На взлобках и гривах, в глубине хлебного океана, уже плыли комбайны, оставляя следом, словно волны, частые копны соломы: начиналась первая долинная страда.

Типичное зауральское село с деревянными домами и домишками, с птицей, поросятами и телятами на муравчатых улицах необычно запружено автобусами, легковыми автомобилями, народом. Андрей с трудом нашел место в наспех сооруженном павильоне.

Сдержанный многоголосый гул наполнял зал. Сновали суетливые фотокорреспонденты, и кинооператоры, устанавливающие свои юпитеры. Андрей ждал появления Мальцева, многолетним упорным трудом разбившего буржуазных теоретиков, установивших «закон убывающего плодородия почвы». Потомок суровых раскольников, от предков своих унаследовавший их фанатическое упорство, Мальцев вышел победителем и в борьбе с современными отечественными поборниками шаблона, самодовольными чиновниками — монополистами в науке.

«Да где же он? Скоро ли? Ага, вот!..»

На трибуну вошел человек с большим лбом, изрезанным первыми морщинами. Очень характерное лицо! В нем светятся пытливый ум и незаурядная воля.

Сильно окая, часто снимая и надевая очки, Мальцев заговорил негромким голосом. Внимательно слушали его академики, государственные деятели, агрономы, рядовые колхозники.

— Наша наука не стоит на месте, а непрерывно движется вперед, обобщая опыт развивающейся практики… Мичурин своей жизнью, работой и ее результатами дал образец того, каким должен быть советский исследователь: он должен быть одновременно и теоретиком и практиком. Этим примерам и мы должны стараться следовать в научно-исследовательской работе.

Потом Мальцев рассказал о сущности метода глубокой безотвальной вспашки пара один раза в четыре-пять лет. Андрей ловил каждое сказанное им слово и думал об этом человеке как о новом типе ученого, неразрывно связанного с практикой.

— Вот это полевод! Ей-богу, так еще никто не проникал в тайну земли! — услышал Андрей приглушенный возглас сидевшего рядом крестьянина в потертом пиджаке. Возможно, это был председатель колхоза.

Андрей доброжелательно посмотрел на него и улыбнулся. Тот понял его и ответно улыбнулся.

Слушая Мальцева, Андрей думал о себе. Академия дала ему только общее образование. Его нужно подкреплять опытом. «Смысл жизни — в деле. Только в деле! Мальцев никогда не умрет: он много сделал… А я еще ничего не сделал. Значит, я еще не жил…»

Утреннее заседание кончилось, и делегатам было предложено осмотреть поля колхоза «Заветы Ленина». Терентий Семенович Мальцев будет давать объяснения, как и почему получают здесь высокие устойчивые урожаи.

Пожалуй, это было первое Всесоюзное совещание, на котором в качестве «содокладчика» выступали поля. Высокие, чистые хлеба, ровное, колышущееся море пшеницы, выращенной на мальцевских парах. А вот и сами пары: черные, как овчина, без единой сорной травинки. Это ли не содокладчик?!

Бесконечная вереница автомобилей и автобусов. Все вышли из машин и устремились на поля, не знающие неурожаев.

— Здесь был естественный гербарий сорняков… — услышал Андрей усиленный переносным репродуктором голос Мальцева.

Молодой агроном смотрел на жемчужный разлив хлебов, а видел засоренные осотом, молочаем и татарником поля горного Алтая.

— Прозакладываю что угодно, — громко заговорил высокий, цыгановатого вида человек с азартно сверкающими агатовыми глазами, — тридцать пять центнеров с га!

«Вот это агротехника! — восхищался Андрей. — Вот за что бороться, вот для чего жить!» Андрей радовался, что «секрет» выращивания подобных хлебов открыт для всех, и он теперь создаст такие же поля на Алтае. «Домой, скорое домой!»

— …Основным условием обработки является пахота без предплужников и отвалов, без оборачивания пласта, без выворачивания нижних слоев на поверхность. Применение такой пахоты обусловливается тем, что верхний слой почвы содержит обычно основную массу корней и органических пожнивных остатков. Если их запахать вглубь, то верхние слои обеднеют органическим веществом и растения будут получать меньше питания в верхнем слое…

Андрей пробился ближе к Мальцеву.

— …Кроме того, при глубокой пахоте производится более полное уничтожение корнеотпрысковых сорняков, что в условиях Зауралья имеет особенное значение…

«Сколько же миллиардов пудов зерна потеряно для страны за те многие годы, когда Мальцеву не давали ходу! — думал Андрей. — Кто за это должен нести ответственность?»

После осмотра полей совещание вновь было перенесено в павильон. Развернулись прения.

Сильное впечатление произвела на Андрея речь секретаря Курганского обкома партии. Он говорил с огоньком.

— К методам Мальцева очень косо относятся многие научно-исследовательские учреждения, а также руководящие органы министерства сельского хозяйства и министерства совхозов СССР и РСФСР… Товарищ Мальцев — самоучка. Но можно прямо сказать, он обладает агрономическими знаниями, гораздо большими, чем некоторые дипломированные сотрудники научно-исследовательских учреждений. И мысли у него ясные, простые, доступные рядовым колхозникам. А вот содокладчики почему-то сочли за нужное говорить на языке, недоступном для многих присутствующих на совещании. Вам огласят письмо профессора Стрижевского. Профессор излагает свою точку зрения на методы Мальцева. Но излагает так, что трудно понять, полезно это дело или неполезно.

— Да ведь это тот самый Стрижевский, по учебнику которого учатся молодые агрономы! — услышал Андрей за спиной чей-то недоумевающий возглас.

…На вокзале Андрей столкнулся со знакомым по министерству агрономом. Тот что-то спешно записывал в блокнот. Потом сунул его в карман и, улыбнувшись Андрею, сказал:

— Как говорил мой отец: «Люби не люби, а почаще взглядывай». Так и Мальцев: сомневайся не сомневайся, а факт есть факт. То, что мы увидели, — факт большого значения.

И снова экспресс мчал Андрея на Алтай, снова в окнах вагона вдоль полотна дороги проносились сосновые леса, светлые березовые колки и хлеба, хлеба, уходящие за горизонт.

Но теперь Андрей уже не сидел у окна, не любовался сибирскими пейзажами и хлебами: закинув руки за голову, он лежал и думал. Все, что он услышал на совещании в селе Мальцево, увидел на полях Шадринской опытной станции при колхозе «Заветы Ленина», произвело на него неизгладимое впечатление. Для Андрея это была вторая академия. Он был похож на человека, перед которым с высокой горы открылась такая заманчивая даль, что нельзя было оторвать взгляда. Многое для молодого агронома было еще в туманной дымке, но кое-что виделось очень ясно. Сорняки на Алтае — главный бич. Если их уничтожить по мальцевскому методу, урожаи резко поднимутся. Значит, не откладывая, начинать опыты…

Андрей вез от Мальцева два мешочка семян ранне- и позднеспелой пшеницы. Мысли о своей хотя бы маленькой опытной станции не давали ему покоя. Он думал о замечательной молодежи — о москвичах-целинниках. «Их надо заинтересовать. Они поймут и поддержат».

Дорога домой показалась вдвое длиннее: не терпелось Андрею поделиться с Верой планами: «Как же обрадуется она! Ведь это же ее идея: она меня свела с Мальцевым».

На мгновение всплыло лицо Неточки, но тотчас же бесследно исчезло. «Мог ли бы я заговорить с ней о безотвальной пахоте, о парах?! Господи, какая бы это была мука жить с ней под одной крышей…»

Милое, родное лицо Веры властно заслонило Неточку: «Андрюша, ну скажи мне хоть что-нибудь! Ну хоть одно слово!..» И так же, как и у развилки трех дорог, до дрожи жгучее ощущение радости залило все существо Андрея.

В МТС Андрей вернулся в разгар уборки ржи. В конторе, кроме секретарши Кати, никого: все на полях.