Одна из фигурок медленно побрела к нам. Я узнал Южку. Пряди мокрых нечесаных волос свисали с ее лба. Когда-то нарядный капроновый белый бант превратился в жалкую тряпку, шаровары покрылись грязью. Только в черных и быстрых Южкиных глазах блестел живой огонек.

— Ах, это вы приехали? Здрассте, — явно простуженным голосом сказала она.

— Южка, Южка, когда же ты меня накормишь горячим супом? — со вздохом обратился к ней Павел Александрович.

— Скоро, — торопливо бросила Южка, достала из палатки пакет с солью и повернулась к костру.

— С самого утра варят и никак не сварят, — пожаловался Павел Александрович.

Явился мокрый Владимир Викторович в синем комбинезоне с остроконечным капюшоном на голове, с громадной, туго набитой полевой сумкой у пояса, с фотоаппаратом на груди. Он был чисто выбрит, надушен одеколоном, видно только что из парикмахерской, и глядел возбужденно и весело.

— Много сделали? — отрывисто спросил он.

— Покидали землю с полчаса — и опять дождь, — с горечью в голосе хмуро ответил Павел Александрович.

Владимир Викторович с азартом рассказал, как любезно его принял председатель колхоза, как удачно они заключили договор: каждый день работаем на полях по два, по три часа, колхоз за это нам начисляет трудодни, а в счет трудодней будет давать молоко и картошку, а также выделять лошадку — подвозить продукты. Колхоз этот — один из самых богатых в Московской области, поэтому при окончательном расчете мы, несомненно, получим порядочную сумму.

— Кипит! — вдруг звонко закричали девочки. В соседней палатке зашумели, заговорили; полотнище приоткрылось, показалась сонная немытая физиономия Володи Дубасова.

— Дождь перестает — айда работать, — позвал он начальническим тоном.

— Ох, моя поясница! — пробурчал Павел Алексадрович и, не торопясь, стал обуваться.

Один за другим все мальчики выползли из палатки. Одежда их была измазана грязью, шаровары кое у кого порвались. Нахмуренные лица мальчиков точно закоптели, по всем признакам в последний раз они умывались только в Москве.

— А что сейчас бабочки делают? — спросил меня Витя Панкин, размазывая грязь по лицу.

— Спрятались от дождя, только не в палатки, а под листьями, — ответил я.

Мальчики взяли лопаты, топоры и, поеживаясь от холода, молча прошли мимо меня. Вслед за ними двинулись Владимир Викторович и Павел Александрович.

Я встал и с двумя одеялами на плечах направился к костру. Дрова сипели, дымили; измазанный сажей Валера Шейкин, лежа на животе, раздувал огонь. Над костром на палке, положенной между двумя рогульками, висела большая, черная от копоти кастрюля; оттуда шел живительный пар.

— Подержите, пожалуйста, — попросила меня растрепанная, заспанная Валя, передала мне палочку, придерживающую полуоткрытую крышку от кастрюли, а сама стала осторожно сыпать в суп соль из пакета.

Ногой она встала на край ямки, тут же поскользнулась и — весь пакет ухнул в суп!

Обе девочки вскрикнули, и, не боясь обжечься, одна прямо рукой, другая половником вытащили размокший картонный пакет из кастрюли. Часть соли была спасена, но наверняка изрядная порция уже успела раствориться. Южка подлила холодной воды, и суп перестал кипеть. Значит, час обеда отодвинулся на неопределенное время.

— Только никому, никому не говорите, — просили девочки, умоляюще глядя мне в глаза. — Мальчишки так голодны, они ничего не заметят. Валера, и ты смотри, чтобы молчок.

— Умру — не скажу! — твердо ответил Валера и в доказательство поправил свой русый хохолок.

— Можете не беспокоиться, — обещал я. Стоять здесь у едва тлевшего костра было совсем неинтересно, и я пошел осматривать строительную площадку.

По всей поляне вытянулись ряды белых, как свечки, колышков, торчащих из травы.

«Это будущие улицы полотняного городка», — догадался я.

Владимир Викторович и трое мальчиков копали ямки для стоек навеса столовой и ножек обеденного стола. По расчетам интернатских проектировщиков Саши Вараввинского и Эдика Шестакова, чтобы одновременно усадить обедать всех жителей полотняного городка, требовалось соорудить стол длиной в двадцать три с половиной метра и навес над ним поставить на двадцати столбах.

Мальчики так усердно работали, что на меня никто даже не взглянул.

Я двинулся дальше.

Длинноногий, нахмуренный, непередаваемо важный Юра Овечкин; клал плиту, маленький крепыш Витя Панкин подносил ему воду, помешивал раствор.

Оба мальчика измазались глиной, даже на волосах она налипла; куртки так густо покрылись грязью, что не понять, каким был их первоначальный цвет.

Юра сделал вид, что не заметил меня, но тут же молодецки передернул плечами, бойко захлопал мастерком по бокам печи, раза два кинул глину в щели между кирпичами и неожиданно отругал Витю не то за медлительность, не то за чрезмерную спешку. Время от времени молодой специалист деловито проверял по отвесу вертикальность выложенных стенок.

Витя глядел на Юру снизу вверх; его преданный взгляд говорил: смотрите, какому искусному печнику я помогаю.

Вдруг откуда-то из-под земли раздался сердитый бас Павла Александровича. Я оглянулся и увидел отвалы свежевыкопанного грунта и комья, летящие вверх.

На дне глубокого и широкого котлована возились Павел Александрович и четверо мальчиков, в том числе Володя Дубасов. Они копали погреб.

Павел Александрович кого-то жестоко бранил:

— Ну, чего тюкаешь! Ну, чего тюкаешь! Нажимай всей ногой!

Я как-то неудобно себя почувствовал: все работают, все стараются, а я один слоняюсь эдаким праздным собирателем материалов для будущей повести. Раз приехал — надо помогать.

Увидев лишнюю лопату, валявшуюся под деревьями, я взял ее и спрыгнул в котлован. Мальчики потеснились. Как раз пошел слой галечника, да еще с булыгами. Грунт был тяжелый. Павел Александрович пыхтел, отдуваясь, выворачивал тяжелым ломом самые большие камни, мальчики трудились над камнями поменьше.

Наконец кое-как удалось пробить толщу; галька сменилась песком, мягким, как масло; стало легче нажимать на лопату.

В самый разгар работы послышались звонкие голоса девочек:

— Обедать! Обедать!

Никто даже головы не поднял, все продолжали усердно размахивать лопатами. Володя высунулся из ямы.

— Пока дождя нет, надо работать!

Павел Александрович проворчал про себя:

— Нашлись тоже «покорители целины». — И тут же снова нагнулся и с силой всадил лопату в песок.

Южка подбежала к яме.

— Почему не идете? Суп остынет, чай выкипит.

— Уйди, не мешай! — сердито крикнул Володя. Еще целый час мучили себя землекопы, усердно

выкидывая песок; они хотели кончить обязательно сегодня.

Девочки были очень огорчены.

— Старались, старались с самого утра, а они есть не хотят! — искала у меня сочувствия Южка.

Наконец по сигналу Владимира Викторовича все бросили лопаты, обтерли руки о листья орешника и подошли к костру.

Ели, по-моему, очень невкусный макаронный суп с мясными консервами, ели молча, только звякали ложками, чавкали, протягивали миски за прибавкой.

После третьей прибавки Павел Александрович вытер губы, облизнулся, похлопал себя по животу и сказал:

— Девочки, а вы вроде пересолили.

Кроме веселого удивления, я ничего не заметил в широко раскрытых глазах обеих поварих, а Валера чуть не выдал тайны пересоленного супа, громко фыркнув прямо в миску.

После обеда пошли работать, но потом вновь набежал мелкий дождик, подул холодный ветер. Мальчики тут же спрятались в палатки, девочки остались У костра.

— А ну, давайте запоем песню! — воскликнул Владимир Викторович и запел тенорком:

Мы засмеялись и выскочили из палатки.