Барон сначала покраснел, затем побледнел. И процедил сквозь зубы:

— Больше не упоминайте о той ночи… не смейте никогда говорить об этом.

Флер с невеселой усмешкой ответила:

— Если это воспоминание заставляет вас устыдиться, уже одно очко в вашу пользу.

Он резко откинулся на подушки и пробормотал, что чем быстрее у миледи будет куча маленьких детей, чтобы заняться ими, тем лучше. Таково теперь было единственное желание барона, а что оно реализуется очень скоро, он не сомневался. И позволил себе сказать ей об этом. Она промолчала в ответ, однако посмотрела на него с безграничным отвращением. Все сказанное или сделанное ею во время этого брака будет сопровождаться чувством глубочайшего презрения к нему.

Теперь от нее требовалось восхищаться великолепием ее нового жилища и роскошной жизнью, ожидающей ее в замке. Она с горечью сознавала, что ей хотелось бы быть такой, как Долли или близняшки, которые с радостью осквернили бы себя, выйдя замуж за подобного человека ради его несметного богатства.

Сейчас же она думала о том, кто этот сероглазый юноша, только что смотревший на нее с глубоким уважением и восхищением. Ей показалось, что она не замечала лиц остальных людей, видела только его. Затем она вошла в вестибюль и приблизилась к подножию огромной лестницы. Там гигантская женщина в шляпке низко поклонилась ей и заговорила, сложив на груди руки в перчатках:

— Я к вашим услугам, миледи. Меня зовут миссис Динглефут, я — здешняя домоправительница. Я была ею еще при жизни баронессы, матушки его светлости, да упокоит Господь ее душу.

— Доброе утро, миссис Динглефут, — с исключительной учтивостью ответила Флер, которая никогда не относилась с пренебрежением к людям низшего сословия.

Зловещим взглядом миссис Д. критически осмотрела девушку с ног до головы. Красота, поразившая и околдовавшая Певерила, вызывала в ней лишь злобу и презрение. Воистину миледи была красавицей. Но она выглядела очень устало — почти раздавленно, — и это вселяло радость в злобную домоправительницу. Наверное, барон уже подчинил ее себе. Ведь он не терпел никаких женских глупостей и прихотей. И, похоже, миссис Д. не следует ожидать противодействия со стороны миледи. Она угодливо осклабилась, демонстрируя свои лошадиные зубы, и пробормотала что-то о том, что очень надеется, что ее светлости понравятся ее покои. А может, ей хочется осмотреть кухню и остальную часть замка? Когда ей будет угодно, сейчас или потом?..

— Потом, пожалуй, — ответила Флер.

Она устала, устала, как никогда, и мечтала побыть в одиночестве. Ей безумно хотелось спать. Только в целительном забвении сна она находила успокоение от всех страданий и несчастий, выпавших на ее долю. Сквозь кружевной воротничок ярко сверкало бриллиантовое ожерелье, бриллианты блистали на ее запястьях и пальцах. Она знала, что все служанки сейчас не испытывают ничего, кроме зависти… но она скорее бы стала одной из них, нежели леди Сен-Шевиот.

Дензил подошел к ней и нежно положил руку ей на плечо. Она тут же отстранилась от него. Это движение не ускользнуло от проницательного взгляда миссис Динглефут.

«Ага, — подумала она. — А они не очень-то жалуют друг друга! Полагаю, миледи вышла за него замуж не по своей охоте. Что ж, тем лучше. Ей не захочется управлять мною или моим хозяйством, ибо она не будет лично заинтересована в этом».

И, обрадованная своим наблюдением, миссис Динглефут низко поклонилась, отошла назад и свирепым тоном приказала служанкам заняться делами. Завтрак накрыли не в большой столовой зале, а на маленьком овальном столике à deux[69] в небольшой столовой, примыкающей к кухне. Это был интимный завтрак для молодоженов. А вечером состоится роскошный пир, на который приглашены многочисленные гости из графства. Флер знала об этом, и все ее существо трепетало от мысли вскоре быть представленной друзьям и знакомым Сен-Шевиота, когда ей придется играть роль смущенной невесты. Она всей душою ненавидела лицемерие, но знала, что ей придется пройти через это. «А это только начало», — с горечью подумала она.

Когда Сен-Шевиот повел ее через вестибюль, она чувствовала себя так, словно чьи-то жестокие сильные руки насильно ведут ее в тюрьму. И впредь она не сможет ни убежать отсюда, ни жить своей жизнью. Не останется уединения, спокойствия, радости, и она никогда не будет больше Флер Роддни. В этих стенах в качестве леди Сен-Шевиот ей придется «любить, уважать и во всем подчиняться» этому ужасному человеку — и так до самой смерти.

Неожиданно раздался громоподобный лай огромной собаки. Флер увидела, как в открытые двери ворвался белый волкодав. Она очень любила животных, но эта собака имела весьма зловещий вид. Она подбежала к барону и начала лизать ему руку. Погладив собаку по голове, он сказал:

— О! А вот меня встречает моя любимица! Это Альфа… Альфа, ну-ка подойди к своей новой хозяйке и покажи, что ты рада познакомиться с ней.

Флер протянула руку. Альфа медленно подошла к ней, обнюхала вытянутые пальцы, а затем с рычанием отступила назад. Она предпочитала мужчин, у нее в замке не было друзей среди обитателей женского пола. Вдруг она заметила Певерила Марша и подбежала к нему, чтобы тот ее приласкал. Сен-Шевиот рассмеялся.

— Настоящая женщина! — произнес он. — Берегитесь, Флер. Ибо, стоит вам пересечь ей дорогу, она покажет свои клыки!

— Она уже показала их, милорд, и я не собираюсь переходить ей дорогу, — холодно отозвалась миледи.

Свой зловещий и иногда совершенно неуместный юмор Сен-Шевиот продемонстрировал сейчас, чтобы показать власть над животным и над самой Флер.

— Я прикажу Альфе охранять вас. А если я так сказал, то, значит, она никого не подпустит к вам. Вот, смотрите!

Он сделал знак собаке, и она незамедлительно повернулась и вцепилась желтыми клыками в подол юбки Флер, которая стояла без движения, с окаменевшим лицом. Однако в ее глазах не было страха. Эту свирепую собаку Флер боялась намного меньше, чем ее влюбчивого хозяина.

— А теперь, — проговорил Сен-Шевиот и поманил к себе Айвора, — попытайся-ка взять миледи за руку, — приказал он валлийцу.

Валлиец с кислым выражением лица повиновался. Он хорошо знал нрав свирепой суки, однако не был трусом. Тем не менее, когда его рука находилась в нескольких дюймах от руки Флер, волкодав со злобным рычанием кинулся на него. Айвор мгновенно ретировался, пробормотав, что когда-нибудь перережет Альфе глотку. Сен-Шевиот разрывался от смеха. Остальные слуги последовали примеру хозяина. Похоже, что всем очень понравилась его шутка. Флер же стояла, не шелохнувшись, но лицо ее смертельно побледнело. Тут Певерил осмелился обратиться к ней:

— Не бойтесь, миледи. Лай Альфы намного страшнее, чем ее укус.

— А я и не боюсь, — спокойно и небрежно ответствовала Флер, но в ее глазах появилось тепло благодарности к этому юноше, попытавшемуся успокоить ее.

Сен-Шевиот свистнул волкодаву. Видно, его порядком утомила эта шутка.

— Итак, милое дитя мое, у меня есть для вас сюрприз, — обратился он к Флер сладчайшим голосом, так, чтобы его слышали все слуги, хотя глаза его по-прежнему мрачно и негодующе смотрели на молодую жену. — Позвольте мне представить вам Певерила Марша. Я уже рассказывал вам об этом юноше. Гений среди нас. Мой Великий Живописец. Вы будете позировать ему для вашего портрета… Но всему свое время.

Он поманил к себе Певерила, который немного смущенно подошел и поклонился миледи. Она сразу почувствовала к нему расположение. Он выглядел так молодо и скромно рядом с огромной и мрачной фигурой барона. Искусство в любом его проявлении всегда притягивало Флер. Ее родители восхищались прекрасными произведениями живописи и, когда она была совсем еще маленькой, хвалили ее первые рисунки акварелью. (О Господи, подумала она с внезапным приступом боли, как безвозвратно далеко ушли те золотые, милые дни, проведенные в имении Пилларз! О, они ушли навсегда, те благословенные дни!)