– Мы расследуем обстоятельства гибели мосье Ростана.

– Ага.

Корню помрачнел. Вытащил сигареты и долго закуривал. Несколько раз он вроде бы порывался заговорить, и сыщики заранее знали, что он скажет. «Значит, вас привели ко мне сплетни?» или «А откуда вы узнали?» Теперь было ясно, что пришли они не зря. Уж слишком знакомы им были эти симптомы, чтобы ошибиться. Но Корню так и не заговорил.

– Вы ведь знаете, почему мы пришли? – Уловка была чересчур примитивной, напрасно Шарль пустил ее в ход.

– Такая у вас работа, – спокойно ответил Корню. Тугие мышцы его были налиты силой, рост превышал метр восемьдесят, а вес Альбер определил килограммов в восемьдесят – восемьдесят пять. Если бы он не видел своими глазами его личную карточку, Альбер мог бы поклясться, что Корню – инструктор отряда десантников-парашютистов.

Ему вспомнился труд по психологии, который он штудировал года два назад. Автор доказывал, что человек как бы одновременно является тем, кем мог бы стать по своим врожденным наклонностям и способностям, и тем, кем он стал в зависимости от внешних обстоятельств. Стоит психологу-эксперту взглянуть на человека, говорилось в книге, и он определяет, что перед ним адвокат, хотя фактически тот человек по профессии автомеханик. Возможно, эксперт не прав? Впрочем, с какой стати ему ошибаться. Эксперт – по крайней мере в своей собственной книге – всегда прав. Тот человек по натуре своей действительно адвокат, и требуется лишь благоприятное стечение обстоятельств, чтобы выявить в нем добровольного защитника чужих интересов.

Альбер был убежден, что перед ними именно такой случай. Корню по натуре авантюрист, тайный сторонник насилия. Знаток ближнего боя, сведущ во взрывном деле, искусстве маскировки, проводит секретные операции в развивающихся странах. Лишь по иронии судьбы он заделался интендантом и, потягивая пиво, смотрит по вечерам телевизор.

– Вы знали Ростана? – Бришо сделал еще одну попытку его расшевелить.

– Разумеется.

Корню умолк. Нет чтобы сказать: разумеется знал, ведь мы встречались, когда я заходил за женой. Такая немногословность казалась необычной.

– Вы часто встречались?

– Нет.

Полицейским хотелось соблюсти такт, однако Корню и не думал облегчить их задачу. Поэтому Альбер решил вмешаться.

– В каких вы были отношениях?

Вновь все тот же недоверчивый взгляд и очередная безрезультатная попытка разговориться.

– В хороших, – прозвучал короткий ответ.

– Вы не ревновали? – Шарлю надоело ходить вокруг да около.

– Нет. – В голосе Корню прозвучало искреннее удивление.

– Скажите, вы всегда так разговариваете?

– Как?

– Морзянкой. Односложные ответы у вас чередуются с двусложными.

Корню пожал плечами.

– Вы спрашивали, я отвечал. У нас, – он подчеркнул интонацией это слово, – так заведено: отвечать коротко и ясно.

– А у нас заведено по-другому, – сказал Альбер. – Мы предпочитаем открытый дружеский разговор.

– На это у меня нет времени.

– Ладно. – Шарль снова взял дело в свои руки. Произносил слова вежливо, но твердо, негромко, с властной интонацией. Поистине, ему на роду написано стать префектом полиции… – Изменяла вам жена с Ростаном?

– Нет… – Корню выпал из своей роли. – С чего бы ей изменять мне?

– А почему бы и нет?

– С этим хлюпиком? – Он пренебрежительно махнул рукой.

– Какие взрывчатые вещества хранятся у вас на складе?

– Не ваше дело.

Это, к сожалению, было правдой. Если уж им во что бы то ни стало захочется узнать, придется делать запрос военной полиции и ждать ответа.

– Вы разбираетесь во взрывчатке?

– Постольку поскольку.

– Чтобы пользоваться пластиком, большого умения не требуется.

Корню не ответил. Да и что он мог бы ответить? Разговор происходил в маленькой, неуютной, почти лишенной обстановки клетушке: у стены – пустой столик для бумаг, на письменном столе у окна – давно забытый кем-то календарь за прошлый год. Окно выходило на асфальтированную волейбольную площадку, по площадке гоняли футбольный мяч солдаты в форменных брюках и майках. Альберу захотелось пить.

– Вы играете в шахматы? – обратился он к Корню.

– Слабо. Знаю ходы. А почему вы спрашиваете?

– Могли бы сгонять с вами партию.

Буасси разгадал кроссворд и теперь, подняв капот машины, прислушивался к несуществующим дефектам в работе мотора. Недовольно покачав головой, он взялся за отвертку.

– Как, по-твоему, в таких случаях он действительно что-то исправляет или просто делает вид? – спросил у Альбера Шарль.

– Крутанет на полоборота болт, потом завинтит обратно и говорит, что теперь, мол, все в порядке.

Буасси в сердцах захлопнул капот.

– Каков мерзавец!

– Что ты сказал? – Похоже, Буасси разобиделся всерьез.

– У них, видите ли, заведено отвечать коротко и ясно. Думаешь, он в самом деле не ревнив?

– О ком это вы? – Буасси не мог решить, разговаривать ему с коллегами или замкнуться в гордом молчании.

– По-моему, нет. Уж слишком смазливая у него рожа.

– Чего вы ко мне прицепились? – У Буасси был вытянутый, лошадиный череп и изборожденное глубокими морщинами лицо, но кто-то из женщин сказал ему однажды, что он похож на Ива Монтана. Буасси поверил в собственную неотразимость, и с тех пор стал пользоваться серьезным успехом у женского пола.

– Он все время порывался что-то сказать. Ты обратил внимание?

– И всякий раз передумывал. Почему ты спросил, играет ли он в шахматы?

– Сам не знаю. Но это был один из редких вопросов, на которые он ответил, переспросив.

В машине было тепло, и они расстегнули пальто. Буасси недоверчиво наблюдал за ними в зеркальце.

– Но для чего он все-таки постоянно раскручивает и завертывает болты? – поинтересовался Альбер.

– Ах, чтоб вам!… – Буасси с ходу рванул на полной скорости. Шины взвизгнули, и спидометр подскочил к ста сорока. Альбер и Шарль, оборвав смех, обеими руками вцепились в спинку переднего сиденья, чтобы не упасть. Им знакомы были трюки Буасси: стоило его рассердить, и он мчался до первой «зебры», а там, словно на проезжую часть вдруг, откуда ни возьмись, ступил пешеход, резко давил на тормоз. После он переключал скорость и до отказа отжимал педаль газа. Пассажиров на заднем сиденье бросало взад-вперед, словно под невидимыми ударами.

– Хорошо идет тачка, – простонал Альбер.

– Не зря все винты-гайки подкручены.

Когда Буасси разобидится, его не так-то легко бывало умилостивить. Тогда даже неприкрытую лесть он склонен был принять за издевку.

– Куда едем? – поинтересовался он сухим, официальным тоном, переключаясь на предписанную скорость.

Приятели на заднем сиденье тяжело вздохнули. Если Буасси ведет машину с такой бережностью, словно тут сидит сам министр внутренних дел, значит, он здорово обозлен.

– Хорошо бы перекусить, – сказал Лелак, не успевший позавтракать. – Считайте, что я вас пригласил, господа.

– Я и сам в состоянии заплатить за себя, – пробурчал Буасси, выворачивая баранку вправо.

Облюбованное ими кафе было типичной окраинной забегаловкой. Шесть пластиковых столиков, небольшая стойка, в глубине – игровой автомат, заведение больше всего напоминало кафе-табак. Официант – неприветливый человек средних лет – молча принял заказ и не отошел. По дороге он задержался перекинуться парой фраз с каким-то типом, сидевшим у стойки. Тот высказал мнение, что Антуан сегодня не объявится, официант не соглашался с ним. Трое сыщиков настолько выделялись на общем фоне, словно спереди и сзади у них болтались таблички с крупной надписью: «Внимание, посторонние!» Неужели по ним сразу видно, что они из полиции? Нет, скорее всего они здесь попросту чужаки. А здешние завсегдатаи терпеть не могут иностранцев, провинциалов или просто обитателей других районов своего же города, презирают тех, кто посещает модные кафе в центре Парижа, кто одевается броско и франтовато, как Шарль.