Чернушка не выносила одиночества. В деревянный теремок ее закрывали только от Найды; когда никого не оставалось в палатке. А так все к ней привязались, точно к забавному домашнему зверьку. И правда, в нашей серой, однообразной жизни она была чем-то вроде веселого, игривого котенка. Да и вела себя частенько, словно котенок, — опрокидывалась на спину, шустро ловила быстрыми лапками пальцы рук, хватала их зубами и кусала, но просто так, ради забавы.

Однажды мы с Сашкой ушли в многодневный маршрут. Ночевали прямо в тайге.

Ничего интересного нам не попадалось: только мох, травы, кусты и деревья.

Перед нами вздыбились чахлые лиственницы. Но странно, на многих из них темнели старые, покинутые гнезда белок. Вероятно, когда-то здесь расплодившиеся зверьки пировали богатым урожаем лиственничных шишек.

Я скинул сапоги. Влез на дерево. Там я тщательно осмотрел гайно. Обследовал и другие деревья, где были беличьи гнезда. Удивленный моими необычными занятиями, Волынов спросил:

— Мы что, не по азимуту идем? Заблудились? Или вы коренные обнажения ищите таким способом?

— Нет, Саша! Все в порядке! Мы идем правильно, не сбились с маршрута. Я просто воспользовался случаем, чтобы узнать, как белки устраивают свои жилища.

— Зачем?

— Да ведь ты, наверное, обратил внимание, что Чернушка боится деревянного домика больше, чем Найды. Может быть, мы сделаем его более естественным и удобным. Спальный мешок ей, конечно, нравится. Но я все еще побаиваюсь, как бы случайно во сне не придавил Чернушку. Всякое бывает…

Однако мои «исследования» ничего нового не дали. Бахтинские белки предпочитают строить гнезда не на качающихся суках, а прижимают их к стволам, чтоб не сбило ветром, чтобы не очень-то были заметны для хищных зверей и птиц. Делают они гнезда-шары из подручного материала: веток, травы, мха, лишайника и даже из размельченной коры. Каждое гайно обязательно имеет два лаза — вход и выход. Серединка — спаленка выстлана шерстью, перьями, пухом, тончайшими, как папиросная бумага, берестинками.

Попадались и совсем примитивные, грубо свитые гнезда, без «перин» и «одеялок». Вероятно, и среди белок, как и среди людей, есть хозяйственные, трудолюбивые, а есть лентяйки, которым лень набрать перышек для постели.

Наша Чернушка возненавидела свой теремок, вероятно, потому, что он имел только один вход, который мы всегда закрывали на крючок. Совершенно ясно, она хотела жить свободно, как все белки. Что ж, подросла, возмужала, пусть живет теперь самостоятельно. Надо непременно отпустить ее на свободу. Иначе попадет в зубы Найды.

Мы вернулись в лагерь через несколько дней. У костра кашеварил Павел, остальные были еще в тайге.

— Ну, что новенького, Павлуша?

— Да ничего особенного. Все по-старому. Кони целы, сыты, здоровы. И люди покамест не болеют.

— Ну, а Чернушка, жива ли?

— Чернушка у нас молодчина, носится как угорелая. Когда я в лагере, Найда за версту палатку обходит. Ну, а стоит мне отлучиться к лошадям, она тут как тут — так и норовит к белочке пробраться. Поэтому я не оставляю Чернушку без надзора, брал с собой или запирал в домике. Не хочет спокойно сидеть в домике, бьется, как рябчик в силке. Даже волосы на макушке вытерла о доски, лысой теперь стала. Когда вы ушли в маршрут, я взял ее к себе. Но она вскоре сбежала к вам в мешок. И чем вы ее приворожили? Интересно, узнает ли вас? Давайте войдем одновременно в палатку все вместе, она там сейчас мячик тряпочный гоняет, футболисткой сделалась. Войдем и всем хором начнем звать ее. Любопытно все-таки: к кому первому бросится?

Мы втроем приоткрыли полог и стали кричать:

— Чернушка! Чернушка! Чернушка!

Белочка встрепенулась, вытянула головку, навострила кисточки. «Ко-ко-ко!..» — заквохтала она наседкой и мигом очутилась на моем плече. Замурлыкала и заворковала, забившись под бороду, юркнула через расстегнутый воротник за пазуху, проверяя, какие подарки у меня в кармане. А принес я рябиновые ягоды и кедровые орехи. Чернушка выносила во рту кедровые орехи, каждый раз всего лишь по одному орешку, и, усевшись на плечо, проворно щелкала. И так сновала она без устали. Все улыбались. И я улыбался. Что там ни говори, очень приятно, когда тебя кто-то ждет в тайге, когда ты кому-то нужен. В тот день белочка стала для меня еще ближе, еще дороже. У меня появилась к ней какая-то необъяснимая, прямо-таки необыкновенно нежная привязанность. Я готов был ее целовать и, признаюсь, целовал, когда никто этого не видел. Не правда ли, смешно? Я твердо решил привезти белочку в Ленинград: ведь она сделалась совсем ручной.

Павел сказал, что теперь каждый вечер он носит Чернушку в тайгу, сажает на дерево, чтоб она привыкла к дикой жизни. Белочка далеко не убегает, она еще не умеет прыгать с ветки на ветку, боится высоты, колючих еловых иголок и мокрой осиновой листвы.

До ужина оставалось много времени, поэтому я решил заняться воспитанием Чернушки. Выбрал одинокую лиственницу с сухой хвоей и пустил на нее белочку. Зверюшка с радостью принялась кружиться по стволу, качаться на ветках, лакомиться смолистыми почками, откусывать и бросать на землю пустые шишки. Когда я звал ее и протягивал орех, она послушно спускалась вниз, вытянув голову, повисала на задних лапах и в такой неудобной позе, видимо, дурачась, грызла орехи. Постепенно я добился того, что она стала бегать за орехами на концы качающихся сучков. Белочка оказалась способной ученицей. Она так осмелела, что стала прыгать на меня с веток лиственницы, и, судя по восторженному квохтанью, по блеску глазенок, эта новая игра ей очень понравилась.

«Нет худа без добра»

Как только я возвращался из маршрута, первым делом заглядывал в Чернушкин теремок. Я всегда очень скучал по ней и, что греха таить, боялся, как бы она не убежала, не затерялась в тайге. Но однажды белочки в домике не оказалось, а дверка была открыта. Павел всполошился. Он только что играл с нею. Куда же она запропастилась? Неужели ее все-таки сцапала Найда? Едва ли! Собака бегала со мной в тайгу, помогала нам охотиться на глухарей и тетеревов.

А может, утащил соболь? Хищник этот, хоть и ночной, осторожный, но очень дерзкий, от него можно ожидать всего.

Нет, скорей всего удрала в тайгу: ведь Павел забыл закрыть дверку теремка. А может, на наше счастье, спряталась в палатке? Такие сюрпризы уже случались.

Мы вывернули наизнанку карманы во всех ватниках и спецовках, вытрясли все спальные мешки и рюкзаки, прощупали каждую тряпку — белочка как сквозь землю провалилась. Все очень огорчились, жалко было так неожиданно с ней расстаться…

Павел позвал на помощь Найду.

— Ищи! — сердито приказал он.

Собака обнюхала все вещи, но не поняв, кого надо искать, зевнула. Тогда поднесли к ней Чернушкин теремок и тоже заставили обнюхать.

Найда вопросительно посмотрела на Павла.

— Да, да, ищи Чернушку! — произнес он.

Собака неторопливо обошла вокруг палатки, потянула носом воздух и быстрыми прыжками с заливистым лаем бросилась к островку мелких приземистых елок.

«Пиик!» — точно ножом полоснуло мне по сердцу.

— Готова! — с жалостью промолвил Сашка.

— Загрызла! — сказал Николай Панкратович.

Вскоре Найда неторопливо подбежала к нам. В ее крепко стиснутой пасти судорожно дергался беспомощный, смоляной хвостик…

Сашка замахнулся на лайку тяжелой палкой, но Павел сердито, властно его остановил:

— Не бей напрасно собаку! На то она и лайка охотничья, чтобы белок хватать. Чернушку уже не воскресить.

Найда бережно положила добычу к ногам помрачневшего Павла. Зверюшка не шевелилась. Найда громко, отрывисто залаяла, Чернушка вдруг встрепенулась и прыгнула на Павла, с Павла — на Сашку, с Сашки — на меня. Юркнула ко мне за пазуху и мелко дрожала от испуга. Ни одной царапины не было на ней. Так осторожно схватила ее собака, так бережно держала в зубах.