. Нечто подобное мы находим и в дальневосточной традиции, говорящей о "тайне трех", заключающейся в том, что Один, соединяясь с двумя женскими началами, возвращается к самому себе. На "выправление" или "трансмутацию" женской полярности направляют как герметический символ "Сына, рождающего свою Мать", так и очень странные слова Данте: "Девственная Мать, дочь своего сына".

Значение этих традиций прежде всего в том, что они прямо связывают нас с древними мистериями, с тайной андрогината и дают возможность по-иному взглянуть на мир вещей и явлений.

Оказывается, что изложенный Платоном и ставший для нас основным в понимании метафизики эроса сюжет - миф об андрогине - приобретает универсальность и служит ключом к пониманию всей подосновы космоса. Поэтому является не лишенным интереса представить дополнительные свидетельства на эту тему.

"Corpus Hermeticum" говорит о первоначальных андрогинах, которые, "по свершении своего времени", пришли в упадок и вымерли.

Каббалистическая экзегеза Книги Бытия в своем рассказе о Шехине повествует о том же. Согласно Bereshit- Rabba (I, i, 26) первый человек был андрогином. Женщину, взятую из Адама, звали Aisha, потому что она произошла из мужчины (Aish). Адам дал ей имя Евы ("жизнь", "живущая"), так как через нее же следовало восстановить единство.

Здесь, а позже у Маймонида

встречается тот же платоновский сюжет о разделении на две части, а также метафизическая тема "сущего", которое "есть одно, но, с другой стороны, есть два". Леон Еврей (Иегуца Абарданель), желая подтвердить свое толкование библейского мифа о первородном ipexe, делает прямую отсылку к Платону и приходит к платоновскому пониманию внутреннего смысла эроса. Библейские слова о том, что человек оставит отца и мать и соединится с женой ("да будут в плоть едину"), Леон Еврей объясняет стремлением двух половин, каждая из которых в отдельности обречена распаду, составить новое единство, поскольку двое вместе "образуют единого человека".

Этот мотив, имеющий мистериальные корни, не был чужд и греческой патристике, из которой, скорее всего из Максима Исповедника, черпал сведения Иоанн Скот Эригена, оставивший формулировки, достойные упоминания. Эригена указывает, что "разделение сущностей промыслительно началось в Самом Боге и по нисхождению пришло к разделению на мужчину и женщину. Вот почему их восстановление должно начаться с человека, дабы он мог вернуться к Богу, в Котором нет никакого разделения, но все едино (мы находим здесь сходство с Единым Плотина, дальневосточным Великим Единством

и т.д. - Ю.Э.). Воссоединение творения начинается с самого человека. Как и у Плотина, у Эригены метафизические мотивы представлены в моральных терминах, то есть связаны с грехопадением

(мы уже видели,что в метафизике соответствует этой концепции: динамико-онтологическая ситуация, соответствующая фазе нисхождения). Так, Эригена указывает, что "если бы первый человек не согрешил, его природа затем не подверглась бы делению на полы", - половое деление есть следствие первородного греха.

Противоположная перспектива эсхатологична: "Для того, чтобы человеческие существа, разделенные на полы, составили единого человека, в котором нет ни мужеска пола, ни женска, должен пройти земной цикл, после которого не будет времени и наступит рай."

Христос предвосхитил это онтологическое восстановление - воссоединение бытия. Эригена повторяет сохранившиеся свидетельства древних мистерий и в то же время цитирует Максима Исповедника, согласно которому Христос соединил в себе природу разделенных полов и по воскресении уже "не является ни мужчиной ни женщиной, хотя жил и умер мужчиной".

В результате совершенного искупления творения человек в принципе также способен к этому.

Подход Скота Эригены носит характер чисто богослов- ско-эсхатологический. Об эросе как возможном способе восстановления и о какой-то конкретной практике он молчит. С другой стороны, есть основания полагать, что в христианском мире материя андрогина в ее оперативном аспекте существовала в герметико-алхимической среде, и то, что в эллинских текстах именовалось Великой работой соединения мужского и женского, в средневековой литературе, в том числе и относительно недавнего времени, изображалось символом Ребиса, или "двойной жизни", андрогина, соединяющего в себе две природы, мужскую и женскую, солнечную и лунную. Из самых поздних источников укажем на фигуру андрогина, относящуюся к XXXIII Эпиграмме из Scriptum Chymicum Михаила Майера, сопровожденную комментарием: "Гермафродит, похожий на смерть, простертый во тьме, нуждающийся в огне".

‹…› Чтобы завершить это отступление, укажем, что ассоциации между Христом и андрогином, приведенные Скотом Эригеной, были возобновлены Кунрадом. На таблице II его Amphiteatrum Eternae Sapicutiae (1606) изображены возрожденные Адам и Ева под фигурой андрогина с комментарием: "Человек, отвергший бинарное, облекается во Христа и иод-, ражает Христу - Homo binarium repellens, Christo indutus, et eum imitans"

.

В конце концов следует привести еще один пример - невозможно сомневаться в эзотеризме трудов Леонардо да Винчи. На его картинах тема гермафродита играет очень важную роль прежде всего в таких образах, как святой Иоанн и Вакх (Дионис). Кроме того, на многих его картинах повторяется изображение аквилегии, растения, которое считалось "андрогинным".

35. О демонизме женского. Символика перевернутого объятия

Известно, что в традициях многих народов женское начало связывалось не только с идеей "совращения", но и с "демоническим". Согласно Каббале, демоническое прямо вытекает из женского

: то же самое касается yin в даосизме; в египетской традиции противосолярные силы также женской природы, как и Изида, по легенде, - соблазнительница, обманом похищающая у Ра "могущественное Имя", дабы лишить его силы.

Очень легко перечислять упоминания этой стороны женского в других традициях, причем не в моральном, а в онтологическом смысле - в точном соответствии с тактическим началом, началом "материи" и "Воды", причем если обратиться именно к динамической и драматической картине мира, а не к образу простой "эманации" спинозовского типа.

Мы подходим, таким образом, к эзотерическим указаниям, очень близким к метафизике пола вообще. Демонические тенденции женского прежде всего в

"распылении", раз воплощении трансцендентной и магической мужественности, всего того, что в мужском есть сверхприродного, первозданного по отношению к диаде, способного возвышаться над текущим и текучим, достигать космических уровней. В буддизме это именуется viiya; и можно увидеть здесь единый корень с латинским vir: это указание на вирильность, мужественность, трансцендентную направленность духовного восхождения, превозмогающего становление, "самсару", текучесть вещей. В многосмыслии оперативно-практического словаря тантры и хатха-йоги, слово virya означает также мужское семя, в котором, согласно этим взглядам на человека, содержится зерно мужества - purushamStra sambandhibhih - и соответственно зерно будущего сверхприродного раскрытия самого себя.