А если ошибется прапорщик?

— На самолете есть два командира: командир корабля и командир огневых установок, — говорил перед полетом Волков прапорщику Титову. — Ты мои глаза и уши. Поэтому требую от тебя грамотной оценки обстановки.

— Понял вас, понял. — Упитанный розовощекий прапорщик механически кивал за каждым словом.

«Ни хрена ты не понял!» — Волкову не понравилась его манера слушать; кроме того вспомнилось предупреждение командира отряда:

— Титов парень хороший, но молодой еще, недавно на заправке. Будь внимателен.

В этом и сам Волков скоро убедился.

— Левее. Левее. — Титов командует обстоятельно, тянет каждое слово, будто сам изобретает слова.

«Ну пошли!» — Волков осторожно подал штурвал влево. Теперь самолет смещается еще, и боком-крылом вперед. Тут должна быть тонкая работа, легко загреметь под фанфары: ошибешься на метры, и самолет перевернет как щепку.

— Левее…

Как неохотно летчики выполняют эту команду. Десятки раз повторяет ее стрелок, прежде чем «затянет командира на шланг».

Бывает, займет исходное, повиснет серединой крыла над шлангом, и не успеет стрелок глазом моргнуть, а командир уже ушел вправо, и опять начинай все сначала, тащи корову на баню.

А Волков легко пошел. Казалось, завел крыло над шлангом одним движением. Расчетливым, осторожным, изящным. Как на скрипке играет. И при этом полнейшее хладнокровие.

Кашкин, отодвинув шторку своей кабины, показал Капралову большой палец: «Зубр, оказывается, у нас командир!»

Правый летчик реагировал более сдержанно: «Главное еще впереди…»

— Командир, исходное заняли. Немного отстаем, — доложил Титов.

Это значит крыло над шлангом. Осталось чуть отдать штурвал от себя, положить крыло на шланг, завести шланг в захват и ждать сцепки. И все трудности позади. Самолеты будут продолжать полет в «связке», но то уже будут семечки по сравнению с этим моментом контакта.

— Еще отстаем, командир! — повторил Титов.

Волков решительней двинул вперед сектора газа.

— Отлично, командир! Скорости уравнены!

— Иду на сцепку! — Волков отдал штурвал вниз.

Пока все шло обычным порядком. Продавленный крылом шланг был похож на горизонтальный зигзаг молнии: нижний луч под крылом, изгиб — на кромке, верхний луч тянулся к заправщику. Но Волков при отставании добавил обороты, и самолет шел уже с обгоном… Верхний уступ пополз на крыло.

Титов видел, как поднималась над обшивкой вертикальная петля, и в первый момент посчитал, что она уберется, когда с заправщика начнут подтяг.

Он ошибался. Петля горбатилась змеей на верхней обшивке, ползла поперек крыла к задней кромке.

— Командир, вертикальная петля! Отставайте!

Титов опоздал с докладом. Волков прекрасно знал, что следует ожидать после вертикальной петли, и рывком прибрал обороты до защелки. Но было уже поздно. Изгиб шланга достиг задней кромки, провалился через конец крыла. Плоскость оказалась в узле: один конец затягивал заправщик, другой — вытяжной парашютик.

Было еще спокойно, а Титов сидел, вобрав голову в плечи, будто ожидая удара. Отрешенно смотрел он перед собой и видел далеко внизу ребристые, с заслеженными гранями хребты молодых гор.

— Как шланг, оператор?

Молчание Титова затягивалось, и Волков уже не сомневался, что случилось самое страшное.

— Крыло завязалось, — нашарил, наконец, кнопку связи прапорщик. Волков еще не успел перенести руку с секторов газа на штурвал. Самолет резко застопорило, будто врезался он со всего маху в стену, рывком развернуло по курсу. Штурвал вырвало из рук, крутануло влево, и самолет, накренившись, с поднятым вверх правым крылом, сверкающим, как обнаженный клинок, метнулся на заправщик.

«Все, конец!» — мелькнула мысль. Вдруг самолет провалился вниз, Волков оказался в невесомости; ощутил, как натянулись на плечах привязные ремни. Только теперь он увидел, что пошла вниз штурвальная колонка — это Капралов в последний момент отжал ее коленом…

Заправщик тенью метнулся над головой и под его фюзеляжем мелькнули штыри антенн. «Спас Капралов, не столкнулись!» Это он в последний момент воспользовался ничтожным шансом, не предусмотренным никакими инструкциями. Всего одно движение. И как он в этом перевороте успел сообразить, оттолкнуть штурвал…

В кабине стоял грохот, будто обшивку крошили отбойными молотками — самолет оказался в зоне спутной струи. Машина падала, завалившись набок, падала тяжелой неуправляемой моделью. Но все-таки не остался без внимания командира едва заметный рывок, когда они нырнули под заправщик. Волков снова взял в руки штурвал — рули свободно отклонялись в любую сторону. Самолет продолжало трясти, приборы смешались в одну сплошную панель, пестрившую стрелками.

«Крыло завязалось! — стоял в ушах последний доклад Титова. — Тогда катапультироваться!»

Волков резко полуобернулся влево. Крыло матово поблескивало ровной как струна передней кромкой. Оборванный шланг давно соскользнул вниз.

— Что там, командир? — негромко спросил Кашкин.

Ему ответил Капралов:

— Не видишь, что ли? В струю попали!

Тряска прекратилась, и самолет медленно, а затем все с нарастающей угловой скоростью стал выходить из крена. Волков почти не прилагал усилий, считая, что это Капралов взялся за управление. Машина вышла в нейтральное положение, но не задержалась в нем, а, напротив, еще быстрее стала валиться в обратный крен. Волков вцепился в штурвал, крикнул Капралову:

— Брось управление!

Он был уверен, что правый летчик потерял ориентировку. Тот развел руки в стороны, и нагрузка неожиданно стала значительно большей. Это было уже страшно.

— Помогай, — сдавленным от напряжения голосом выдохнул Волков. — Триммер, Валера! — Впервые он назвал своего помощника по имени.

— Отрабатываю!

Нагрузка заметно уменьшилась, но все равно, непонятно почему, самолет продолжало валить вправо.

— Там, наверное, шлангом элерон загнуло, командир. Вот он и тянет, — предположил Капралов.

— Похоже, — согласился Волков. А про себя отметил: «Молодец, Валера! Так оно, наверное, и есть. Действительно, профессор!»

— Что случилось, командир? — второй раз спросил Кашкин.

— Ничего, Слав, ничего. Выводим из крена, — успокоил его Капралов.

Волков оценил такт своего помощника: скажи вот сейчас, что самолет неуправляем — все начнут волноваться.

— Даю отсчет высоты, — деловито сообщил штурман. — Шесть тысяч.

А в эфире их запрашивали:

— 383, на связь! 383, на связь!

Испуганным чибисом кружился вверху затравщик.

— В сложном положении, результат доложу, — отозвался Волков таким тоном, будто речь шла о погоде.

Самолет продолжал медленно, градус за градусом, увеличивать крен. Оба летчика уже висели на штурвале, но машина зарывалась в глубокую спираль, падала вниз. Они не могли вытянуть ее из снижения. Все силы уходили на тю, чтобы остановить крен. Только бы не допустить переворота на спину. Двигатели давно были переведены на малый газ, работали бесшумно, и летчики слышали только посвист потока за крыльями. Они скользили к земле, к сверкающим белизной, будто застывшим в ожидании сопкам. Сопки, казалось, приготовились к встрече, вырядились по этому случаю в белые саваны.

— Пять тысяч! — отчетливо доложил штурман.

Это был последний рубеж. Ниже этой высоты полагалось покидать самолет, если его не удавалось вывести из сложного положения. Это знали все. Но они не были перед неизвестностью. У них только не хватало сил вывести машину в горизонт, уменьшить скорость, и тогда бы все могло закончиться благополучно. И тем не менее, все уже приготовились выполнить последнюю команду.

— Четыре пятьсот, — констатировал Кашкин.

— Слава, кончай высоту считать! Не видишь, помочь нам надо? — Это Капралов, несостоявшийся первоклассный летчик, бесперспективный «правак».

Что он предлагал своему другу? Оставить катапультное сиденье, снять парашют и пройти к ним в кабину, когда все готовы покинуть самолет? Предлагал отказаться от последнего шанса на спасение?