Твои персики высшего сорта, и я сниму сливки, детка.

Желание поласкать их, эту округлую форму настолько мощное, что застает меня врасплох. Слегка, почти против моей воли, рука сама собой ложится на две половинки упругой плоти. От этого почти незаметного действия, ее тело вздрагивает. С ее пухлых губ слетает возглас «ах», она вскидывает правую руку, лишив себе равновесия. Внезапно она начинает паниковать, поскольку ее тело опасно наклоняется и ее восхитительно длинные ноги начинают молотить по воздуху.

С огромным удовольствием я крепко обхватываю ее за талию. У нее такая маленькая, почти осиная талия. Я спокойно могу обхватить ее руками с двух сторон. Лейла опять упирается ладонью в пол, возвратив себе равновесие.

Я опускаю взгляд вниз на свою добычу.

На ее заднице какая-то жеманная маленькая фитюлька, ханжески прикрывающая ее анус. Изначально, только лишь чуть-чуть было открыто взору пространство между ее ягодицами, показывающее дразнящий треугольник кружев, прикрывающий ее киску, однако с ее бессмысленной паникой и то, что она чуть не свалилась, ее ноги раздвинулись дальше друг от друга, и сейчас она довольно нагло выставляет на показ свою киску, которая надо сказать, для такой тонкой девушки, имеет на удивление набухшие губы. Между ее розовыми губами, полоска черных стрингов, натянутая и довольно-таки жестоко врезающаяся в ее плоть. Дополнение: влажную плоть. Кому-то немного нравится наказание, так мне кажется.

То что я вижу — это действительно самый совершенный вид.

Почти не завуалированное приглашение.

Мои пальцы испытывают настоящий зуд, отодвинуть в сторону эту нелепую полоску и ввести их в киску. Что она будет делать? Никаких сомнений, заорет так, будто ее режут. И поэтому не стоит рисковать. Черт, я бы с удовольствием трахнул эту женщину, плюющуюся от злости и шипящую. Не думаю, что у меня когда-нибудь была такая заносчивая и горделивая сучка. Даже от одной мысли у меня начинают течь слюни, но мне нужно сделать вид, что это наказание, а не удовольствие.

— Ты должна считать удары, иначе они не будут засчитаны, — говорю я, совершенно отстраненным голосом, не передающим моих эмоций.

Она замирает и вокруг моей ладони появляется гусиная кожа на ее идеальной попке.

— Не тяни резину! — хрипло отвечает она.

Я улыбаюсь про себя. Ах, Лейла, ты так чертовски хороша и настолько предсказуема. Она полна решимости пройти через это неприятное событие, как можно быстрее и явно не доставит мне удовольствие услышать ее визг.

У тебя нет шансов, детка.

Я отрываю ладонь от ее задницы, и она напрягает ягодицы в ожидании. Я ничего не могу с собой поделать. Взмах рукой и моя ладонь падает на ее упругую плоть. Она стонет, и запах ее возбуждения просто ударяет меня, как зов в брачный период. Этот запах, способный свести мужчину (ну, мне на это совершенно наплевать) с ума. Шквальный от него перехватывает дыхание, настойчивый, и мне хочется ответить на него.

Лейла Иден может быть задирающей нос, важничающей сучкой, но я хочу трахнуть ее причем так сильно, что напоминаю себе, тех кобелей, которые перепрыгивают через забор, раня лапы, только лишь потому, что во время течки сука находится по другую сторону. У нее такое тело, что я хочу все ночи, каждую ночь, погружаться в него. Я хочу пришпилить ее, как куклу, которой она и является, широко развести ее ноги, и сосать до тех пор, пока ее вкус будет стекать по моему языку в мое горло. А много часов спустя, когда она будет уже в отключке от оргазмов, я хочу снова кружить своим языком, ощущая ее вкус у себя во рту.

Голос у меня в голове призывает: «Давай, сигани через забор, порань лапы. Потом заживет. Она черт побери сама напросилась на неприятности. Она же пришла к тебе в спальню по собственной воле?» Но другой более здравомыслящий голос предупреждает: «Это безумие. Какого х*я ты думаешь о том, что собираешься сделать с сестрой Джека?» И я прислушиваюсь к трезвому голосу, в конце концов, я сопротивлялся зову ее сладкого тела на протяжении многих лет. Я смогу это сделать и сейчас.

Я никогда на самом деле не мог окончательно решить, то ли я хотел отшлепать ее дерзкую задницу, пока она не станет красной, то ли оттрахать ее до бесчувствия. Сейчас мне хочется и того и другого причем одновременно. Я наблюдаю за ее телом, застывшем на месте. Напряженным. Ожидающем удара моей ладони.

Я ударю ее жестко и достаточно сильно, убеждая, что это наказание, а не сексуальная игра. Я буду действовать методично. Каждый шлепок будет опускаться в разных местах и на разные ягодицы — сначала одной, потом другой. Сначала сверху, а потом будет опускаться все ниже к ее ногам.

Обхватывая ее своей левой рукой за предплечье, обращаю внимание, как загибаются у нее пальцы на ногах. Восхитительная непроизвольная реакция. Я поднимаю руку и удерживаю ее высоко у себя над головой. Ягодицы мисс Иден беспомощно подрагивают.

О! Да...

4.

Лейла

Меня никогда не ударяли и не били. Никто и никогда. И как только жар от его ладони опускается на мою кожу, я испытываю дикую, какую-то первородную, неподдельную панику. Сердце стучит так, словно барабаны на войне, я зажмуриваюсь изо всех сил, готовя себя к следующему удару, но ничего не происходит.

Мне кажется, что прошел уже целый век.

Может он передумал, и спокойствие начинает струится у меня по телу, чувствуя освобождение, но он слегка отстраняется, воздух вокруг колышится, и его рука опускается со всего маха вниз.

Шлеп! Его рука такая тяжелая и твердая, приземляется на мою кожу.

Я не произношу ни звука. Во-первых, я абсолютно полна решимости не дать этому мерзкому чудовищу-человеку получить удовольствие от моей реакции. Во-вторых, боль после удара появляется не сразу, мгновением позже, я чувствую ужасное жжение. Непроизвольно глаза расширяются, а рот открывается в безмолвном «О». О Господи, это действительно очень больно! Слезы обиды, перемешанные с горечью, появляются в глазах. Я зажмуриваюсь, пытаясь их остановить, чтобы они не капали на пол.

Он делает паузу.

— Я жду счет, — небрежно напоминает он мне.

Счет? Что за садистский мудак. У этого человека явно нет сердца. Раскаленные иглы ненависти к моему мучителю пронзают меня насквозь. Я открываю рот, ужасно, но ничего не выходит. Я пробую снова. Выходит, совершенно неузнаваемый неглубокий вздох:

— Один.

Почти сразу же его рука снова опускается с размаха мне на кожу, но на этот раз я сразу же чувствую жгучую боль. Собравшись, я задерживаю дыхание. Другим, дрожащим голосом называю: «Два», и больше ни звука, чтобы не показать в какой горячей, жгучей боли я нахожусь. Я никогда не испытывала такой боли в течение всей моей уединенной жизни.

Еще один удар падает на меня, и я заглатываю крик. Несмотря на то, что каждый удар попадает на другое место, они все безумно жгут. Я чувствую, будто вся моя попа горит в огне. Я вжимаюсь ладонями в пол, чтобы не извиваться от боли и не ерзать у него на коленях, у меня белеют костяшки на пальцах.

— Три, — хрипло бормочу я. Я ненавижу, ненавижу, ненавижу его. Я никогда не думала, что можно так ненавидеть кого-то. Я все ближе и ближе приближаюсь к тому, что не могу остановить слезы.

Безжалостные шлепки продолжаются. Боль теперь настолько сильная, что я с трудом успеваю крикнуть: «Четыре». Моя задница горит, я делаю неглубокие вдохи. Ненависть во мне к нему растет в прямой пропорциональности стыду и боли, которые он заставляет меня испытывать. «Уже полпути пройдено», — говорю я себе. И мысль настолько расхолаживает, что я хочу заорать во все горло: «Ну надо же!»

Пятый шлепок падает на болезненную горящую кожу на изгиб ягодицы, и я чувствую, как будто бы умираю от боли, жалящей невероятно. И видно от моего полного унижения, у меня вырывается вой: