– Санек! – отодвинул её в сторону Введенский. – Заходи, конечно. Это Пушкин, админ соседский, – объяснил он и вновь обратился к гостю: – Сбежал, наконец?

– Сбежал, – согласился Пушкин. – Скукотища там у нас смертная. Словами не описать. Тамада какой-то придурочный, сам себе шутки рассказывает, сам смеётся… Эдик с кислой мордой…

– Забей, – прервал его Артур. – Пошли выпьем.

Минут через десять Пушкин, которого приняли как родного, спросил:

– А можно я ещё парочку наших… ну, сюда приведу? Жалко там бросать…

Вскоре лучшая часть «Езды» тусовалась на третьем этаже.

К десяти половина народа рассосалась, оставшиеся же пребывали в блаженном настроении. Артур научил почтенное общество делать обещанные пузырики. По сути, это была обычная водка с колой, но хитрость заключалась в том, чтобы в высокий стакан сначала налить граммов 50 водки, а затем аккуратно, с большой высоты и тонкой струйкой, влить туда газировку.

– И это единственно правильный способ употреблять колу! – сообщил Введенский.

Затем самые стойкие отправились гулять и слонялись по улицам, распевая какие-то песни, запускали фейерверки, кидались снежками…

Марьяне было хорошо. Оттого, что она работает с такими прекрасными весёлыми людьми, и оттого, что год прошёл совсем не зря, и – чего уж там – оттого, что Артур весь вечер был рядом.

В офис вернулось всего четверо: Пушкин, Введенский, Марьяна и Пономарёв. Пушкин был уже настолько хорош, что пить не стал даже на посошок, однако долго благодарил за прекрасный вечер. Пономарёв тоже собрался домой, сказав, что бардак разгребать не нужно, потому что он вызвал на завтра специальных уборщиков. Марьяна с Артуром остались в офисе одни.

Введенский смешал ещё два стакана своего фирменного пойла и протянул один Марьяне.

– Ну что, по домам? Тебя проводить?

– Проводи… – мысли у Марьяны уже путались. – Слушай, а всё-таки: откуда ты знаешь про папу, про Эдика, а? Тебя же рядом-то не было!

– Снова-здорово… Сколько можно, Маш? Забудь.

Но от алкоголя в девушке проснулась обидчивость. Она взяла кресло, придвинула его к самой ёлке, угнездилась в нём и отрезала:

– Никуда отсюда не пойду, пока не расскажешь.

– Ну ладно… Я твой крокодильчик. Или наоборот. Поняла?

– Да ну, я серьёзно, а ты как всегда… – Марьяна зевнула.

И тогда Артур начал рассказывать. Он говорил о каких-то непонятных вещах, о существах, которые живут за счёт чужой удачи, о чрезмерно везучих дурочках, не следящих за своей жизнью, об ангелах, которые этих дурочек пасут, притворяясь то игрушкой, то крокодильчиком, то вообще бог знает чем… Голос его был успокаивающим, и глаза Марьяны постепенно слипались.

– Ни фига я тебе не верю, – ласково пробормотала она. – Погладь меня лучше по голове.

И Артур погладил её по голове, а потом вдруг встал и сказал:

– Ну ладно, пойду-ка я машину поймаю, полвторого уже, – и ушёл.

Марьяна сидела в кресле возле самой ёлки, счастливо улыбаясь. Год заканчивался странно. Всё-таки пить, наверное, вредно. Особенно вот эти самые пузырики. Или нет? На стенах перемигивались разноцветные гирлянды, отчего девушке чудилось, что она попала в центр северного сияния. Введенский совсем заморочил ей голову, но это казалось совершенно неважным. Играла тихая музыка, кто-то из старых французов, то ли Дассен, то ли Генсбур, комната была пуста и прекрасна своим послепраздничным разгромом. Надо бы прибраться… а, нет, не надо, блаженно подумала Марьяна и незаметно для себя задремала.

Во сне ей привиделся крокодильчик Ливси, который превращался в Артура и обратно. Перестань мерцать, попросила его Марьяна, и крокодильчик радостно заржал. Потом они с Артуром гуляли по каким-то заснеженным переулкам, которые вывели их на вершину зелёного холма, освещённого утренним летним солнцем. Артур скалился, говорил какие-то глупости и хлопал по земле длинным крокодильим хвостом, а затем предложил: «Наперегонки?» – и помчался вниз с холма, к золотому полю на горизонте, и Марьяна побежала следом, и так они неслись, неслись… вокруг мерцали китайские гирлянды, пахло шампанским, хвоей, горячей землёй и свежим сеном, а вдалеке колосилась рожь.

Конец.