Он потряс меня до глубины души. Энергия так и била из этого человека, музыка струилась в каждой вене его тела вместо крови, и посредством старого органа он дарил её мне.

Закончив играть, он повернулся ко мне и посмотрел своими зелёными глазами, напоминающими весеннюю траву, пронизанную солнцем.

– Ты пришёл сюда молиться? – спросил он внезапно.

– Молиться? – Мысль о том, что я могу кому-нибудь помолиться, показалась новой. В Клане нас воспитывали без религии. Поэтому слово «молить» я обычно связываю только со словами «пощада» и «помощь».

– Да. Здесь, видишь ли, храм. Ты веришь в какого-нибудь бога?

– Это обязательно?

Старик засмеялся, словно рассыпал мелкие бусины.

– Ну, ведь ты не можешь просто молиться... Если молиться, то кому-нибудь...

– Я не умею. Как это делается? Старик пожал плечами.

– Каждый делает это по-своему. Одни встают на колени и просят своего бога даровать им то, чего они хотят, например, излечить от болезни. Другие шепчут заученные наизусть старинные тексты.

– А ты? – поинтересовался я.

–Я? – Старик даже опешил.

– Как молишься ты?

– Это не имеет значения.

– Но ведь ты, -я напряг память. – Э-э... ты ведь священник?

– Ну и что? Тем более мне не надо молиться.

– Кажется, я чего-то не понимаю в религии.

– Тогда я тебе объясню. Пойдём.

Он провёл меня в свою комнатку. Она находилась прямо в соборе, в одной из башен, надо было подниматься по винтовой лестнице, освещаемой электрическим фонариком в руках старика. Мозг механически отсчитал шестьдесят три ступеньки.

– Наверно, трудно каждый день подниматься по такой лестнице в твоём возрасте?

– Только не мне, – улыбнулся старик. – Я хожу по ней уже тридцать лет, как-то привык... Садись пока за стол, сейчас будет чай! – Он щёлкнул выключателем, зажигая свет. В чайник из жёлтого пластика хлестнула струя, раздалось жалобное дребезжание, когда электроподставка подключилась к сети. Пять минут, пока закипала вода, нельзя было нормально говорить, и я просто рассматривал комнату.

Тяжёлый, изрезанный ножом, стол. Он был придвинут к единственному окну, через которое я видел кусок улицы и кусок неба. На столе – стопка бумаги, карандаши и ручки. В углу стояла низенькая кровать. Одну из стен полностью занимала уставленная книгами полка. Суля по переплётам, большинство книг изданы ещё до Апокалипсиса. На треногой вешалке висел потрепанный плащ и фетровая шляпа. Несколько полок. Небольшой шкафчик. Всё.

Старик с интересом наблюдал за мной, а когда чайник, вскипев, выключился, сказал:

– Этажом выше я устроил ванну и душ. Внизу есть склад и библиотека. Всё, что надо для жизни.

Он разлил чай по стаканам толстого стекла, положил пакетики с заваркой, потом достал из шкафчика салфетку, в которую были завёрнуты чайные ложки. Из того же шкафчика появилась на столе коробка конфет.

– Как тебя зовут, молодой человек?

– Антей.

– Меня зови Бернаром.

Он погрузился в помешивание чая, и делал это со спокойствием древнего японца, только что написавшего мудрое трёхстишие о лепестках вишни, сидя в собственном саду камней.

– Ты живёшь здесь?

Он поднял голову на мой вопрос.

– Да.

Немного помолчал и добавил:

– Мою жену и дочь убили двадцать лет назад. Когда я вернулся домой, то увидел сорванную с петель дверь, полицию, кровь в комнатах... Грабителей так и не поймали... Я перебрался сюда... Всё равно, кроме храма, мне больше нечем стало жить.

– Извини...

– Не извиняйся, – перебил он. – Я давно перестал вздрагивать и просыпаться от кошмаров. Старая рана заросла, рубец уже не ноет.

– Ты ухаживаешь за садиком, вытираешь пыль здесь и отправляешь ритуал?

– Да. Ты пришёл как раз после вечернего богослужения.

– Твои службы посещает много людей?

– По правде сказать, ты первый, с кем я разговариваю за последние пять лет. Прихожан становится всё меньше – люди умирают, переезжают, разочаровываются в религии. Молодёжь не приходит вовсе. Бог умер. Ты ведь даже не знаешь, что такое религия?

– Знаю. Но я воспитывался... в особой школе. Остальные люди, согласен, уже всё забыли. Хорошо это или плохо?..

Старик покачал головой.

– В конце концов остался только один прихожанин. Но ему сделали неудачную операцию по пересадке органов в дешёвой клинике. Произошло отторжение тканей, и он умер. С тех пор я всё делаю только для себя.

– Так ты молишься в одиночестве?

– Нет, не молюсь. Я просто совершаю ритуал. Могу признаться тебе, что я никогда не молился. И завидовал тем из прихожан, у кого была вера. Сильная, чистая вера... А я просто совершаю ритуал, механическую последовательность действий... Иногда даже сомневаюсь: верил ли я вообще в какого-нибудь бога, или это тоже было частью ритуала? Чем-то вроде церемониальных одежд?

– Но если нет прихожан, то на какие деньги ты живёшь?

– Когда строили собор, для меня положили в банк большую суму денег. Раз в год снимаю проценты. Этого хватает.

Он неторопливо отхлебнул из чашки.

– А ты никогда не подумывал снять со счёта всю сумму и уехать? Ведь больше нет ни одного верующего, а Бог умер.

Бернар ласково улыбнулся:

– А кто тогда будет вытирать пыль? Зажигать свет? Играть на органе? Да и куда я поеду? Думаешь, я долго проживу в мире, имея деньги? Для этого надо быть не менее жестоким, чем те, кто захочет их отнять. Я счастлив здесь... Понимаешь ли ты, как может быть счастливым одинокий человек? Мне не нужны телепередачи, шумные вечеринки, пустые разговоры с друзьями. Мир забыл обо мне. Он куда-то спешит, сбиваясь с ног и теряя в пути последние крупицы покоя, радости и счастья... Здесь стоит единственный в полисе орган. Настоящее сокровище, о котором не ведают обыватели. Они не поймут разницы между живым звучанием сотен труб и электронными импульсами цифрового инструмента... Я верю только в одно – что в других полисах ещё есть такие же соборы, где кто-то зажигает свет и стирает пыль со статуй. Они были построены в своё время. Не знаю, что случилось с ними теперь.

Он выпил ещё немного чая.

– Всё дело в том, – задумчиво произнёс Бернар, – что религия изжила себя. Жизнь стала слишком стремительной. Люди не могут себе позволить ползать на коленях перед иконами... Скажу тебе по секрету: не люблю икон и статуй, алтарей и кадил... От запаха ладана меня тошнит... Предпочитаю позу лотоса и медитацию на предутреннее небо.

– Познавать беспредельное Дао?

– И вставлять палки в Колесо Сансары... Но я сейчас о другом. Люди мало ценят то, чего много, они любят то, чего мало. Посмотри, – сказал он и придвинул мне свой полупустой стакан. – Два глотка. В этом стакане осталось два глотка чая. Они ничего не значат для нас, потому что можно налить себе ещё и ещё. Но для того, кто умирает от жажды...

Он допил свой чай и закончил.

– ...для того, кто умирает от жажды, два глотка значат ещё меньше: в раскалённой пустыне лучше и не видеть этих двух капель – они всё равно не утолят жажду... Подумай над этим.

Мы помолчали немного.

– Ты сейчас уйдёшь?

– Да. Мне пора.

– Заходи ещё. Я всегда буду рад видеть тебя.

– Не знаю, получится ли... если останусь в живых, загляну обязательно.

Я снова углубился в переулки. Надо дождаться утра. Просто дожить...

9 часов утра. Точно в назначенное время захожу к Марине. Перед тем как нажать на кнопку звонка, я почему-то останавливаюсь, прислоняюсь к стене и закрываю глаза. Я принял решение и не собираюсь его менять: яд приготовлен, развязка неотвратима... Но какое-то сомнение продолжает преследовать меня. Я обычно старался быть справедливым, добрым и терпеливым. Я никогда не был хладнокровным убийцей. Я обычно отправлял людей на тот свет в порядке самозащиты, либо в силу военных действий – тех же Бионов. Это так просто – нажать на курок, с удовольствием сознавая, что ты успеваешь быстрее. Тут нет выбора – убивать или нет. Вопрос стоит так – убивать или умереть!.. Я никогда не старался быть судьёй, избегал оценивать других людей, по крайней мере, не настаивал на своих оценках... Если подходить к ситуации объективно, я должен убить Марину и Френсиса, передать информацию в Клан и убедить руководство в необходимости проведения операции по уничтожению всех Бионов полиса, защищая себя и Анри от нависшей опасности. Убить – чтобы собственный мой Клан не использовал Марину против её воли. Ведь однажды она уже отказалась от сотрудничества, сбежав в наш полис, на этот раз ей так легко не выкрутиться. Да она в принципе и не нужна Клану: я знаю обо всех её опытах, я скопирую информацию и уничтожу оригинал.