— Не лазил я на склад! У меня же и ключей–то нет…

Губы у Бородатого дрожали, сердце стало давать перебои.

А пожилой спокойно, как бы нехотя, продолжал:

— Сейчас ты скажешь, кто дал команду провести на складе шмон! Из–за тебя, куруха[35], контора[36] кипеж[37] подняла, вэвэшников возле склада поставила! Сейчас мы тебя подпалим немного, скажешь заодно, куда один пакет заначил.

Пожилой подошел к дверце раскаленной топки, цвиркнул слюной на дверку — зашипело. Он кивнул напарникам:

— Давай, бери его на хомут[38]!

Воз и тот, третий, с татуированной рукой–перчаткой без напалков[39], захватили Бородатого как клещами и двинули к раскаленной дверце. У повара уже не было сил для сопротивления. И он понял, что кто–то «навесил» на него пакет с наркотиком, от чего ему уже не «отмазаться», даже если рассказать все, что он знает. Значит, это конец…

Когда его приложили к дверце топки — штаны затлели, задымили. Кожа на ягодицах зашипела, стало нестерпимо больно, и он дико закричал.

— А–а–а! Скажу! Стойте, скажу!

Эти двое его отпустили — он быстро вскочил на стоящую в кочегарке противопожарную бочку с водой и присел на нее, удерживаясь на руках. Боль немного поутихла.

— Ну? — спросил пожилой. — Выкладывай, а то мы сейчас тебя передом к печке приложим! У какого золотопогонника[40] ты курухой был?

— Дыру я нашел случайно. Хотел соли…

С треском распахнулась дверь кочегарки, и в нее ворвались еще двое.

— А-а, тут на политбеседу собрались! Привет, Седой! И Воз тут! И Меченый! — Пришедший парень издевательски их оглядывал. — Правилка, значит? Вы нам его оставьте, — кивнул он на Бородатого, сидящего на бочке, — мы с ним разберемся!

— Отвали! Ты, Стеша, еще не в законе[41], — огрызнулся пожилой. — Нас Пахан послал!

— Заткнись! — ответил парень. — Зону держит[42] не Пахан!

Пожилой промолчал и пошел к выходу, за ним — Воз и Меченый.

— Ну, чё? Успели тебя расколоть? — спросил Стеша. — Звезду выдал им?

Бородатый слез с бочки, морщась, взялся за ягодицы. Покачал головой:

— Не раскололи. Что я — бобик, что ли? Вертел им вола!

— Ну, смотри, Бородатый! Люди Каплана тебя выследили! Эти суки без нас провели в зону сто пятьдесят доз марафета. Но Звезда перекрыл им кислород, и теперь живопырка будет наша. Там будет твой глаз, понял?

Повар, конечно же, все понял: он случайно вышел на одно звено проникновения наркотиков на территорию исправительно–трудовой колонии, узнал то, чего знали немногие. И его спасло только то, что он со своим доносом вышел, как всегда, на Звезду. Видимо, майор и Каплан были «конкурирующими фирмами». Не случайно же после того, как Бородатого «засекли» люди Каплана (возчик?), Звезда приставил к складу караульных.

— С завтрашнего дня, — сказал Стеша, — снова пойдешь пахать к вольным на живопырку. Будешь делать, что скажу, понял? Чё молчишь–то?

— Так я же не смогу. Мне в красный крест[43] ж… лечить. Пузыри же!

— Ладно, как вылечишь — будешь там, где сказал!

Пока Бородатому лечили ягодицы, возле столовой у вольных заключенные копали траншею — меняли водопроводную трубу. А когда повар вышел на работу — рядом появился Стеша.

— Завтра приедет «Волга», — предупредил он, — на ней папаша тут к одному на свиданку явится. На минуту мотор[44] заскочит сюда. Возмешь коробку — отдашь завскладу. А сегодня, как увидишь на дороге фуру с хлебом, выключишь вот этот рубильник и соединишь вот эти два провода. И сразу включишь рубильник. Понял? Ну, чё молчишь? Понял, спрашиваю?

Бородатый почувствовал недоброе. Спина покрылась холодным потом. «Гром с раскатом»[45], за который он попал в лагерь, — это одно, а то, что ему предлагал сделать Стеша, — совсем другое. Тут, если дознаются, и вышку схлопочешь!

Стеша будто угадал его мысли, успокоил:

— Да не кони[46] ты! За тобой — Звезда, понял?

НА КУХНЕ у повара все валилось из рук. Мойщица посуды посмеялась:

— Ты, милок, кур, что ли, сегодня воровал? Руки–то как трясутся!

— Да, ослаб на больничной бурдолаге[47], — отшутился он. А сам это время глядел в окно, боясь пропустить фуру с хлебом.

А вот и она появилась. Коневозчик, жалея лошадь, шел рядом с телегой, держа вожжи в руках, — свежий хлеб тяжел!

Повар оглянулся, как бы не спеша вышел с кухни. Метнулся по коридору к распределительному щиту, открыл его, дернул ручку рубильника вниз. Потом — три шага в сторону. На стене — разорванный провод с зачищенными в месте разрыва концами. Взялся за провода — пальцы прыгают, еле–еле одну скрутку сделал. Снова — к щиту, поднял рубильник. А из кухни уже кричат: «Света нет, надо звать электрика!»

Бородатый вернулся на место. Черпак взял, борщ помешивает, а сам все не сводит глаз с фуры. А она все ближе и ближе. Ничего такого не случается. И какое–то облегчение сошло на Бородатого.

Вдруг лошадь заржала, завалилась в оглоблях набок, упала на землю.

— Нагон, Нагон, ты что, ты что? — засуетился возчик, дергая вожжи. — Ну, вставай, вставай! — обращался он к лошади.

Он бросил вожжи, забежал к переду, стал поднимать коня за голову. Но сам вздрогнул, скрючился, да так и остался возле лошади.

Вокруг него в это время не было ни души. Даже караульных не было видно. Но через несколько минут кто–то из работниц закричал. На месте происшествия, как раз там, где недавно заключенные меняли трубу, собирались рабочие столовой. Подходил с КПП наряд солдат.

Словно обожгло Бородатого: «Провода!». Он забыл разъединить провода, хотя об этом Стеша не говорил. Осторожно он прошел к нужному месту. Провода были не только разъединены, но кто–то уже вырезал длинный кусок проводника…

В общем, если заглянуть вперед, то этого происшествия лагерю хватило для пересудов надолго. Приехавшая из краевого управления комиссия сделает заключение: «Данный несчастный случай является поражением электрическим током вследствие пробития силового кабеля 380 вольт и замыкания его на трубу водовода». Написали неграмотно, но суть отразили и дело списали.

На другой день после «несчастного случая» Боро¬датый все еще нервничал. Воображение рисовало ему картину: вот сейчас подойдет караул, возьмет его под белые руки и отведет, для начала, в карцер. Поэтому, когда возле столовой менялись «вэвэшники», подходя от КПП, душа у него уходила в пятки. Но караульные менялись и уходили, и день клонился к концу, когда к столовой, к служебному входу, подъехала машина.

Бородатый уже ждал у двери. Кто–то в машине подал ему знак подойти. Стекло опустилось, и он увидел худощавого, лет за пятьдесят пять, лысеющего человека. Сквозь очки блеснули тусклые, невыразительные глаза. Человек, подавая коробку, спросил:

— Ты — Борода…?

Повар быстро кивнул, хотя заметил, что приезжий не до конца договорил его кличку.

Передав привезённую коробку кладовщику, Бородатый направился к КПП. Колонны заключенных с работы уже вернулись, и повар подумал, что сейчас он будет наказан за опоздание. Но его, обыскав, пропустили. Только толкнули и скомандовали: «Быстро в барак!».

«Волга» в это время стояла возле КПП. Окна были открыты, и повар, пока его обыскивали, заметил, как приезжий обнимался со… Стешей. До его ушей донеслись слова пожилого очкарика: «Ничего, сынок, держи хвост пистолетом.