— Я, милорд, не хотел бы жаловаться, — сказал Луис, хотя тоном выдал, что пожаловаться очень даже не прочь.

Греи в хвосте отряда завели песню. Нечто про пехотинца, что вернулся с войны на деревянной ноге и не смог пасти овец, потому жена ушла от него к соседу. Среди гнилых болот эта песенка была бы к месту, но сейчас отряд шел сквозь рощу — резную, лучистую от июньского солнца, полную птичьих голосов. Эрвин вмешался:

— А повеселее песню знаете?

Томми предложил:

— Парни, давайте, что ли, медведицу…

Он начал, и греи бодро подхватили:

Эрвин София Джессика — не большой знаток народного творчества — слышал песню впервые. Он пришел в восторг, когда понял, о ком идет речь. Медведь Маверик из Нортвуда — здоровенный зверюга, жадный до внимания. Обожает свою хозяйку, норовит обнять ее при всяком удобном случае. Он бы, точно, станцевал с нею, если б умел! А хозяйка — это леди Сибил Нортвуд, тщеславная, завистливая, вспыльчивая… вот бы посмотреть на ее лицо, если бы она услышала такую песенку! Никто не умеет злиться так зрелищно, как она!

Эрвин велел повторить песню и принялся воображать события в лицах. На месте "ейного соседа" он представил упомянутого выше лорда Фарвея. Тот, конечно, не был соседом графини Нортвуд, зато тщедушный и плюгавый Генри Фарвей очень уж забавно смотрелся в лапах мишки. До того забавно, что Эрвин даже стал подпевать:

Заяц выбежал на тропу и даже замер, ошалел от вида толпы орущих всадников. И лошади, и люди были чудом для него — ведь никого подобного не бывало в этих краях! Эрвин запустил в зайца мелким диким яблочком, и ушастый ускакал, а воины продолжали горланить:

Вот тогда они и нашли мертвеца.

Разведчик, из тех, что ехали впереди отряда, подскакал к Теобарту и тихо заговорил. Его глаза были круглыми, как монеты. Теобарт махнул двоим, и группа ускакала вперед, следом за разведчиком. Эрвин не желал ждать пояснений — терзало любопытство. Он приказал отряду двигаться за капитаном. Впереди разведчик и кайр спешились, отошли в сторону, перебравшись через груду валежника. Томми, слышавший доклад разведчика, вполголоса сказал:

— Мертвеца нашли, милорд.

Эрвин пришпорил Дождя. Покойник? Здесь, в безлюдных землях? Неужели Колемон говорил правду о пропавших охотниках? Эрвин также спешился около валежника, полез за Теобартом. Сгнившее бревно под сапогом проломилось, Эрвин застрял ногой среди сучьев, с проклятьями освободился и, наконец, подошел к группе воинов, окруживших нечто.

Странное дело: греи выглядели напуганными, отодвигались назад так, будто хотели спрятаться за спины друг другу. Филипп Лоуферт протиснулся прочь из кольца, отбежал в сторону и принялся блевать. Эрвин шагнул вперед, расталкивая воинов, и увидел труп.

Тело находилось под ясенем: мертвец сидел, прислонившись спиной к стволу дерева. Вот только телом назвать его было сложно. На земле сидел скелет, облепленный слоем сухой серой грязи.

Эрвин шагнул еще ближе, присмотрелся. Грязь на костях — не пыль и не грунт. Это была плоть, высохшая и растрескавшаяся. Кожа посерела, ссохлась и повсеместно порвалась, превратилась в темные струпья. Мясо стало серым зернистым веществом, налипшим на кости, будто штукатурка. То был труп человека, которого выжали, как лимон, а затем высушили.

Воины были бледны, потрясенно молчали. Они насмотрелись на мертвецов в полях сражений, но никогда не видели, чтобы человек после смерти превращался в… такое.

— Проклятье… — прошептал кто-то и отшатнулся.

— Дикая смерть… Дикая смерть.

Теобарт пытался хранить хладнокровие:

— Этот человек не сгнил, и звери не растащили кости. Надо полагать, что-то высушило его очень быстро — прежде, чем волки и черви потрудились над ним.

Эрвин присел, вглядываясь в останки. Они не пугали его: в Университете Фаунтерры он видал и вскрытия в анатомическом театре, и головы уродов, заспиртованные в банках. Этот труп был ничем не хуже, зато любопытней.

Ниже грудной клетки, между ребрами и тазом лепились несколько серых сгустков — видимо, высохшие внутренности покойника. Если так, то Теобарт прав: ни черви, ни падальщики не касались тела, оно высохло слишком быстро.

Одежда… за спиной трупа лежала смятая кожаная куртка. Наверное, она была надета на голое тело и спала с плеч, когда плоть усохла. Однако сорочки или блузы не видать. Можно допустить, что в теплый день при дожде человек скинул рубаху, чтобы не промокла, а куртку оставил на голых плечах. Но где, в таком случае, рубаха? Да и прочие вещи покойника — котомка, мешок?

— Где все его добро? — спросил Эрвин. Воины не шевелились, пришлось прикрикнуть: — Ну же, ищите! Найдите его мешок!

Греи разбрелись вокруг, а молодой лорд перевел взгляд на ноги трупа. Трава под ними тоже была в серой пыли — возможно, осыпавшейся с тела… Эрвин пригляделся: тьма холодная! А ведь травы-то и нет! Она также обратилась в пыль! И кора на ясене за спиной мертвеца посерела, усохла, кое-где отпала. Вот теперь Эрвину стало жутковато. Возникла мысль, которую он никак не мог выгнать из головы: что, если несчастный высох заживо? Шел себе по лесу, почувствовал боль, присел под деревом, и…