Знаменитая пограничница занималась самым неинтересным женским делом — развела на веранде стирку. Позади дома на заборе висело множество носовых платков и штук пять детских штанишек. И в пушистой пене в корыте тоже были носовые платки — кое-где из пены торчали полосатые уголочки.

— Ага, Санек прикатил ко мне! Молодчина! Знаю, знаю, с чем пожаловал! — певучей скороговоркой проговорила бабка.

Она резко стряхнула с рук мыльную пену, торопливо вымыла их, тщательно вытерла полотенцем и попросила ласково:

— Сбегай-ко, родимец, за очками. В передней комнате на тумбочке лежат, в зеленой коробочке.

Санька стрелой полетел выполнять ее поручение.

Ефросинья Никитична без всяких церемоний стала разглядывать Костю добрыми, выцветшими глазами. Кончив разглядывать, спросила:

— А я тебя где-то вроде бы видела, паренек. Не сынок ли Сергея Ивановича?

— Ага.

— Вот оно, какое дело… А правда, что отец твой в войну разведчиком был?

— Правда.

— Это я от одного фронтового знакомого слышала. Самого твоего родителя спросить как-то стеснялась: вдруг ошибусь да обижу ненароком? Мало ли на белом свете Шубиных, которые воевали, да еще в разведке. Да-а, вот видишь ты, соколик мой, какой у тебя родитель…

А какой — не сказала. Но по голосу чувствовалось, что если бы сказала, то обязательно что-то хорошее… И холодок в Костиной душе к бабке стал постепенно таять.

Как и все не очень-то крепко грамотные люди, читая телеграмму, Ефросинья Никитична беззвучно шевелила губами. Так что, если повнимательнее приглядеться, то по движению ее губ можно было угадать, что написано в телеграмме.

Ефросинья Никитична читала долго. Несколько раз возвращалась к началу, как будто старалась заучить телеграмму наизусть. И каждый раз ее глаза все больше и больше влажнели, а вздохи становились глубже и тяжелее.

Вот она прочитала телеграмму в последний раз, осторожно провела ладонью по бумаге, как будто погладила ее, бережно сложила телеграмму в четыре дольки и уставилась туманными глазами куда-то вдаль, поверх макушек сосен. Минуты через две-три как бы очнулась и, словно вспомнив что-то, засуетилась вдруг и мелкими торопливыми шажками удалилась в дом.

— Подождите, ребятенки, я сейчас, — озабоченно сказала она на ходу.

И скоро возвратилась, неся на тарелке четыре румяных пирожка.

— Вот вам по парочке. С морковкой.

— Бабушка Фрося, да мы же только что завтракали, — чисто из приличия возразил Костя, краешком глаза глядя на пирожки — очень уж аппетитно выглядели они.

— Только что завтракали… Эх ты!.. Отказываешься, а у самого слюнки текут, — незлобиво проворчала Ефросинья Никитична. — Бери, бери! Вот Санек — молодец, знает: ни к чему отказываться… Ешьте да бегите по своим ребячьим делам. А мне надо одной побыть. Погорюю да поплачу маленько… А под вечерок забегайте, может, что и припомню да расскажу. — И, легонько нажимая на плечи, проводила ребят за калитку…

Пусть Костя и жил в большом городе, где всегда можно достать что-нибудь вкусное, но сейчас, покончив с последним пирожком, он был уверен, что никакие торты и пирожные не могут сравниться с этими румяными пирожками.

Тайны

Костины страсти

В семье Шубиных много читали, и Костя тоже был страстный книгочей. Он перечитал решительно всю «Библиотеку приключений», множество книг про летчиков, партизан, разведчиков и милицейских работников.

Наверное, из-за этих книг Костя стал таким фантазером, что даже его отец Сергей Иванович — сочинитель все-таки! — и тот разводил руками…

Кроме увлечения приключенческими книгами, у Кости было много и других страстей: он давно уже собирал почтовые марки, разные значки, старые бумажные и металлические деньги, наклейки от спичечных коробков. Одно время у него была даже очень солидная коллекция конфетных оберток, заполнившая огромную грибную корзину. С марками, монетами и значками мать еще кое-как мирилась, а на остальное пестрое Костино хозяйство все время покушалась — очень уж много занимало оно места.

Первой пострадала конфетная коллекции.

Однажды мать сказала:

— Вот что, дорогой товарищ коллекционер, я завтра собираюсь жечь твою конфетную ерунду. Мне некуда складывать тряпичные обрезки — заберу от тебя корзину. Так что соображай…

Обрезки эти она собирала для матери своей, которая ткала из них в деревне половики.

Костя не сдавался целую неделю. Но разве когда переспоришь взрослых? В конце концов пришлось всю конфетную коллекцию вынести во двор.

На это цветастое богатство сразу же налетела туча мальчишек. Костя выменял на эти фантики один медный пятак 1872 года, три значка — индийский, с изображением слона, и два спортивных, сожженный конденсатор и марку с небесными братьями — космонавтами.

Но самую главную страсть привил ему тезка-восьмиклассник из шестнадцатой квартиры, которому Костя давал читать из домашней библиотеки книжки про любовь и передавал его письма своей средней сестре. Костя-восьмиклассник был знаменитый на всю улицу радиолюбитель. С ним консультировались даже взрослые. Этот Костя самостоятельно собрал два больших радиоприемника, один из которых подарил школе.

Костя Шубин пропадал у своего тезки целыми вечерами. И не зря: научился читать сложные схемы, паять оловом, слесарничать.

Валентина Николаевна, скрепя сердце, снова уступила для сложного Костиного радиохозяйства грибную корзину. Двухведерная корзина эта через каких-то два-три месяца наполнилась до краев разноцветными обрезками проводов, текстолитовыми пластинками и радиодеталями. В Костином хозяйстве появились: электрический паяльник, янтарные куски канифоли, пузырек соляной кислоты, серебристые пластинки олова, радиолампы, диоды и триоды и разные панели и панельки.

Перед летними каникулами Костя из разноцветного металлического мусора, который по твердому убеждению Валентины Николаевны годился только для помойного бачка, соорудил хоть маленький, но настоящий радиоприемник. В нем что-то шипело и трещало, но можно было различить музыку и человеческие голоса.

Это была первая вещь, сделанная собственными руками.

Костя сиял, а Валентина Николаевна целый день ходила удивленная и озадаченная: оказывается, в Костиной голове, кроме ветра, и еще кое-что есть!

Теперь уже она не говорила о помойке и других обидных вещах, а с уважением поглядывала на грибную радиокорзину.

Отец одобрительно прогудел:

— Изобретатель и конструктор! Я вас начинаю уважать, дорогой Константин Сергеич.

Когда окончательно выяснилось, что Костя поедет с отцом к пограничникам, он два дня ковырялся в своей радиокорзине, отбирая цветные провода, выискивал необходимые детали и бережно укладывал все это в свой маленький чемоданчик. Костя решил в тайне от всех на заставе собрать радиоприемник и подарить его Саньке Чистову, о котором отец рассказывал только одно хорошее.

Приехав на погранзаставу, Костя это свое решение хранил от Саньки в строжайшей тайне. Свой секретный чемоданчик отнес в комнатку отца и спрятал под кроватью. Санька видел этот таинственный чемоданчик, но не знал, что в нем. А знать хотелось, и он спросил на второй же день, когда они возвращались после купания:

— Ты что-то скрываешь от меня? Да, Костя?

Тот улыбнулся и сказал загадочно:

— Узнаешь через пять дней.

Заграничные конфликты

Ефрейтор Постников собирался ехать за травой для кроликов часа через полтора. Санька с Костей, чтобы не терять зря дорогого времени, побежали в магазин за сахаром. Лосенок — вот ведь какой смекалистый зверюга! — увязался за ними. Труси́л себе, хотя Санька несколько раз останавливался и сердито махал руками, как бы отталкивая его. Лосенок отрицательно тряс своей горбоносой мордой и продолжал преследование, даже попытался протиснуться в ворота. Но часовой, пропустив ребят, закрыл ворота на замок и легонько шлепнул зверя ладонью по спине. Лосенок покосился на него обиженно и лег на дорогу перед воротами головой к городу. Да так и пролежал, пока Санька с Костей не вернулись из магазина.