— Вот и здорово, товарищ генерал-майор, — ничуть не смущаясь, объяснил Волохов. — Это значит, что у него правильные соображения в подсознании уже заложены. А они на знаниях основаны. Так быстро сообразил, что сам не сумел проследить процесс мышления, который его к этому привел.

Хотя объяснение капитана, мягко выражаясь, звучало весьма туманно и уж, конечно, не научно, комдив понял его.

— Что ж, — улыбнулся он, — действуют-то они все у тебя правильно, только все же пусть у них соображения не в подсознании находятся, а где положено.

Был однажды с капитаном Волоховым и такой случай. На занятиях его батальон никак не мог взять штурмом хорошо укрепленную высотку «противника». Неожиданно Волохов приказал батальону отойти, придумал какой-то маневр, чтобы выманить защитников высотки из их «крепости», а затем отсек и захватил позицию.

На разборе он не мог толково объяснить, как возникла у него мысль о таком маневре.

Прошло недели две. Идя по городку, комдив неожиданно столкнулся с капитаном.

— Разрешите обратиться, товарищ генерал-майор! — подойдя строевым шагом, громко произнес комбат.

— Обращайтесь!

— Товарищ генерал-майор, — уже деловито заговорил Волохов, — я проанализировал потом свое решение на занятии, помните, на котором вы присутствовали?

— И что же? — спросил генерал Чайковский. Его мысли были заняты другим. Он торопился. — Покороче.

— Есть, покороче! — отчеканил капитан. — Была такая же ситуация в тысяча девятьсот сорок третьем году под Москвой, в одном бою. Я читал об этом, очень заинтересовался, запомнил, даже в уме несколько раз проиграл. Вот по ней и действовал.

— Как это «по ней действовал»? — спросил Чайковский. Теперь он слушал внимательно. — Военные науки усваиваете, капитан, а русский язык никак не одолеете, что значит «по ней»?

— Ну, сработала та ситуация в подсознании, — удивляясь непонятливости комдива, объяснил Волохов, — и выдала правильное решение. А уж откуда все взялось, это я потом вспомнил, когда анализировал…

Конечно, сейчас, в бою за станцию Дубки, ситуация была проще с точки зрения тактической, но и здесь генерал наблюдал у Волохова ту же уверенность, мгновенную реакцию, подсказывавшую наиболее правильные и простые решения.

Бой за железнодорожный узел Дубки был коротким, но трудным. Десантники понесли значительные потери. Так или иначе приказ был выполнен — важнейший железнодорожный узел оказался в руках «северных». И теперь, выполняя последующую задачу, подразделения под командованием капитана Волохова двинулись дальше, на север, на соединение с гвардейцами капитана Ясенева, чтобы, заняв заранее намеченные позиции, не допустить подхода резерва «южных».

«Убитый» подполковник Круглов чувствует себя действительно убитым. Потирая впалые, обросшие жесткой щетиной щеки, он печально смотрит на радостную суету победителей, следит за уверенными действиями своего комбата. Его раздирают противоречивые чувства. Он гордится своими гвардейцами, своими офицерами, которых он воспитал, научил побеждать, он счастлив их успехом. И в то же время ему горько, что он не участвует во всем этом, невыносимо положение стороннего наблюдателя. Не он привел их к сегодняшней победе, не он поставил точку под завершающим этапом боя. Ну, а если быть честным, он вообще не очень-то здорово проявил себя на этих учениях. Подполковник Круглов привычным жестом сгребает в горсть свой длинный нос и тонкие губы и тяжело вздыхает.

А генералы возвращаются на КП дивизии.

КП дивизии генерал Чайковский решает теперь перенести в район железнодорожного узла, поближе к местам, где, как он уже предвидит, развернутся скоро серьезные события.

На КП комдива встречает полковник Воронцов. Он уже успел побриться. Бессонная ночь, напряженная работа не оставили никаких следов на его лице.

— Разрешите доложить обстановку, товарищ генерал-майор, — как всегда официально, начал начальник штаба.

— Минутку, товарищ полковник, дайте очухаться. — Генерал Чайковский довольно улыбался.

Сейчас очухается и доложит командующему, что приказ выполнен — аэродром захвачен, «противник» в заданном районе уничтожен, мост, а теперь и железнодорожная станция в руках десанта, десантники Круглова вышли на рубеж село Высокое, аэродром, где и закрепляются. И все это выполнено на час раньше срока. Вот так. Есть что доложить. Эх, сейчас бы чайку!

Словно угадав его мысли, из-за спины возникает прапорщик Евдокимов, адъютант комдива. Молчаливый и незаметный, но удивительно «эффективный», по выражению полковника Воронцова, и обладающий прямо-таки сверхъестественной способностью угадывать желания своего начальника. «Не Евдокимов ты, а Вольф Мессинг», — смеется полковник Логинов. Прапорщик молча улыбается в ответ. Вот и сейчас он быстро и ловко расставляет на свежеобструганном, пахнущем сырым деревом столике плексигласовые чашки, термосы, раскладывает бутерброды и словно растворяется в воздухе.

Генерал Чайковский приглашает к столу Мордвинова, Воронцова («Благодарю, товарищ генерал-майор, — отказывается начальник штаба, — я уже откушал»), поднимает чашку обжигающего чая:

— За победу, за успех!

Завтрак комдива продолжается неполных пять минут. Из небытия возникает прапорщик Евдокимов, мгновенно убирает все со стола, словно невзначай оставляет на краю электробритву на батарейках. И исчезает.

На столик кладутся карты, и пока генерал Чайковский бреется, то задирая, то поворачивая голову, начальник штаба подробно докладывает обстановку, подводит итоги.

Когда наблюдаешь, как работает, творит, сражается, устанавливает рекорды человек, то видишь ловкие, сильные, быстрые, искусные движения его рук, ног, тела, выражение лица, блеск глаз, улыбку.

Мозг не видишь.

А ведь, повинуясь именно его воле, работают все органы, все части тела человека, повинуясь его воле, они борются и побеждают.

И мы восхищаемся, наблюдая эту борьбу, следя за работой тела. Работу мозга видеть не дано.

Офицеры штаба не ходят в атаки (хотя и это бывает), не врываются с криком «ура» в расположение врага, не водружают знамя победы над поверженными крепостями. В лихорадке боя они не строчат из автоматов, не мчатся на танках и боевых машинах. Они не руководят боем непосредственно с НП, не отдают приказов в пылу сражения…

Они спокойно и невозмутимо колдуют над картами и документами, сводками и донесениями в тиши далеких от передовой кабинетов, хорошо укрытых блиндажах, бывает, и в наскоро отрытых ячейках. Все зависит от ранга.

Но не было бы без них ни громких побед, ни блестящих операций, ни сложнейших хитроумных маневров и передвижений, ни остроумных ловушек, ни сюрпризов врагу. И наконец, того военного искусства, что веками восхищает человечество и отнюдь не только специалистов, неувядающие образцы которого навечно оставили в истории великие полководцы и армии всех времен.

Чего это стоит штабистам!

Кто тратит больше нервной энергии, кто изнашивает себя больше? Хоккеисты в яростном спортивном единоборстве, мечущиеся по площадке, или их тренер, обреченный лишь стоять у бортика, засунув руки в карманы? Он не может пробить по шайбе, задержать в воротах ее полет, перехватить нападающего соперника или избежать его защитника.

Во всех красивых, молниеносных, восхищающих зрителей комбинациях, которые разыгрываются сейчас на льду, он не участвует. А между тем все, что делается на поле, все забитые голы, все удачи — это его творчество, его усилия, его мысли, решения, задумки, воплощенные его командой. За один матч тренер тратит нервов, наверное, не намного меньше, чем все игроки команды, вместе взятые.

Штабисты не имеют права на лишние эмоции. Их оружие глубокие знания, ясный ум, умение анализировать, сопоставлять, делать выводы.

От точности их оценок, быстроты соображения, глубины анализа зависит решение командира. Времена Ганнибалов и Цезарей прошли. Ныне самый гениальный полководец беспомощен без множества данных, которые необходимы ему для принятия решения. И если данные эти ошибочны, неточны, недостаточны, если поступили они несвоевременно, плохо обработанными, неполными, то, будь полководец семи пядей во лбу, он вряд ли сумеет принять правильное решение. Без отличной работы штаба невозможно отличное управление войсками, а без управления какая же может быть победа!