Ее лицо блестело и было красным, под глазами залегли темные круги. Она отвела взгляд.

— Ты бросил меня.

Три слова. Я испытал такое огромное чувство вины, что с трудом сглотнул.

— Калеб, пожалуйста, возвращайся домой. Я беременна.

Я закрыл глаза.

Нет!

Нет!

нет...

Глава 36

Настоящее…

Я отправляю Сэма наверх и жду Калеба.

Щелчок.

Щелчок.

Щелчок.

Сегодня все должно пойти по-моему. Он стучит, вместо того, чтобы воспользоваться ключами. Это плохой знак. Я открываю дверь и вижу его мрачное лицо. Он не смотрит на меня.

— Привет, Калеб, — здороваюсь я.

Он ждет, когда я приглашу его войти, а затем поднимается наверх, чтобы поздороваться с Эстеллой. Я следую за ним в детскую. Сэм здоровается с ним кивком головы, и Калеб забирает у него малышку. Она улыбается, как только видит его, и размахивает кулачками. Я даже немного ревную к тому, как быстро он вызвал у нее улыбку.

Калеб целует ее в обе щечки и затем под подбородком, что заставляет ее хихикать. Он повторяет это снова и снова, пока она не начинает смеяться так сильно, что даже мы с Сэмом улыбаемся.

— Мы должны поговорить, — говорю я, стоя в дверях. Я чувствую себя посторонней, когда он в комнате с Эстеллой.

Он кивает, не глядя на меня, поцелуями заставляет ее хихикнуть еще несколько раз и передает обратно Сэму. Она сразу же начинает плакать.

Я слышу, как Сэм произносит «Предательница», когда мы выходим из комнаты и спускаемся вниз. Калеб оглядывается через плечо, как будто хочет вернуться назад.

— Ты можешь увидеть ее после... — говорю я.

Еще до того, как он пришел, я поставила чайник на плиту; когда мы входим в кухню, он как раз начинает свистеть. Я готовлю ему чай, а он сидит на стуле, сложив ладони напротив рта. Также я замечаю, что он подергивает ногой. Я опускаю пакетик с чаем в кружку с кипятком и стараюсь избегать его взгляда. Несу пакетик к мусорному ведру, когда он говорит:

— Ты ездила увидеться с Оливией?

Мои руки замирают, чай капает на кафель и на мои штаны.

— Да.

Теперь я знаю, почему он дергает ногой.

— Ты вынудил меня сделать это, — я нажимаю ногой на рычаг, чтобы открыть мусорное ведро и бросаю в него пакетик. Чувствую, как Калеб на меня смотрит.

Он склоняет голову на бок.

— Ты, правда, в это веришь, не так ли?

Я не знаю, о чем он говорит. Я потираю ноготь на большом пальце.

— Она звонила тебе? — вот ведь болтливая сучка, с горечью думаю я. А затем с ужасом думаю, что еще она могла ему рассказать?

— Ты не имела никакого права, Лия.

— Я имела право. Ты купил ей дом!

— Это было до тебя, — спокойно возражает он.

— И ты даже не собирался сказать мне? Правда? Я твоя жена! Она вернулась, когда у тебя была амнезия, и лгала тебе! Ты не мог рассказать мне, что купил этой женщине дом?

Он отводит взгляд.

— Все намного сложнее, — объясняет он. — У нас с ней были планы.

Сложнее? Сложнее, кажется, слишком хорошее слово для Оливии. Я, определенно, не хочу знать о планах, которые он с ней строил. Он должен увидеть правду. Я должна заставить его увидеть правду.

— Я сама выяснила, Калеб, как она лгала тебе, пока у тебя была амнезия.

Он приподнимает бровь, глядя на меня. Может быть, если я скажу ему правду, он, наконец, увидит, какая я верная, как сильно я его люблю.

— Я заплатила ей, чтобы она уехала из города. Она рассказывала тебе об этом во время суда надо мной? Она с радостью променяла тебя на пару сотен баксов.

Как-то по телевизору я видела, как прорывает плотину, сотворенную природой. Помню, живописную картину реки, окруженной деревьями. Внезапно все деревья исчезли, их смыло, когда исчез берег реки. Поток разгневанной воды, понесся вперед, уничтожая все на своем пути. Все случилось так быстро и происходило так яростно.

По глазам Калеба я вижу, что плотину прорвало.

Глаза человека отражают все его мысли. Если внимательно наблюдать за глазами, можно увидеть, как в них отражается грубая, неприкрытая правда. Если внебрачному ребенку проститутки нужно узнать, о чем думают ее приемные родители, приходится учиться читать по глазам. Можно различить, как из лжи рождается правда, как боль проникает в черепную коробку, можно даже различить счастье, напоминающее широкий сверкающий луч света. Можно увидеть, как от ужасной потери умирает душа. В глазах Калеба я вижу непроходящую боль — боль, покрытую плесенью. Она настолько глубока, что кровь, слезы и сожаление, скорее всего не в состоянии вершить свой суд.

Что такого есть у нее, чего нет у меня? Она владеет купчей на дом и управляет его болью. Я так завидую его боли, что откидываю назад голову и открываю рот, готовая зарычать от ярости. Он все равно не услышит меня. Как бы громко я не кричала его имя, он не услышит меня. Он слышит только ее.

— Она бы на это никогда не пошла, — не верит он.

— Но она согласилась. Она обманщица. Она не такая, какой ты ее себе представляешь.

— Это ты разгромила ее квартиру, — догадывается он. Он широко распахнул глаза, но взгляд словно затуманенный.

Я стыдливо отвожу взгляд. Но нет, я не стыжусь. Я боролась за то, чего хотела.

— Почему она, Калеб?

Он мягко смотрит на меня. Я не ожидала, что он ответит. Когда его голос разрывает напряженную тишину между нами, я, не дыша, слушаю его.

— Я не выбирал ее, — его голос надламывается. — Любовь не поддается логике. Человек проваливается в нее, как в колодец. А потом просто застревает и дольше умирает от любви, нежели наслаждается ею.

Я не хочу слушать его поэтические сравнения. Я хочу знать, почему он любит ее. Я тереблю кольца золотых сережек, которые ношу. Я купила их после нашей с ней встречи за обедом. Но я в них выгляжу совершенно иначе. Если она смотрится в них экзотично, то я смотрюсь нелепо. Выдернув серьги из ушей, я отбрасываю их в сторону.

Но, я могу стать той, в ком он нуждается. Он просто должен дать мне шанс, чтобы доказать это.

— Ты должен вернуться домой.

Он опускает голову. Мне хочется крикнуть — ПОСМОТРИ ЖЕ НА МЕНЯ!

Он смотрит и его взгляд непреклонен.

— Я подписал бумаги на развод, Лия. Все кончено.

Бумаги?

Я произношу слово вслух. Оно шепотом слетает с моих губ и обжигает их.

— Бумаги?

Мой брак гораздо нечто большее, чем какие-то тонкие несущественные бумажки. Нельзя закончить что-то с помощью этого мерзкого слова. Калеб, мужчина привыкший действовать согласно своим собственным решениям. Но не сейчас. Я буду бороться за него.

— Мы можем пойти к консультанту. Ради Эстеллы.

Калеб качает головой.

— Тебе нужен кто-то, кто сможет любить тебя так, как ты того заслуживаешь. Мне жаль — он сжимает челюсть и смотрит на меня почти умоляюще, как будто ему нужно, чтобы я поняла. — Я не в состоянии дать тебе такую любовь. Боже, я бы хотел, чтобы я мог, Лия. Я пытался.

Я обдумываю его слова, правда, обдумываю. Вспоминаю тот раз, когда заметила, как он смотрит на Оливию так, словно она, черт возьми, единственный человек, который имеет значение на всей этой чертовой планете. Думаю о том, как он хранил ее мороженое в холодильнике целых два года. Что же это за любовь? Одержимость? Что она такого сделала, чтобы его мозг зациклился на ней. Обдумав все это, я начинаю задыхаться, несусь к дверям, ведущим с кухни во внутренний двор, и распахиваю их настежь. На улице душно, ни дуновения ветерка. Воздух напоминает желе и мне кажется, что все косточки моего сердца ломаются. Я выхожу во внутренний двор и почти сразу же чувствую, как ткань блузки прилипает к спине. Краем глаза замечаю, что Калеб вышел за мной следом. Он стоит, держа руки в карманах, и жует нижнюю губу.

Мысленно пытаюсь придумать какую-нибудь новую хитрость. Смотрю на его лицо: на нем отражается напряжение, решительность, сожаление. Мне не нужно его сожаление. Я хочу то, что есть у Оливии. Хочу, чтобы ему было достаточно одной меня.