- мгновение и мне вряд ли удастся передать то, что случилось со мной дождливым летним вечером в маленькой кладбищенской церквушке маленького городка ...Кто-то тронул меня за плечо:

- Милый, служба кончилась, церковь закрывается, - женщина-чтица участливо глядела в мои глаза. - А может ты... вы... хотите с батюшкой поговорить. Он у нас хороший.

- Нет спасибо, мне пора. - Я был удивлен: то, что вроде бы длилось минуты, на самом деле длилось больше часа. Говорить и вправду ни с кем не хотелось, да и ночлег еще не найден. - Спасибо.

Накинув на плечи рюкзак, я шагнул в сумерки летнего вечера. Все было прежним грязная дорога, старые дома, в незримой для людей дремоте вспоминавшие век минувший, деревья в маленьком скверике. Другим был я. Не лучше, чем раньше, не хуже, - просто другим. В Сапожке состоялась встреча, которую я меньше всего мог ждать. Встреча с Богом.

Перед самой гостиницей под названием "Мошка", меня остановил

местный житель. Был он в изрядном подпитии, но настроен весьма благодушно. Случайно, закурить нет у вас?

- Нет, не курю.

- Ну и правильно. А погодка-то ... налаживается.

- Кажется да.

- Лицо мне ваше не знакомо. Проездом или приехали к кому?

- Вернулся. Домой.

Молитесь за меня.

Все, опоздала! - матушка Евгения, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, тоскливо глядела на пустую привокзальную площадь города. До монастыря, где она была настоятельницей, больше двадцати километров. Автобус в ту сторону пойдJт только утром.

На автостанции матушке посочувствовали, но помочь ничем не смогли. Она уже внутренне приготовилась к тому, что придется заночевать в городе, как в дверях автостанции еJ чуть не сшибла женщина, устремившаяся к окошку диспетчера.

- Люська! Люська, черт тебя дери! Уснула что ли? - Матушка Евгения при слове "черт" быстро перекрестилась и повнимательнее посмотрела на кричащую. Той было под сорок, потертые, видавшие виды джинсы, сарая куртка. Окошко отворилось. Женщина-диспетчер, тем же спокойным тоном, каким она минуту назад разговаривала с монахиней, ответила:

- Ну что ты кричишь? Вечно как угорелая носишься. Давай бумаги.

- Не ворчи. Просто домой скорей хочется. Тут только матушка Евгения поняла, что эта женщина - водитель такси. ЕJ серая "Волга" стояла у самого входа в автостанцию. У монахини затеплилась надежда. И хотя ни внешний вид женщины, ни еJ манеры матушке не понравились, "Волга" была для настоятельницы последним шансом добраться затемно до монастыря.

- Простите, - окликнула она садившуюся в машину таксистку. - Вы ещJ работаете? матушка сделала вид, что не слышала разговора женщины с диспетчером.

- Отработала уже. Сейчас машину в парк поставлю - и домой, - ответила та.

- Видите ли, я в городе по делам была, и вот... опоздала на последний автобус.

- Да, до монастыря далековато, - в голосе женщины прозвучало искреннее сочувствие. Она на мгновение задумалась, а потом, словно приняв решение, махнула рукой:

- Ладно, мои оглоеды без меня поужинают. Садитесь, поедем.

- А сколько это будет стоить? - робко спросила матушка.

- Поехали, говорю. Там видно будет.

Долгие северные сумерки уже затемнили окрестные поля. Машина ехала по пустынной дороге. Таксистка включила музыку. Прислушавшись к тому, что поет певица, матушка перекрестилась ещJ раз.

- Выключить? - улыбнувшись, спросила водитель.

- Если можно, пожалуйста.

- ВсJ правильно. Вам лучше такие песни не слушать. А мне, честно говоря, нравится. Жизненно.

- Мне это трудно понять, - вздохнула матушка. ЕщJ пять минут назад она радовалась тому, что всJ так хорошо закончилось, а сейчас уже искренне скорбела, думая о таксистке.

- Вы меня простите, - обратилась монахиня к женщине, - как вас зовут?

- Анна.

- А по отчеству?

- Да какое там отчество, мы же шоферня. Начальника гаража по - отчеству зовJм, остальных по именам.

- И что, с вами одни мужчины работают?

- Почему? Диспетчеры, бухгалтерия, - начала перечислять Анна, но потом, словно поняв подтекст вопроса, засмеялась:

- Нет, ребята меня не обижают. Да и за баранкой я уже лет пятнадцать.

- А вот вы в брюках, - матушка пыталась быть тактичнее. - И выражения всякие допускаете. Наверное, курите? Это всJ не спасительно.

- Курю, - вопреки опасениям матушки, Анна спокойно отреагировала на еJ слова. Кстати, а как к вам полагается обращаться? Сестра?

- Нет, я настоятельница. Мать настоятельница.

- Вы думаете, мать настоятельница, я о своих грехах не знаю? - она махнула безнадJжно рукой. - Только ведь это в рекламе по телевизору дура какая-то под машину в мини-юбке лезет. Не видели?

- Я не смотрю телевизор.

Ну да, я забыла. А выражаюсь ... бывает, но не подумайте, что я сквернословка какая ...

Если матернусь ненароком, то по делу.

- А в Бога веруете? - матушка уже овладела ситуацией.

- А как же без этого?

- В церковь на исповедь ходите?

- В великий четверг ходила. Когда ещJ? Да, получается раз в год.

Надо чаще. И каяться, каяться надо в грехах. Их мало знать, надо с ними бороться. На

вашей работе для женщины столько искушений. Наступило молчание. Анна о чем-то задумалась. Матушка уже не сомневалась, что Господь свJл еJ с этой женщиной не случайно. Вот и ворота монастыря. Когда Анна сказала, что денег брать с матери настоятельницы

не будет, матушка Евгения обрадовалась, но уже не удивилась. И только в душе возблагодарила Господа, что она, грешная, своими словами тронула эту женщину. На прощанье пригласила Анну приходить в монастырь:

У нас служит на литургии отец Лонгин. Вот увидите: придете раз, захочется придти

ещJ. И исповедник он замечательный. - И добавила:

- А я буду всегда молиться о вас.

Прошло несколько дней. В их быстротекущей череде постепенно забыла матушка Евгения таксистку Анну. Работы в монастыре было непочатый край, в город приходилось

ездить по-прежнему часто, но пути женщин не пересекались. А однажды, во время короткого

ночного сна, было матушке видение, Она и ещJ две женщины поднимаются на гору. Одна - прежняя еJ знакомая ещJ по той, до монастырской жизни, а во второй матушка Евгения узнала таксистку Анну. Окрестности

горы очень живописны, вершины не видно. Идут они легко, дружно. Вдруг городская еJ приятельница говорит: "Не могу больше. Не идут ноги." Матушка удивлена, ведь идти так

легко, так приятно. Дальше они идут вдвоJм - матушка Евгения и Анна. ВсJ круче подъем,

всJ больше камней на пути. Вот уже и она чувствует, как деревенеют ноги, как усталость

сковывает их своими цепями. ЕJ покидают силы. А что же Анна? Она по-прежнему идJт легко, бодро. Только обернулась на прощанье, улыбнулась сочувственно - и пошла дальше. Наверх. Одна. Проснулась мать настоятельница с тяжелым сердцем. Она пыталась себя убедить, что сон из разряда пустых, ничего не значащих. Или это искушение дьявольское. Но сон "не отпускал". А где-то через месяц, в самый канун еJ именин, сон повторился. В мельчайших подробностях. Да и сон ли это

был? Матушка сидела в своей келье и, казалось, на минуту задремала... И она поехала в город, искать Анну. Нашла быстро. Та узнала еJ, обрадовалась.

Давайте ещJ раз прокатимся? С ветерком! - у Анны было хорошее настроение. - В

соседний райцентр через два часа поезд из Москвы приходит, я обычно туда за пассажирами еду. Вас довезти - крюк небольшой. Чтобы поговорить обстоятельнее, матушка Евгения согласилась. На этот раз она решила

подробнее расспросить таксистку о еJ работе. Ибо себе она уже расшифровала сон: гора

это путь на Небо, к Богу. Анна поднялась выше неJ, ради Бога бросившую налаженную жизнь, надежды на создание семьи. Почему? Анна рассказывала охотно, ей явно льстило внимание матушки. Как живJт? Да как все сейчас. Трудно. Раньше у них в парке было четырнадцать машин, осталось четыре. Считается, что шофJр