Он жестом показал на Бетти, которая только что покинула раздевалку возле бассейна и, извиваясь студенистым телом, двигалась по коридору к своей комнате. Ее до безобразия жирное туловище, словно в знак протеста, бугрилось и собиралось складками, когда она ползла, сокращаясь и вытягиваясь словно червь.

— А как можно познать творения божьи лучше, чем в библейском смысле?

— Эту часть, по-моему, я понимаю. Но что насчет священников и монахинь?

— О, это ты поймешь довольно скоро.

Когда они проходили мимо апартаментов ангелов, Джон Фэррингтон, остановившись, уставился на дверь.

— Сэр, у нас гости. Мы не можем заставлять их ждать.

Голос Фэррингтона звучал словно издалека. В глазах у него, казалось, стояли слезы.

— Почему они не любят меня, Майклз? Почему?

3

Джеймс Брайант и Ричард Уэстмор сидели на кожаном диване, невероятно огромном и мягком, как крайняя плоть пениса. Они смотрели на мраморные полы, блестевшие, как стекло, на стены с искусственным покрытием, отделанные красным деревом. На огромную круглую крышу из витражного стекла. На твердый гранит, нержавеющую сталь, шероховатый мрамор. На мебель из дуба, из вишневого и розового дерева, которая больше походила на произведения искусства, чем на предметы интерьера. В помещении все было совершенно новым и дорогим. Брайант сразу же заметил, что в комнате нет ни одной фотографии или личной вещи. Он ожидал увидеть обязательный портрет над камином, но комната была полностью лишена индивидуальности. Здесь мог жить кто угодно. Кто угодно, обладающий девятизначным капиталом.

— Полагаю, это парень не очень любит антиквариат, хм? — сказал Уэстмор и принялся фотографировать комнату.

— В другой ситуации я решил бы, что он купил всю эту мебель перед нашим приездом. Она даже пахнет, как новая, — отозвался Брайант.

— И к тому же чертовски неудобная! — проворчал Уэстмор, едва не выпав из мраморного, с ручной резьбой кресла без подушки и со спинкой, которая была выше головы обычного человека.

Брайант собирался что-то ответить, когда его уши уловили какое-то движение в коридоре.

Уэстмор и Брайант повернулись и посмотрели в главный холл, где Майклз силой тащил вверх по лестнице какого-то высокого, хорошо сложенного и совершенно голого джентльмена. Мужчина был явно расстроен и продолжал что-то выкрикивать — что-то про ангелов. Что-то вроде «Почему ангелы меня не любят?» Наконец, голый безумец, обливаясь слезами, рухнул в объятья Майклза и позволил отвести себя вверх по лестнице в одну из многочисленных спален на втором этаже.

— Тебе не кажется, что… — начал Уэстмор.

— Надеюсь, что это не так, — предположил Брайант, в недоумении качая головой. — Если это Фэррингтон, то мы имеем дело с полным психом.

— Слава богу, писать об этом будешь ты.

Уэстмор окинул комнату хмурым взглядом и заметил на пристенном столе пепельницу.

— Думаю, это опять моя карма. Мы не пробыли здесь и двадцати минут, а дела уже хреновей некуда. И вот что я сейчас тебе скажу. Это займет больше времени, чем мы думали. И гребаную игру с «Янкиз» я пропущу.

— У нас же не почасовая оплата. Куда делась твоя трудовая этика?

Уэстмор стряхнул пепел.

— Какая еще трудовая этика? И где этот британец? Мы в доме миллиардера. Я думал, британец предложит нам хотя бы выпить.

Брайант ходил по просторной комнате, делая описательные заметки.

— Ты уже достаточно выпил. Так что остынь и сделай пару снимков. А то скулишь, как баба во время месячных.

— Перестань. Просто ощущения сегодня особенно хреновые, вот я и злюсь.

Однако Уэстмор понимал, что нужно сделать больше снимков интерьера. Он подошел к зеркальному окну с видом на тщательно ухоженный сад. Потрогал стекло.

— Это не стекло.

— Что? — раздраженно отозвался Брайант.

— Это лексан или что-то в этом роде. Что-то из поликарбоната. Его используют в банках, потому что не пробивается пулями. И не ломается.

— Напомню тебе, что владелец — миллиардер. Он может позволить себе подобные меры безопасности.

Уэстмор проверил ручки на застекленных дверях. Они были заперты на ключ. Он вернулся погасить сигарету и внезапно обнаружил, что руки у него дрожат.

— Черт!

Брайант не мог не заметить это.

— Ты же еще не старый, а у тебя уже такая трясучка. Может, пора завязывать с выпивкой?

У Уэстмора появилось странное ощущение, какое у него было в баре аэропорта. Он чувствовал, будто какая-то часть его души покинула его. Убежала. Но от чего?

— Просто у меня снова те неприятные ощущения. Плохие предчувствия.

— Держи себя в руках. — Брайант закатил глаза, увидев дымящуюся в пепельнице сигарету. — Это же не пепельница, Уэстмор. Это китайский фарфор. Стоит, наверное, тысячу долларов.

— Черт, — ругнулся Уэстмор. В следующий момент какой-то необъяснимый импульс заставил его повернуться. Дальний угол комнаты оставался темным. Ему показалось, что там кто-то стоит, но, прищурившись, он не увидел ничего, кроме зернистой тьмы.

Брайант усмехнулся.

— У тебя реально крыша едет.

— Знаешь, что? — Уэстмор почесал себе бороду. — А тот британец, Майклз, вполне мог быть самим Фэррингтоном.

— Уверяю вас, мистер Уэстмор, я им не являюсь.

Высокий британец стоял прямо за спиной Уэстмора, когда тот повернулся к холлу лицом. Фотограф испуганно отпрянул.

— Господи, мужик!

Майклз вздохнул, заметив в фарфоровой чаше сигаретный бычок.

— Пожалуйста, джентльмены. Присядьте. Я попрошу, чтобы вам принесли чай, либо, если хотите…

Уэстмор оживился.

— В этом шкафу на самом деле бар.

Уэстмор тут же направился к высокому полированному шкафу рядом с арочным проходом.

— Мистер Фэррингтон будет здесь с минуты на минуту, — произнес Майклз, чеканя слова. Казалось, мыслями он был где-то далеко. — Я должен встретить еще одного только что прибывшего гостя.

— А это не мистер Фэррингтон только что плакался вам в плечо, будучи в костюме новорожденного? — спросил Уэстмор.

— Пожалуйста, присядьте. Я скоро вернусь. Майклз исчез в другой комнате.

— А у тебя язык подвешен, — сказал Брайант. — Правда, не так, как надо.

Уэстмор пожал плечами. Открыв шкаф, он обнаружил стойки с высококачественным спиртным. Впечатленный, он вытащил одну бутылку.

— К черту «Бад Лайт». У этого парня есть «Макаллен» и «Джонни Уолкер Блю».

— Думаю, тем голым парнем был Фэррингтон, — сказал Брайант. — Кажется, этот Майклз — не от мира сего. Какой-то озабоченный, или замороченный.

— Ага, а может, он просто ненормальный. Кому какое дело? По крайней мере, я пропущу «Янкиз» не зря.

Он налил себе выпить и указал на стойку со спиртным.

— Чего хочешь?

— Правильной работы печени.

Брайант заметил, что кофейный столик перед диваном сервирован закусками. Кто-то, должно быть, принес их, пока они наблюдали за нервным срывом человека на лестнице.

— Чего тут только нет, — подметил Уэстмор. Он сделал снимок, потом они оба сели за столик и принялись за еду. Треугольные тосты с копченым лососем и каперсами, белужья икра со сметаной, зеленым луком и вареным яйцом, шляпки грибов, фаршированные крабами, и улитки в чесночном масле. Они не знали названия и половины того, что ели, но вкус был изумительным. В процессе Уэстмор опрокинул в себя еще пару стаканчиков виски.

Они уже доедали остатки икры, когда напротив них, в огромное кресло из нержавеющей стали, которое они приняли за скульптуру из области современного искусства, сел красивый, ухоженный молодой человек в костюме от Армани.

— Добро пожаловать, джентльмены. — Надеюсь, вам понравилась закуска? Меня зовут Джон Фэррингтон.

Это был тот самый человек, который плакался в объятьях Майклза. Только сейчас, в деловом костюме за десять тысяч, он выглядел не таким уж и уязвимым. Точнее, абсолютно неуязвимым. Его глаза светились диким, хищным интеллектом, как будто он готовился к нападению и пытался определить, кто из них сильнейший, а без кого генофонд вполне может обойтись. Казалось, он пытался отыскать их слабые места.