— Какие у него глаза? — спрашивала Полли.

Хармону отчего-то помнилось, что глаза тюремщика были кроваво-красными.

— Тьма их разберет.

— А волосы какие?

Он пытался вспомнить, и видел то черные сальные патлы, то серую шерсть, стоящую торчком, как у волка на загривке.

— И волос не помню.

— Ну, а лицо? — добивалась Луиза. — Борода, усы были?

Мысленному взору Хармона борода тюремщика виделась настолько буйной и густой, что закрывала собою все лицо, кроме глаз. Борода скрывала даже губы тюремщика, и его голос пробивался сквозь темную толщу волос, отчего становился глухим и невнятным.

— Борода, кажись, была… Большая такая и темная. Но, может, и нет.

— А нос? Какой у него был нос? Прямой? Длинный или короткий? Картошкой или тонкий?

— Кажется, крючком был и острый… как у коршуна. Но могу и ошибиться.

— Ну, вы чудите, хозяин! — поражался Джоакин. — Вы о нем хоть что-то запомнили точно?

— Да! — выпалил Хармон. — Он был тощий, как скелет!

Но тут же усомнился в своих словах. По правде, в воспоминаниях тюремщик виделся Хармону размытым и жутким пятном, наподобие призрака. Однако пятно это было довольно широким.

— Нет, друзья, наверное, про тощего я соврал. Не тощий он был, а наоборот, очень даже толстый.

— Так что же, толстый, говорите?

— Да, жирный, как кабан! — Хармон поколебался. — Или это я герцога вспоминаю?..

Луиза первой потеряла терпение:

— Хозяин, как мы, по-вашему, найдем его, если вы ни черта не помните? Ступайте тогда прямиком к барону и опишите ему злодея, как нам. Авось барон поймет, кого искать.

Полли вступилась за Хармона:

— Ну, что вы накинулись! В подземелье было темно, вот хозяин и не разглядел. Вы бы лучше посочувствовали.

— Ага, вот это самое и барону скажешь: вы, милорд, лучше нам посочувствуйте, чем товар требовать. Бароны — они такой сочувственный народец! Как услышат о чужой беде, так сразу в слезы.

Хармон хмурился, дергал себя за бороду, теребил волосы, сжимал виски. Надо же такому случиться — все из головы вылетело! К слову сказать, вида пыточных инструментов Хармон тоже не помнил. Названия сохранились в уме: Голодный Волк, Куховарка, Спелое Яблочко. А вот как они выглядели — ни намека. Будто клочки тумана лежали на столе, а не железная машинерия.

— На кого хоть был похож этот ваш тюремщик? — сделал еще одну попытку Джоакин. — Выглядел он воином или разбойником, или купцом, или, может, благородным?

Хармона внезапно осенило:

— На пивовара он походил — вот на кого!

— Точно?

— Уж точнее не бывает! Вылитый пивовар! Я еще удивился: с чего это меня пивовар допрашивает?..

Доксет присвистнул:

— На пивовара, говорите? Хозяин, так это… мы-то с Вихренком его видели, кажись! Да, Вихренок?

Паренек нахмурился, прикидывая в уме:

— Это когда мы с вами следили, значит, за крепостью? Накануне того, как освободили хозяина?

— Ну, да! Трое ускакали конями — помнишь? А передний был — ни дать, ни взять пивовар! С брюшком такой и лысенький.

Хармон расплылся в улыбке:

— В самую точку! Вот почему я не мог волосы вспомнить! Не было у злодея волос — лысым был! И с брюшком, тоже верно. Так куда, говоришь, он поскакал?

— Эээ… — Доксет поразмыслил и обстоятельно принялся за рассказ. — Ну, значит, когда наша Полли разыскала Джоакина и привела к нам, то он сразу сказал: "Я, мол, всем руководить буду, поскольку имею боевой опыт". У меня-то боевого опыта всяко побольше, но я себе подумал: "Ладно, пущай молодое поколение тренируется. Мне-то что, я уж повоевал вдоволь. Да и покомандовать успел в чине сержанта. Непростое это дельце, доложу я вам: очень уж крикливое. Не больно-то хочется снова. Уговаривать станут — и то откажусь!"

— Доксет, давай ближе к делу, дружок! Куда поехал тот, что похож на пивовара?

— Вот я и говорю, хозяин. Нам, значит, Джоакин велел: "Надо за руинами понаблюдать пару дней и высмотреть: сколько человек стерегут, какой у них распорядок, где стоят посты, как сменяется вахта". Это я одобрил — правильная мысль у юноши. Стали мы, значит, наблюдать. Ну, понятно, чередовались: сперва Снайп с Джоакином, потом мы с Вихренком. И вот, выпало нам наблюдать накануне того дня, как ночью мы вас, хозяин, освободили. Да… А вести наблюдение, скажу я вам, это тоже непросто. Нужно это делать правильно, по науке. Вот был случай: служил я в войске графа Блэкмора, и довелось нам выступить в Пастушьи Луга…

— Доксет!

— Что?.. А ну, да. Так вот, значит. Под вечер, когда еще не смеркалось, а солнце только вот начало садиться, лежим мы с Вихренком в траве на пригорке. Обзор на крепость оттуда самый что ни есть удовлетворительный. И видим мы: выходит из казарм тот самый, о ком бишь вы вспоминали: брюхастый такой, и рожа круглая, и лысый. На нем еще коричневый плащ был. Идет он за казармы, садится верхом на коня… или на кобылу — это я уж не рассмотрел. Знаю точно, что гнедая была. Садится, значит, верхом и скачет прочь из крепости. И к седлу у него — это как сейчас помню! — кожаная сума была приторочена, и он ее то и дело рукой поглаживал, будто сильно берег.

При этих словах сердце Хармона жарко забилось. Он подался ближе к старому солдату:

— Сума, говоришь? Это отлично! В ней-то и лежал графский товар! Но все же, куда поскакал этот человек?

— С ним, хозяин, как я уже сказал, еще двое всадников было. Они тоже вышли из казармы и повторили маневр того, брюхастого: сели в седла и следом за ним припустили рысью. Оба — серьезные люди: в дублетах да при мечах, и в шлемах круглых. Мы с Вихренком сразу притаились, как их увидели. Верно, малец? А этот, пивовар который, он вроде и вовсе был без оружия…

— Хорошо, что ты все это заметил, — прервал его Хармон, — но сперва все-таки скажи: куда они направились, покинув крепость?

— Тут это… понимаете, хозяин, тут такое дело… Так, значит, вышло…

Хармон с ужасом понял, отчего Доксет так долго тянул с ответом!

— Забыл, что ли?!

— Ну, не так чтобы совсем забыл, но как-то не разглядел… Понимаете, хозяин, было темно…

— Какой черт темно?! Ты же сказал: еще даже не смеркалось!

— Ну, не темно, но все же разглядеть было сложно… Что-то помешало. Куда-то они свернули — оп, и пропали из виду…

— Доксет, — Хармон взял старого солдата за грудки, — сколько ты тогда сивухи выхлебал?! Вокруг той крепости — чистое поле! Как в поле можно трех всадников потерять?!

Непохоже было, чтобы Доксет особенно смутился.

— Э, хозяин, сразу видно, что вы никогда не вели наблюдение! В чистом поле-то сложней всего разглядеть, куда люди скачут: ведь ориентиров-то нет! Бывает, смотришь — кажется, скачут на северо-запад. А потом глянешь снова — вроде, на северо-восток.

— Да чтоб тебе неладно было! От крепости идут всего две дороги: одна на север, вторая — на юг! Как можно между ними спутать?!

— Вот я и говорю, хозяин: в поле оно бывет сложно понять — на север скачут или на юг…

Хармон соорудил подобающее случаю ругательство с упоминанием Праотцов, Темного Идо, детородных органов и процессов пищеварения. Затем перевел дух и с надеждой взглянул на Вихренка:

— Малец, а ты помнишь, куда поехали те всадники?

— Помню, хозяин!

— Ну и куда же? На север или на юг?

— Эээ… чего-чего?

Выяснилось, что Вихренок не имеет понятия о сторонах света.

— Дорога на юг ведет к городу, — пояснил Хармон, — а на север — от города. Так куда?

— Эээ… а к городу — это в какую сторону?

Хармон издал сдавленный рык и выдрал из бороды клок волос.

— Но вы не серчайте, хозяин! — поспешно успокоил Вихренок. — Я на месте могу показать!

— Отличная мысль! До руин крепости — двенадцать миль. Всего-то четыре часа ходу…

Но деваться было некуда — больше ничего не удалось выжать из Доксета и его напарника по наблюдению. Они заночевали в Лабелине, а с рассветом двинулись к руинам крепости.