— Чудно, — вслух удивился Захар и, посмеиваясь, отошел в сторонку.
— Зачем вы держите его на цепи? — спросила Зина.
— А на чем его держать, на веревке?
Она отстегнула цепь. Захар помрачнел, но ничего не сказал.
Лукина стала упрашивать Захара продать ей Гектора. Он не соглашался. А потом, чтобы отвязаться от чудной бабенки, Захар сказал, что может продать собаку не меньше, чем за полторы тысячи.
— Таких денег у меня сейчас нет, — растерялась Зина.
— Раз нет, так не о чем калякать, любезная.
Зина покраснела и виновато посмотрела на Гектора.
— К весне я соберу нужную сумму.
— Соберешь, приходи: я хозяин своему слову. Полторы тыщи — и собака твоя.
— Я приду за тобою, Гека, обязательно приду.
Захар пристегнул цепь к кольцу на ошейнике... У калитки Зина оглянулась и помахала Гектору ладошкой, как машут люди людям.
Он долго стоял и смотрел на калитку. Захар несколько раз выходил во двор, но Гектор не замечал этого, он все глядел на калитку.
— Пшел на место! — ревниво приказал Захар.
Гектор не услышал, что ему приказали.
Захар впервые и больно ударил собаку. Гектор вздрогнул от неожиданности. Он ведь не знал, что люди любовь и преданность к другим считают иногда предательством и изменой.
...Гектор так и не узнал, приходила ли Лукина весною к Захару.
В конце зимы во время охоты он забежал в незнакомый лес и угодил в петлю, приготовленную для зверя. Он слышал, как трубил в рог Захар, но никак не мог освободиться от проволочной петли.
Ему было страшно и холодно, потом пришел голод. Где-то неподалеку выли волки. Может быть, Захар нашел бы его по следам, но поднялась метель... Гектора замело снегом. Стало немного теплее и даже задремалось... Утром он поел чистого душистого снега и снова попытался освободиться из петли, но она еще глубже врезалась в лапы.
Ближе к полудню Гектор услышал мягкое шуршание полозьев и лошадиное отфыркивание. Гектор привстал, высунул голову из-под снега и громко залаял. Он видел, что розвальни, мелькающие за деревьями, остановились, и заскулил... Проваливаясь в сугробах, к нему шел старик в тулупе. В руке старик держал топор.
Старик остановился шагах в двух от собаки и, осмотревшись, спросил:
— Ну, чего скулишь? Иди сюда, — он похлопал рукавицей по колену. — Иди, пес, не бойся.
Гектор подался к старику, но взвизгнул от боли и осел на подтаявший снег животом.
— Так ты калекий? — И старик уже без опаски подошел к нему. Разгреб валенком снег, увидел петлю и присвистнул: — Вот оно что! Эх, человеки, человеки!
Гектор попытался сам идти. Но задние ноги не слушались его. Тогда старик поднял его и понес к саням.
Старик был лесным объездчиком и жил в сторожке.
— Смотри, старуха, кого я тебе привез, — сказал он жене.
— Чего смотреть-то? Собака, как собака. Опять, небось, деньги шальные запулил?
— Из петли вынул. Видать, благородных кровей... Пущай в хате поживет. А?
— Пущай, — старуха равнодушно согласилась, но старик видел, что собака ей понравилась.
Она осмотрела изодранные лапы Гектора. Достала из шкафчика пузатую бутылку с настойкой из трав, намочила холщовые тряпки и обмотала им раны. В глиняную плошку старуха налила густого теплого молока и покрошила в молоко ситного.
Гектор ел деликатно, опрятно. Часто открывался от плошки и благодарно смотрел на своих новых хозяев.
— Видать, и правда благородная, — сказала старуха.
— Знамо, — подтвердил старик.
— Как же кликать его будем?
— Давай Шариком.
— Можно и Шариком.
— Шарик, Шарик! — поманил старик собаку.
Гектор оторвался от еды и завилял хвостом.
— Понятливый.
— Говорят тебе, благородных кровей.
Жил Гектор у стариков в тепле и сытости. Лучше и жизни не придумаешь. А все же не спалось ему долгими ночами. Ворочался он на своей мягкой подстилке и все думал о Лукиной. И все стояла она у него перед глазами: белолицая, худая, в поношенном пальто.
И каждый день Гектор выходил на дорогу и подолгу глядел в ту сторону, где была Захарова деревня... В лесу уже пахло талостью и ручьями...
Разные люди заглядывали в сторожку к лесному объездчику. Кто по лесным делам, а кто просто так посидеть, покурить на просторном крыльце, напиться воды. Часто сюда наведывались лесорубы. И с ними Егор с лиловым шрамом через всю щеку.
Егор все молчал, и Гектор не знал голоса этого человека. Но однажды Егор заговорил с хозяином Гектора.
— Дед, — глухо сказал Егор.
— Чего тебе?
— Продай Шарика.
— Не продам.
— Заплачу хорошо.
— Не все продается, парень, не все покупается на свете. Запомни это.
— Может, и так. Тебе видней. А от хороших денег зря отказываешься. Не прогадай, старый.
После того раза Егор больше никогда не просил старика продать собаку. Он даже перестал вообще замечать Гектора.
Придет на крыльцо, покурит, молча с остальными лесорубами и отправится на делянку.
И вдруг Егор пришел в сторожку один. Старика не было дома. Жены его тоже. Гектор лежал на крыльце. Увидев Егора, он собрался встать и уйти, но не успел. Какое-то мгновение он раздумывал и за это мгновение на голову ему накинули мешок и будто тисками сжали челюсти. Боль парализовала. Потом Гектора везли на санях, везли, не снимая с головы мешка.
— Старый дурак, — говорил кому-то Егор про старика, — отказался от денег. Говорил мне, что не все, дескать, продается на свете...
Гектор по запаху дыма определил, что подъехали к деревне.
— Сколько же дашь за собаку? — спросил кого-то Егор.
— На бутылку, — ответил ему спутник.
— Шутить вздумал!
— Зачем шутить? За ворованную больше тебе никто не даст.
— На-ка! Выкуси!
Егор перехватил ножом веревку, которой к розвальням был привязан Гектор и, не сняв даже мешка с его головы, спихнул в снег, а сам погнал лошадь.
Гектор ничего не мог сообразить и все пытался снять лапами с головы мешок и никак не мог- освободиться от пыльной мешковины.
Его окружили ребятишки, поймали за веревку, сдернули мешок и повели с опаской по деревне.
Набегавшись, ребятишки заспорили, чьим должен стать Гектор.
— Мой Бобик, — сказал один.
— Мой, — потянул за веревку другой.
— Я первый заметил Бобика, — захныкал третий.
Неожиданно огромная немытая рука ухватилась за веревку и хриплый мужской голос приказал:
— Брысь отседова, ворюги!
Ребятишки разбежались, а потом снова собрались стайкой и смотрели, как губастый незнакомец уводил их Бобика.
— Эй, дядь! — крикнул вдогонку самый смелый из мальчишек. — А как кличут твою собаку?
— Злодеем! — прохрипел в ответ новый хозяин Гектора и дурковато засмеялся.
— Брешет он, — сказал приятелям самый смелый мальчишка. — Не его собака. Злодеями собак не называют.
...Злодей был прав: пастух пригнал стадо на Сельский выгон. Луг широкой неровной полосой тянулся вдоль леса и кончался там, где всегда рождалось утро. Злодей хорошо знал, что по всему лугу прогон разрешался после покосов, а в эту пору стаду можно дойти только до того дуба, который стоит на лугу.
Когда-то очень-очень давно этот дуб отбился от леса и остался одинокой вехой на Сельском выгоне. Люди не трогали его, когда он был молодым, сберегали от пилы и топора и теперь, когда дуб стал умирающим старцем.
Умирая, деревья засыхают. Только висляевские старики застали дуб зеленокудрым богатырем, но они забыли про то, и с давние пор стали в деревне говорить: «У сухого дуба». А дуб еще жил. Жил, несмотря на то, что давно уже его кора покрылась пепельным седым налетом, уродливыми трещинами, а когда-то твердую, как слоновая кость, сердцевину время, дожди и солнце превратили в трухлявое дупло.
Давно люди считают дуб засохшим. Но каждую весну несколько его ветвей покрывались зелеными листьями. И пусть они позже распускались, чем у молодых деревьев, пусть они раньше, чем у других, увядали и опадали, все-таки это была жизнь!