Подходила к ним и Ефросинья Никитична:

— Вон какую веселенькую краску замешали, вроде бы как ясное небо.

Мальчишкам казалось, что краски так много, что можно покрыть не только заставу, но вполне хватило бы ее и на покраску складов, сарая, бани. Но Сергей Трубников катил им еще по бидону:

— Вот вам добавочка!

— Так ведь хватит же! — воскликнул Санька.

Трубников хитренько сощурил глаза:

— Надоело?

— Не очень, — уклончиво ответил Санька. — Ведь много же! Куда столько краски? Тут, наверно, хватит на целых пять застав!

— Хватит на пять застав? Ну-ка прикинь, грамотей. Не забыл арифметику за каникулы? На квадратный метр площади уйдет, примерно, сорок граммов. А сколько тут квадратных метров? Ну-ка перемножь метры на граммы. Как раз и получишь сто восемьдесят килограммов.

Оказывается, и малярам надо знать эту науку, арифметику.

— А может, вы отдохнуть хотите? — сочувственно спросил Трубников. — Тогда я девушек сниму с лесов и подошлю к вам на помощь.

Но Санька с Костей были гордые люди, и они наотрез отказались от такого предложения.

Старая гвардия

Среди шустрой молодежи, приехавшей на заставу, был пожилой человек с очень приметным лицом, иссеченным глубокими шрамами. Пограничники этого мужчину в гражданской одежде называли по-военному — «товарищ капитан», Надя — домашним словом «папа», а майор Чистов — Андреем Андреевичем.

Санька пояснил Косте:

— Бывший наш замполит, Надин отец.

Андрей Андреевич принялся носить доски, но его мягко отстранили?

— Нет уж, вы отдыхайте, товарищ капитан. Не для вашего сердца такая работенка — таскать доски…

Непоседливая Ефросинья Никитична подхватила было малярную кисть и стала подыматься по сходням лесов. Но успела сделать только шагов пяток-десяток, как вдруг Сергей Трубников торопливо загремел сапогами навстречу ей и загородил дорогу:

— Нет уж, тетя Фрося, и не пытайтесь проскользнуть — все равно не пущу!.. Для кого это на днях вызывали из города «Скорую помощь»?

Ефросинья Никитична заворчала и, очень расстроенная, сошла на землю…

И вот теперь старая гвардия — Ефросинья Никитична и Андрей Андреевич — сидела на скамейке и грелась на теплом летнем солнышке. Сидели они недалеко от мальчишек, старательно размешивавших краску. Гвардия свой разговор начала с воркотни: что рано еще записывают их в старики эти молодые ребята, что они еще на любой работе заткнут за пояс любого из этих девчонок и парнишек, что у них есть еще порох в пороховницах… После этого они заговорили о семейных делах.

— Когда же ваши свадьбу-то собираются играть? — спросила Ефросинья Никитична.

— А кто их знает? Теперь вот ждут квартиру в новом доме, чтобы одновременно и свадьбу и новоселье отпраздновать. Это, пожалуй, и правильно: пусть сразу и живут отдельной семьей.

Потом их разговор незаметно переметнулся на пограничные дела. Заговорили об инспекторских стрельбах, которые начнутся не завтра, так послезавтра.

— Ты бы, Андрей Андреич, поговорил с солдатами-то. Не шибко хорошо они стреляют. Порассказал бы, как мы в старину стреляли.

— Поговорю.

— Вот и ладно. Тебя-то они послушаются.

Говорили и глядели, как работает молодежь. Похвалили: хорошо работают ребята. Глядишь, к приезду Марии Васильевны Горностаевой застава будет новенькой…

К ним подсел Сергей Иванович. Костя подумал: хорошая у отца специальность — столько знает он хороших людей. Ведь любой из этих стариков — это же целая история, это же настоящая книга — только успевай записывать…

Праздники

Борьба на дороге

Есть люди, которые говорят, что масляная краска пахнет плохо. Но если спросить об этом Саньку и Костю, — они в один голос сказали бы совсем другое: масляная краска пахнет очень хорошо! И никто бы не переспорил их. А еще бы они сказали, что самый красивый цвет на свете — это голубой. Потому что в этот цвет была окрашена застава: как будто не дом стоял на земле, а кусочек неба, который доставили сюда небесные братья — космонавты. И люди-мастера высекли из этого кусочка двухэтажный дом.

Санька с Костей бежали с речки, возвращались с обычной своей утренней прогулки. За ними неторопливо трусил длинноногий лосенок.

Это была неразлучная троица. Доведись пограничникам увидеть мальчишек одних, без четвероногого провожатого, они подумали бы: а не приключилась ли с лосенком какая-нибудь беда? Но пока не было повода для такой тревоги.

Бежали мальчишки мимо заставы. И на душе у них было так хорошо, что бежать спокойно и то не могли. Хотелось прыгать, кувыркаться. Их радовало все: и яркое солнце, и новенькая застава, и залитые светом бронзовые сосны. А еще они радовались потому, что Костя научился прыжкам в воду. Правда, не «ласточкой», а «столбиком», или «солдатиком». Но и это уже была большая победа.

Отличное сейчас было настроение у Кости, и ему хотелось прыгать, кричать восторженно, бороться с лосенком. Но ничего этого делать не стал, а просто шлепнул небольно Саньку по загорелой спине. Тот обернулся на бегу, спросил с улыбкой:

— Ты что это?

— Просто так.

— Понятно!

И Санька затеял борьбу. Минут десять катались мальчишки — сначала на трапе, а потом незаметно перекатились на пыльную дорогу, стараясь положить друг друга на лопатки. Победителем в конце концов оказался Санька. Шумно дыша, он признался:

— Я в своем классе мигом побеждаю. А ты вон сколько сопротивлялся. Скоро мне с тобой и не справиться будет.

Очень неприятно быть побежденным. Но как ты будешь сердиться на Саньку, если он хоть и победил, но все-таки признает твою силу?

— Привет чернокожим!

Это сказал ефрейтор Кузнецов. Он и еще один солдат шли по дороге, направляясь к заставе.

— А теперь бегите к Нине Васильевне — она очень обрадуется, — начал насмешливо Кузнецов. — Она вам объявит благодарность с занесением в личное дело. Правда ведь, Валентин?

— Обязательно объявит — по заднему месту! — очень серьезно сказал попутчик Кузнецова.

Мальчишки поглядели друг на друга, и у обоих от ужаса округлились глаза: черной грязью были покрыты не только спины и бока, но и физиономии борцов. Даже лосенок глядел на них с недоумением — как будто не узнавал своих друзей. Они пулей сорвались с места и помчались к речке.

— Через час буду в вашей мастерской! — крикнул вдогонку Кузнецов.

— Ладно! — ответил Санька.

«Говорит Москва!»

Санька с Костей задержались дома довольно долго. Когда пришли в хозяйственную комнату, Кузнецов был уже там и не терял зря времени — старательно начищал пуговицы на выходном кителе.

— Ну, как? Объявила Нина Васильевна благодарность? — справился он.

— А мы искупались, всю грязь смыли. И потом уже не боролись, — сказал Санька. — Мама, конечно, спросила, как это можно торчать в воде целых два часа? Потом заставила мерить температуру, думала: вдруг простудились?

— Матери любят перестраховку — это уж точно! У меня такая же мамаша, — авторитетно сказал Кузнецов и накинул китель на вешалку. — Давайте, братцы, делом займемся. Показывайте, что вы там напаяли и намонтировали.

Старшая Костина сестра работала на заводе электроприборов и рассказывала ему про ОТК. Сначала Костя думал, что это сокращенное имя какого-то очень строгого и придирчивого дядьки, который все видит насквозь и ни за что не пропустит даже маленького брака. Теперь-то Костя знал, что ОТК — это отдел технического контроля. А познакомившись с ефрейтором Кузнецовым, был уверен, что из этого пограничника мог бы выйти настоящий контролер ОТК, не хуже той неизвестной Люськи, которая часто портила настроение Костиной сестре — браковала ее изделия…

— Ты что, на пожар торопился? Не напаял, а наляпал! — строго сказал Кузнецов, разглядывая Костину работу. — Так не пойдет! Придется перепаять эти два провода.