В воротах всадников остановили и допросили. Кто такие? Зачем? С каким делом? Назначено ли? Хармон пояснил, что намерен обсудить с бароном выгодную покупку, что барон предупрежден об этом посредством письма, и ответа на сие послание Хармон-торговец дожидался целых четыре дня. Он предъявил свиток с печатью Деррила, и стражники, наконец, позволили въехать в замок.

Внутренний двор был обустроен согласно всем правилам военной науки. Он представлял собой гладкую площадку, открытую лучникам угловых башен. Все дворовые постройки прижимались к стенам вплотную, не оставляя щелей и закутков для укрытия. Высота стен составляла футов сорок, внутренняя сторона галереи огораживалась дубовыми досками так, чтобы бойцы на ней имели защиту от стрел, летящих со двора. Входы в башни и казармы были тщательно укреплены: дубовые двери, окованные железом, арбалетные амбразуры в простенках, в ярде перед каждым входом поставлена торчком гранитная глыба — чтобы не дать возможности разогнаться и высадить тараном дверь. Крыши над башнями и галереями сложены из черепицы: дорогой материал, зато неуязвимый для огненных стрел.

— Добрая крепость, — сказал Джоакин. — Штурмовать такую — целая история.

А Хармон первым делом заметил иную подробность. Его внимание привлек стон, и он увидал вдоль стены казармы три буквы Х из вбитых в землю скрещенных бревен. К среднему иксу был привязан голый человек. Молодой парень, жилистый, но не плечистый, скорее, конюх, чем воин. Его спину сеткой покрывали багровые рубцы от плети. Кровь давно запеклась и приобрела бурый цвет. Мухи и оводы кружились над несчастным, то и дело садясь на израненную кожу. Парень вздрагивал, чтобы отогнать их, но редко и очень вяло. Похоже, он висел на столбах уже не первый день.

Хармон ткнул локтем Джоакина, тот поглядел и присвистнул:

— Ого!.. Я понимаю — всыпать плетей, но оставить висеть после этого!.. Кровь может загноиться, тогда не выживешь.

Хармон кивнул, в голове мелькнуло: уж не стоило ли все-таки уступить Предмет Гобарт-Синталю?..

— Чего бродите? — крикнул им баронский копейщик. — Кто такие?

Повторились все те же расспросы. Покривившись, стражник согласился проводить их к лорду. Введя в большую трапезную залу, указал на скамью в глухом углу:

— Ждите здесь, я доложу.

На этой скамье путники провели добрый час. В зале царил сумрак и холод, настроение не располагало к беседам. Джоакин лишь сказал:

— У барона Бройфилда было повеселее.

Наконец, объявился давешний стражник и крикнул:

— Мечник — здесь. Торговец — за мной. Милорд ждет на чаепитие.

Хармона проводили в небольшую комнату наверху, считавшуюся, вероятно, баронской светлицей. По правде, света было совсем мало: два узких окна-бойницы выходили на север, оставляя помещение в сумерках. Пара темных портретов давно умерших предков составляли все украшение комнаты. За столом, накрытым для чая, сидели мужчина и женщина.

Барон Хьюго Деррил был одет в белую сорочку и черный камзол. Тонкие губы, изогнутые книзу, глубоко посаженные глаза, сросшиеся на переносице брови наводили на мысль, что чувство радости давно позабыто бароном, а то и вовсе не изведано. Дама около него мелкими чертами лица и заостренным носиком напоминала хорька. Ее кожа отливала желтизной. Наряд дамы состоял из строгого серого платья с высоким воротом и чепца.

— У меня нет секретов от леди-жены, — первым делом объявил барон. Голос был низким и жестким.

— Конечно, милорд. Желаю здравия вам и вашей благородной супруге. Позвольте отрекомендоваться: меня зовут Хармон Па…

— Вы назвались в письме, этого довольно, — перебил барон. — Садитесь.

— Благодарю, милорд.

Хармон уселся на табурет напротив хозяина. Согласно традициям, гостю благородного дома надлежит вручить хозяйке подарок в качестве жеста уважения. Хармон припас для баронессы шелковый платок, подобный тому, что достался леди Ионе. Однако, он не смог представить себе яркую вещицу на этой желтушной старой карге и растерялся — уместно ли дарить? Барон избавил его от замешательства:

— Подарков не нужно. Давайте к делу.

— Как угодно милорду. Я…

— Хотите чаю?

После полудня в седле Хармон не отказался бы от угощения более весомого, чем чашка чаю. Но что делать…

— Благодарю, милорд. С удовольствием!

Барон Деррил позвонил в колокольчик.

— Итак, — сказал он, — вы писали, что имеете ценный товар для его светлости герцога Лабелина. Вопрос: отчего тогда вы не пришли к самому герцогу?

М-да, где та неспешная беседа перед сделкой, где южные лакомства!.. В отличие от негоцианта, барон явно спешил разделаться с Хармоном поскорее.

— Его светлость вряд ли принял бы меня.

— Это точно, — кивнул барон. — Мне, знаете ли, тоже немного чести беседовать с купчиной.

Экий, право слово! Большинство поместных баронов, как правило, очень даже радуются приезду купцов: они изнемогают от скуки в своих замках, а странствующие торговцы всегда приносят новости. Что же не так с этим Деррилом?

Хармон поклонился, отдав должное лордскому превосходству. Барон продолжил:

— Однако я дал себе труд выслушать вас. Надеюсь, что вы предложите нечто, полезное для моего сюзерена. Если же нет…

— Несомненно, полезное, милорд, — заверил его Хармон. — Мой товар весьма ценен и дорог.

— Конечно, дорог! Дешевки мне не требуются.

— Весьма дорог, — подчеркнул Хармон, раздумывая, как выстроить беседу дальше.

Барон нетерпеливо кивнул. Тут раскрылась дверь, и молоденькая служанка внесла поднос. Расставила чашки перед хозяевами и гостем, принялась наполнять их из серебряного сосуда. От изящного носика чайника, изогнутого в виде лебединой шеи, поднимался пар. Девушка двигалась быстро, спеша обслужить господ, ее лицо выдавало напряжение. Когда она наклонила сосуд над чашкой баронессы, женщина зачем-то пошевелила чашку, и чай пролился на стол.

— Простите, миледи! — воскликнула служанка, мигом отставила чайник, выхватила тряпку из кармана фартука и принялась убирать лужицу.

— Безрукая корова, — фыркнула баронесса. — Дура.

Барон Деррил ленивым движением поймал служанку за руку, прижал ее ладонь к столешнице и придавил металлическим чайником. Девушка ахнула от боли, но не рискнула закричать, выдавила:

— М…милорд, п-простите…

Спустя несколько вдохов, барон убрал с ее ладони орудие пытки. Ожог багровел на коже, девушка выбежала, прижав руку к груди.

Хьюго Деррил обратился к Хармону:

— Итак, что за товар?

Торговец глотнул проклятого чаю. Чашка у лица — хороший способ скрыть любые чувства.

— Как я уже говорил, милорд, мой товар очень и очень дорог…

— Да, вы это говорили. Полагаете, я глух или страдаю потерей памяти?

— Ни в коем случае, милорд. Я… мой товар…

— Вы торговец или монастырский послушник? Не мямлите, говорите, наконец, о деле.

Хармон глубоко вдохнул, собрался с духом — и нырнул:

— Мой товар стоит сорок одну тысячу золотых эфесов.

— Безумец! — пискляво выкрикнула баронесса. — Городской дурачок! Хьюго, прогони его!

Барон не спешил. Склонил голову, глаза заблестели в тени гротов-глазниц.

— Вы понимаете, о чем ведете речь?

Говори твердо. Твердо — или никак.

— Я веду речь, милорд, о товаре ценою в сорок одну тысячу золотых монет. Полагаю, его светлость заинтересует подобный товар.

— Ведь вы не имеете в виду ленное владение, — словно обращаясь к самому себе, произнес барон, — купцы не торгуют феодами.

— Вы правы, милорд. Мой товар — совсем иного свойства.

— Хьюго, не позволяй ему темнить! — заявила баронесса. — Проклятый мошенник хочет тебя надуть! Отправь торгаша на крест, плетка его научит…

— Помолчи, будь добра, — оборвал ее барон. — Если речь не о земле, то может быть лишь один товар подобной стоимости. Вы говорите о нем?

— Милостью богов, именно такой товар я и хочу предложить.

— Откуда взяли столь несуразную цену?

Хармон сглотнул. Насколько правдивы сведения графа Шейланда, и можно ли без риска огласить их?..