Машина остановилась перед воротами, и Кэролин подошла к ступенькам дома даже быстрее, чем Алекс и Энрико успели выйти из машины.

Ее отец был в своей комнате. Он сидел, прикрытый пледом, в кресле, которое было когда-то любимым местом отдыха ее матери, и выглядел таким растерянным, таким маленьким.

— Папа…

Он вздрогнул, обернулся и увидел ее, стоящую в дверях. Его лоб прочертили волнистые морщинки.

— Это ты, моя девочка?

— Да, папа, это я, твоя Кэролин.

— Ох, Кэролин, и где же ты была?

Она бросилась к старику и обняла его с такой силой, что у нее самой заболели руки, крепко сжала его в объятиях и держала так до тех пор, пока не согрела немощное тело.

— О, папа, как я тебя люблю, — сказала она, поцеловав его в лоб. — Как я скучала по тебе.

Затем придвинула стул и села рядом.

— Тогда больше не покидай меня.

В глазах защипало, но девушка сдержанно улыбнулась.

— Давай пока не будем размышлять о грустном, хорошо? Я дома, здесь, и собираюсь у тебя узнать, что именно ты хочешь на завтрак.

— Жареную картошку.

Она моргнула, чтобы смахнуть слезу, твердя себе, что подумает обо всем серьезном завтра, а сегодня, на время, выбросит все из головы и будет жить только тем, что готовит ей каждая последующая минута.

— Хорошо, поняла, — сказала она, проглотив свои слезы. — Картошка так картошка.

Несколько следующих дней прошли для Кэролин быстро. Как чудесно оказаться снова у родного очага! Сидеть в стареньком домике и любоваться на цветы за окном. Подумать только, она отсутствовала здесь всего четыре недели, а кажется, что ее не было целую вечность!

Пока Алекс и Энрико разговаривали с Клементом о ранчо, просматривая бухгалтерские записи и обсуждая новые перспективы, Кэролин сидела с отцом и читала ему, пытаясь хоть чем-то его занять.

Лучи послеполуденного солнца проникали сквозь шторы и тюль, освещая хрустальный подсвечник, отбрасывающий разноцветные брызги на пастельных тонов обои. Она так любила этот дом, его высокие потолки, тяжелые шторы, красного дерева шкафы и кровати. Ей нравилось, что лишь выйдя на крыльцо, можно сразу полюбоваться прекрасным пейзажем и замечательными туберозами, росшими тут не меньше двадцати лет. Как она могла об этом забыть и жить чем-то иным.

Это был ее дом. Он всегда останется ее домом. Даже если она здесь больше никогда не будет жить.

Они гостили на ранчо около недели, и Кэролин знала, что Энрико и Алекс оба вскоре намерены вернуться в Аргентину, да, и не могло быть иначе. Несмотря на то, что они не напоминали ей об этом, она видела по их встревоженным лицам, что пора бы и возвращаться. Но ей страшно не хотелось покидать отца, да и эти края, поэтому окружающие щадили ее чувства. Ведь уезжая, они заберут ее с собой.

Что же тогда будет с отцом?

Во время ужина вечером Кэрри не раз ловила на себе пристальный взгляд Алекса. Она прекрасно знала, что он тоже озабочен их будущим.

Его компания и все дела были в Кордове. И дом его был там, и ранчо в пампе… У Кэрри не повернулся бы язык просить мужа, а уж тем более ожидать, что он сам предложит переехать жить в Кентукки. Хотя все ее лучшие годы прошли здесь, так же как и жизнь ее отца. Ранчо Коллинзов принадлежало семье на протяжении четырех поколений. Оно было основано ее прапрадедушкой в первом десятилетии двадцатого века. Было немыслимо расставаться с этим домом, этой землей. Как можно было предать память близких людей, которые любили этот дом, заботливо и на века заводили серьезное хозяйство?

Завтрак закончился. Кэролин отвела отца наверх в его спальню, где приготовила кровать. Двадцать минут спустя она спустилась вниз по лестнице и услышала доносившийся с кухни разговор Энрико и Алекса. Девушка невольно прислушалась.

— Не имеет смысла больше поддерживать этот бизнес и сохранять ранчо, все равно оно на грани разорения, — говорил Энрико. Кэролин остановилась на ступеньках. — Но я бы не спешил его продавать. Это все еще дом Нэнси и Кэролин.

— Так же, впрочем, как и Билла, — добавил Алекс. — Ты же видел, как старик любит его. Думаю, ему надо дать возможность остаться здесь, как ты считаешь?

— Я тоже так думаю. — Алекс рассмеялся.

— Ну, хоть в чем-то мы, наконец, сошлись! — Последовала долгая значительная пауза. Энрико прокашлялся и сказал:

— Может, мы и пришли к соглашению по поводу ранчо Коллинзов, но учти, наших дальнейших отношений это мало касается. Помни, я не смогу забыть всего зла, что ты нам причинил.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты прекрасно знаешь, не притворяйся. Мы больше не сможем работать вместе. Между нами раз и навсегда пробежала черная кошка. — Его голос был уставшим, слова ровными. — Все изменилось и никогда не будет так, как прежде.

Кэролин прижала руки к сердцу, слушая, как оно бьется. Она ловила из напряженной беседы братьев доносившиеся издалека слова и фразы, замирая при каждой возникающей паузе. Ох, как она ненавидела конфликты и глупую тупую вражду!

— Откуда тебе это известно? Жизнь богаче наших представлений о ней.

— Хотя ты и сделал широкий жест, передав владение компанией мне обратно, но она почти разорена, поэтому я не могу благодарить тебя, это было бы унижением с моей стороны.

— Да я и не прошу тебя об этом.

— Ты очень подвел меня, так и знай.

Кэролин закрыла глаза и облокотилась на деревянные перила лестницы, чтобы не упасть от волнения. Она тоже ощущала вину из-за того, что вовремя не остановила Алекса. К тому же стала его женой. Да, она любит его, но что это может теперь изменить? Сколько на нее сразу навалилось проблем: и отец, и ранчо, и вражда между семьями.

С тех пор как они поженились, Кэролин видела свою сестру только один раз, когда они с мужем пришли к ней, чтобы сообщить трагическую новость об исчезновении отца. Господи, какой же холодной и равнодушной Нэнси тогда была. Снежная королева, а не сестра. Такой ей еще никогда не доводилось ее видеть. Да что же случилось с ними со всеми?

Вот и Алекс тоже изменился за последнее время, стал спокойнее и… равнодушнее. Может быть, это ей только показалось. Вчера, когда они лежали перед сном в темноте, Кэролин потянулась к нему. Они целовали друг друга безмолвно, в полной тишине, боясь словами нарушить близость, которой были лишены весь долгий день. Кэролин передавала ему буквально океанские волны любви, ее сердце трепетало от нежности, а в глазах стояли слезы радости.

Да, она любила Алекса, но чувствовала, как над ними сгущался мрачный туман. Что-то должно было случиться и навсегда изменить их жизни. Что? Она не могла угадать.

Кэрри пыталась скрыть свои слезы от мужа, но так и не смогла. Он склонился над ней, убрал со лба волосы и заглянул в глаза.

— Итак, ты чувствуешь то же самое, — сказал Алекс.

Она покачала головой.

— Нет, нет.

— Нет, да. Мы оба это знаем. Да, оба знаем, что все это дальше тянуть бесполезно.

Кэрри не была до конца уверена, что понимает мужа, но невозможно было не уловить интонации страдания в любимом голосе. Она коснулась губами его плеча, ее страх все более возрастал, грозя потопить ее в пучине первобытного ужаса. — Ничто не бывает в жизни бесполезно, дорогой, — ответила она страстно. — Если мы верим во что-то, то все будет именно так, как мы хотим.