку. Засветив её, мы огляделись: стены и потолок комнаты черны от копоти, как дымоход, ниши затянуты паутиной, заплесневели от сырости.

Приоткрыв окно, мы выглянули во двор. Ветер бесится, со свистом шатая голые ветви деревьев, земля покрыта палыми листьями, они с шелестом разлетаются по сторонам. Собачка наша лежит у самого порога, положив голову на вытянутые вперёд лапы, пристально глядит на нас, будто хочет предупредить, чтоб не забыли её, если перепадёт что-то поесть… А вдруг этот дедушка Карлик на самом деле див? Ведь в сказках всегда так бывает. Заводят дивы путников в одинокие дома, подносят им еду как еду, а протянешь руку, она вмиг превращается в кучу кизяка…

– Ака, водички хочу, – попросила Рабия.

– Сейчас, моя маленькая.

– Мне на двор хочется, – вдруг засучил ногами Аман.

– Потерпи малость.

– Сейчас намочу штаны, – пригрозил брат.

Я вывел его из комнаты. Только мы вернулись, на пороге появилась высокая статная женщина лет сорока, на ней было белое платье, на голове тоже белый шёлковый платок.

– Сидите, мои цыпляточки?

Мы поспешно вскочили на ноги, поздоровались. Не знаю, почему мы вскочили: поприветствовать хозяйку как полагается или чтоб получше рассмотреть, что она принесла на подносе.

– Чего вы стоите, садитесь. – Женщина положила поднос перед нами. На нём были две лепёшки, горсточка сушёного урюка, чайник чаю. «Чем-нибудь горяченьким, наверно, угостят потом», – подумал я.

– А где же наш бобо?

– Я его заперла, – пояснила хозяйка. – Как получил на сына похоронку, так стал немного не в себе. Наверное, и вам плакался, правда?

– Да нет, не очень, – потупился я.

– И меня небось хаял?

– Нет, не очень.

– Это ваша там собака у порога?

– Да, наша.

– Почему она такая страшная?

– Потому что голодная.

Лицо хозяйки точно из дерева вырезанное, ничего на нём не отражается, глаза застывшие. Оказывается, у неё и губы не шевелятся, когда говорит, ей-богу!

– Смотрите, собаку в комнату не впускайте.