— Шабашим, мужики, — распорЯдился старший и начал собирать инструмент.
— Да, я начинаю завидовать мужчинам, — весело проговорила девушка и села на бревно. Она была в простом льнЯном платье, с косами на груди, и казалась совсем ещё девочкой.
— Как вы устроились, Женя? Есть ли ещё тут женщины? — спросил Николай.
— Живу пока у Буневича. Он начальник транспорта и постоянно в разъездах. Жена его очень милая и заботливая женщина. Кроме нас, сейчас других женщин в посёлке нет. Но в полевых партиях есть несколько человек. Трушкова — жена геолога Билибина, геологи Шаталова, Рабинович. — И она назвала ещё несколько фамилий. — Как видите, я всё уже разузнала и даже знаю, где вы будете жить.
— Вот это интересно!
— А вот и не скажу.
— Мы спим на чужих топчанах, ждём не дождёмся своего угла, а некоторым лишь бы загадки загадывать, — насупился Колосов.
— Хорошо, скажу, — сразу же согласилась она. — Это я случайно слышала в конторе. Краснов договорился с якутом Гермогеном, чтобы он поместил у себя Юрия. А вы, Николай, пойдёте в землянку геологов.
— Я пойду с Юркой, — надулся Николай.
Женя засмеялась:
— Во-первых, там нет места для второго топчана, во-вторых, Якут только ради Краснова согласился пустить Юру. Да вы не огорчайтесь, ждут ещё один сплав. С ним приедут строительные рабочие.
— Какая разница, где переспать. Всё устроится. На днях придётся ехать на стан Среднекана. Пока мы будем работать там, здесь уже что-нибудь выстроят, — махнул равнодушно Колосов и тут же направился к юрте Гермогена.
В юрту он вбежал с характерной для него непосредственностью. С шумом захлопнул дверь, уронил пустое ведро, покатившееся с грохотом по полу, и остановился, когда уже проскочил до маленького стола у другой стенки юрты.
— Здравствуй, батя! Вроде бы жить тут придётся? Говорят, договорился с вами Краснов? — спросил он, поднимая ведро. — Разрешите устраиваться?
Старый Якут сидел в углу, склонившись над трубкой. Он даже не пошевелился. Такой приём смутил Колосова.
— Ну, если нельзя, то я могу и уйти, — пожал он плечами и встал.
Старик, не поднимая головы, махнул рукой в сторону нар у другой стены.
— Здесь, что ли?
Старик снова не ответил. Не глядя, сунул руку под нары, вытащил свёрток оленьих шкур и выбросил их на пол.
Колосов так и не понял, сердится он или нет, доволен или злится. Якут был совершенно безразличен и удивительно спокоен. Если бы не попыхивающая трубка, можно было подумать, что старик спит. Колосов постоял ещё минуту, посмотрел, а потом улыбнулся и пошёл за вещами.
…………………………………………………………
— Колька! Старатели уже моют, будем вставать? — выглянул из-под одеяла Колосов.
— Ага, — сонно протЯнул Николай и, повернувшись на другой бок, засопел ещё слаще.
Пусть хоть в воскресенье отоспится… — подумал Колосов и стал одеваться. Было ещё тЕмно, но уже доносилось хлюпанье ручной помпы, шуршал и постукивал скребок проб уторщика. Глухо журчала вода, падая со шлюза бутары. Эти монотонные звуки заглушались грохотом тачек и стуком падающих в бункер промывочного устройства песков.
Колосов набросил на приятеля своё одеяло и распахнул дверь. В помещение радиостанции хлынул поток свежего воздуха, разгоняя пары бензина, кислоты и нашатыря.
Первый иней сахарной пудрой присыпал зелёную травку. Над пролеском курились туманом озёрца, болота и лужи. Казалось, кто-то разжигал в тайге десятки костров, чтобы продлить лето.
Колосов сдёрнул с гвоздя полотенце и направился к речке.
Стан Среднекана стоял на сухом берегу. Посёлок был меньше, чем Усть-Среднекан. Здесь было три таёжных барака, пекарня и склад. За поворотом речки домик руководителей среднеканской группы приисков и золотоскупка. Радиостанция и избушка уполномоченного ИСО Фалько стояли ниже по течению, в лесочке. Конебаза и баня, как и в большинстве таёжных поселков, размещались в пойменной части.
Колосов только сбежал с крылечка, как открылась в избушке дверь. Показался Фалько. Его мясистое, румяное лицо казалось бы добродушным, но лохматые брови делали его суровым.
— Механик, как там у вас? — потЯнулся он и, сладко зевая, начал растирать волосатую грудь.
— Как сказать, Михаил Михайлович, всё подмочено, побито. Кунгас с установками был в аварии. Из двух не соберём и одной, измучились, но вроде уже к концу.
— Вы там как хотите, а связь давайте. Нужна вот так! — Фалько провёл ладонью по горлу. — Понятно? — Он снова потЯнулся и нахмурил брови. — Это волнует и секретаря парткома,
— А когда вернётся Краснов? — беспокойно спросил Колосов,
— До прииска «Геологический» сорок километров. До «Таёжника» — восемьдесят, а до Утинки — и все сто пятьдесят. Вот и попробуй быстро объехать, когда они ещё и в разных направлениях. — Он потёр коленки и поморщился. — После такой поездки, как на ходулях. А во-обще-то, Михаил Степанович вот-вот вернётся, так что поторапливайтесь.
Колосов умылся, растопил печь, поставил чайник и, когда он закипел, разбудил Николая.
— Приехал Фалько. Должен скоро вернуться Краснов, а у нас и конца не видно. Будем нажимать.
— Чего ты меня не разбудил сразу? Я в одну минуту.
После обеда пошёл дождь. Ребята, не разгибая спины, возились с монтажом. Юрий центровал движок и умформер. Николай занимался схемой передатчика. Уполномоченный сидел то в одной, то в другой комнате и с нетерпением ждал.
Из барака донеслись трели гармошки и громкие голоса.
— Разговорились таёжники — значит, выпили, — улыбнулся уполномоченный. — А так и голоса не услышишь. Посмотрите, не пройдёт и часа, как Петруху Каранина приволокут. Вот человек! Трезвый — ангел, а как выпьет, не успокоится, пока не переспит в каталажке.
— Есть и такая? — удивился Николай.
— А как же? Баня. Посадил, припёр дверь доской, вот и тюрьма. Ещё не было случая побега, — засмеялся Фалько.
Несколько человек из барака направились к радиостанции. Впереди маленький, костлявый. Он размахивал руками и кричал во весь голос:
— Фалько; Ш-то м-не ваш Фалько. В-виды-вал не таких.
— Брось, Петруха, иди проспись, — успокаивали провожатые.
— Я? Спать? Н-ни в жисть! Под-дать упол-но-моченного. Пусть кар-раулит.
— Каранин уже готов. Идёт проситься на ночлег, — засмеялся Фалько и пошёл им навстречу.
Петруха, увидев уполномоченного, остановился, выпятил грудь.
— Ты что мне, нач-чальник? Не признаю! Боров ты, и в-сё! Вопросы буд-дут? Н-нет? Тогда ид-ди к чёрту! — закричал он исступлённо, колотя себя в грудь.
Фалько пытался его уговорить, хотя и знал, что это бесполезно, и, когда уже надоело, попросил Космачёва:
— Пойди, Прохор. Посади да плотней подопри доской, а то мужики тоже на взводе, не закроют, так он спьяна ещё вылезет да свалится в речку.
— В каталажку? За м-милую душу! — сразу успокоился Петруха и поправил рубаху. — Т-только не з-забудь, как прошлый р-раз. Под-дохну с гол-лода, ответишь. Хр-ряк поросячий, — уже довольно мирно добавил он и, затЯнув во весь голос: «Бродяга хочет отдохнуть…», направился к бане.
— Помните, как-то Космачёв по части шурфа намекнул? — спросил уполномоченного Юрий.
— Было такое. Я и верно просидел у двадцать седьмого шурфа целую ночь. Был я на устье, а мне говорят: ночами Прошка в шурфе выбирает спай. Золотишко там, верно, хорошее. Решил взять его с поличным, и, не заезжая в посёлок, прямо на разведочную линию. И что ты думаешь? Оказалось всё это подстроенным. Пока я ждал его на двадцать седьмом, он спокойно мыл у меня под самым окном на тринадцатом, — он показал на шурф рядом с его домиком. — Ну не сукин ли сын? Разве его золото интересовало? Ничего подобного. Всё это только для того, чтобы позабавить таёжников.
Вернулся Космачёв и начал подсмеиваться над парнями.
— Передадите вы мою телеграммку, или пустить по торбасному радио?
— Тут передашь, — простонал Николай и швырнул головку заломанного болта. — Ни сверла, ни метчиков. Чем делать? Так можно возиться ещё год, — И он схватился за голову.