К Богу пошел Херлуин. С Богом он вел самые доверительные беседы в ночные тихие минуты и часы, но даже Богу он не мог сознаться в том, что творилось у него на душе всякий раз, когда приезжал в Бек Ланфранк. Жизнь в монастыре шла своим чередом. Хозяйственные заботы отвлекали, увлекали, усыпляли душу Херлуина, она просыпалась, когда все засыпали, и все чаще задавала ему один и тот же вопрос, который задают себе все честные люди на склоне лет: «Пришел ли я туда, куда шел?» Не находил ответа Херлуин в самом себе, а спросить кого-либо не решался.
Пришел в Бек 1066 год. Очередной год, очередные дела и проблемы. И все тот же вопрос, настойчивый, упрямый. Однажды, проезжая мимо крупного селения, услышал Херлуин песню молодых горланистых людей, и вздрогнула душа его. Пели люди старую песнь, боевую:
«Песнь о Роланде», знаменитом племяннике Карла Великого, пели на окраине селения молодые бакалавры, она словно огонь, подгоняемый ветром, разносилась по городам и селениям Франции, Нормандии, Бретани, и Херлуин боялся этого ветра, этого огня.
Английский граф Гарольд нарушил клятву, данную Вильгельму на святых мощах, стал после смерти Эдуарда Исповедника королем Англии. Клятвопреступнику не место на престоле. Он должен понести суровое наказание. Мы, рыцари Франции, потомки тех, кого водили в бой Карл Великий и начальник Бретонской марки славный Роланд, готовы драться с Гарольдом. Мы победим!
Аой! Все знал основатель монастыря, все понимал! Вот молодые бедные рыцари, потомки славных победителей. Вот – клятвопреступление. Вот – богатейшая страна, Альбион. Купцы в торговых городах с товарами из Англии рассказывают с вытаращенными глазами небылицы-былицы о несметных сокровищах, и все верят им. Не слову купцов верят, а лоткам, на которых разложены разные богатые товары. Молва и раньше разбредалась по материку, порождая в людях зависть, робкую, как пух одуванчиков. Завидовали потомки рыцарей Карла Великого тем, кто обитает на острове, но даже подумать не могли о том, что эти богатства можно взять себе. Смелости не хватало бакалаврам. Уходили они в леса, разбойничали помаленьку, о большем не мечтали.
Слух о том, что Гарольд стал королем, нарушил тем самым клятву, данную на святых мощах Вильгельму, разнеслась по Франции мгновенно, она взбудоражила умы всех, кто способен был держать в руках оружие. В городах и селениях Нормандии, Бретани, других областей, марок и графств все чаще можно было услышать боевые песни и особенно «Песнь о Роланде».
Аой! Ах, как давно потомки франков – отважными их называли! – не побеждали врагов в святой борьбе! Ах, как соскучился люд по великим делам, по великим победам! Аой! Нарушил граф Английский клятву и стал в глазах французов хуже сарацинов, хуже викингов, и нужно было его за это наказать. И всех за клятвопреступником нужно наказать. Аой!
Херлуин не мог не заметить возбуждение, легкой волной пробежавшее по стране. В страхе душа его встрепенулась – не за себя боялся он, за тех, кто песни пел все громче и настойчивее. Он хотел посоветоваться с Ланфранком, но вдруг узнал, что тот полностью поддерживает Вильгельма, и сник. Спорить с учителем он не мог. Но и подчиниться его воле он тоже не мог. Херлуин был сильным человеком – слабые не способны сделать то, что сделал он, основав монастырь. Бывший рыцарь ушел навстречу к Богу, шел к нему не год и не два, и ни разу еще не сомневался в выборе пути.
Услышав «Песнь о Роланде», он потерял уверенность в себе. Узнав о бурной деятельности Ланфранка, помогавшего Вильгельму собирать войска и готовиться к броску на Альбион, он стал сомневаться в себе, в смысле всей своей жизни в монастыре Бек.
Внешне, однако, Херлуин ничем не выдавал своего состояния, и лишь престарелая мудрая матушка заметила душевное смятение сына, но было ей уже так много лет, что даже материнское сердце не поняло всей глубины душевных мук его.
А песни боевые все громче пели люди. Крупную, хорошо вооруженную армию опытных воинов собрал дюк Нормандии. Со всей Франции шли к нему рыцари. Пока еще – самые отчаянные, пока еще – не совсем уверенные в победе на Альбионе и потому очень нуждающиеся в постоянном внутреннем «подзаряде». И песня помогала им.
Однажды вечером в монастырь пришли два путника. Они хотели получить благословение у Херлуина. Они не знали о его думах, о сомнениях, теребивших душу основателя монастыря Ле Бек. Он вышел к ним из своей кельи, где уединялся вечером. Два молодых человека смотрели на него, усталого, удивленного. «Почему они пришли именно ко мне?!» – спросил он сам себя и не нашел ответа. Оба путника чем-то напоминали тех юношей, с кем он когда-то ходил в бой, побеждал врагов, убивал, грабил, буйствовал на пирушках.
– Благослови меня, отец! – попросил один из них, светловолосый крепыш. – Я иду на святое дело.
Херлуин взглянул ему в глаза и вдруг, там, в юных глазах готового погибнуть за святое дело бойца, он нашел ответ на мучивший его уже несколько недель вопрос. Он не стал ни о чем спрашивать путников, благословил их, отправился в келью и задумался, оставшись наедине с собой, наедине с Богом.
«Юные воины идут на святое дело и не хотят признаться самим себе в том, что ведет их на Альбион жажда славы, подвигов, почестей и богатств. В этом они ничем не отличаются от нас. Мы тоже воевали за святое дело. Мы мстили врагам своим. Мы думали, что месть, кровь, смерть оправданы, Я так думал. Пока не пришел сюда. Человек остался прежним – каким и был всегда. Он так же жаждет крови, он с той же наивностью ищет себе оправдание. Вильгельм, коварный человек, нашел могучее оправдание для всех. Они поверили, что идут на святое дело. Почему они поверили, Господи? Неужели они действительно в это поверили? Но если они поверили, Господи, значит, кто они, кто мы? Но если они не поверили, то кто они, кто мы? – Лицо Херлуина в слабом мареве свечи неожиданно просветлело: – Да, все мы – люди. Грешники. И хорошо, если нагрешив, хоть кто-то из нас сознается в этом самому себе. Успевает сознаться. Я грешил, я сознался. Я понял, что оправдать смерть невозможно ничем. Даже – палачу. И поэтому я пришел сюда, чтобы отсюда пойти к тебе Господи. Я – иду. Молодые воины идут воевать. Поймут ли они, успеют ли понять, что убивать, грабить грешно? Почему им нужно все на себе испытать? Потому что они – люди. И если ты, Господи, таким породил человека, значит так надо ему, человеку».