— Может, в следующий раз, — пожал я плечами, развернулся и погрузился в воду, почти жалея о том, что не забыл привязаться к плоту. Я нырял в волны, играя с идей о том, чтобы развязать проклятую штуковину, но так и не сделал этого. Помимо того, что моя смерть окончательно поставит крест на судьбе Рейн, я откажусь от всего, что сделал. Неважно ради чего, просто нужно продолжать бороться. Черт, после всего, что я пережил, если бы я хотел покончить с собой, я бы это уже давно сделал.

Я плыл против волн в основном кролем, со всей силы отталкиваясь от воды ногами. Я не был в форме, что могло бы добавить силы ударам, — я просто хотел потратить как можно больше энергии, прежде чем взорвусь от ярости.

Взмах, взмах, удар, удар, дыхание...

Я сфокусировался на своем теле, дыхании, и не думал, пока уровень молочной кислоты в мышцах не подсказал, что уже достаточно. Я поднял голову, набежавшая волна приподняла меня и опустила. Я посмотрел через плечо и увидел, как плот покачивается на волнах — ярко-оранжевый шар посреди Карибского моря. Я думал о женщине, находящейся внутри, и мой мозг вспоминал о том, как ощущалась ее ладонь на моем лице.

«Прекрати думать».

Я попытался лечь на спину и смотрел на облака несколько минут, но волны были немного резкими и продолжали меня потопить. Я все не мог перестать думать о Рейн — какой умной она была, какой смелой и как отказывалась мириться с моим дерьмом. Это заставило меня улыбнуться и вздрогнуть одновременно. Я опустил руку на талию и ухватился за веревку, подтягивая себя к плоту и игнорируя боль в бицепсах.

Я подтянулся, сел на краю плота и начал стряхивать воду с волос. Несколько мгновений я так сидел, наблюдая, как волны набегают на мои свисающие ноги, а затем отступают вновь. Голова болела, и лучи заходящего солнца лишь усиливали боль. Плавание было хорошим средством сбросить напряжение, но морская вода пропитала мою кожу, что также не облегчало головную боль.

И после того как я официально потратил достаточно времени на наблюдение за морем, я последний раз встряхнул волосы, развернулся и скользнул в отверстие плота. Рейн была на противоположной стороне, отвернувшись, она снисходительно смотрела на свои руки, сложенные на коленях. Я вытерся и натянул свои шорты, потому как ее раздражало, когда я был без них, и я действительно больше не хотел этого делать. Так или иначе, я должен был с этим покончить, потому что раздражать Рейн было в ее же интересах. Несмотря на заплыв, я понял, что все еще нервный и, откровенно говоря, озлобленный и запутанный.

Я быстро выпил воды и лег на спину, не глядя и не разговаривая с Рейн. Я стучал пальцами по полу плота и смотрел в потолок. Не знаю, сколько я так пролежал, не говоря ни слова, но насчитал я больше, чем двести ударов о пол, при этом считать я начал не сразу.

— Ты игнорируешь меня? — спросила Рейн, ее голос был тихим и полным трепета, будто она думала, что я укушу ее. Хотя это предположение не было полностью необоснованным.

— Возможно, — ответил я. И решил не вдаваться в подробности, так что некоторое время мы молчали.

— Мистер Пушистик начинал грызть свой поводок, когда слишком долго гулял, — сказала Рейн, совершенно неожиданно. Я сразу же почувствовал, как мышцы снова напряглись. — Он мог спрятаться в вырытой норе под домом, мне приходилось ползти и доставать его оттуда. Папа думал, что если пес был один слишком долго, то он забывал, что у него есть семья, и снова пугался, как тогда, когда его впервые привезли в приют. Я всегда думала, случилось ли это, потому что он слишком много думал. Он был очень умен.

— Ты снова сравниваешь меня со своей гребаной собакой? — рявкнул я.

— Не совсем, — ответила Рейн, — Почему? Это то, что ты делаешь сейчас — прячешься в норе?

— Отвали, — рыкнул я. Внутри сидело что-то такое, что хотело извиниться перед ней, но я задвинул это подальше. Извинения были бессмысленны, и мне не было жаль. Щиты на полную мощь. Открыть огонь! — Твоя аналогия не только оскорбительна, но и глупа, я затрахался выслушивать это.

Я снова ощутил дрожь в руках либо из-за неэффективности заплыва, либо из-за узла, появившегося в моей груди. Я попытался сглотнуть его, но не смог. Я хотел ударить ее только ради ее блага. Если я не сделаю этого сейчас, я точно сделаю это позже. Лучше сделать это быстро — как оторвать пластырь.

— Я не хотела оскорбить тебя, — прошептала она. — Пожалуйста, прекрати закрываться от меня.

— Я никогда не впущу тебя, крошка, — сардонически ответил я. И в этот раз смог сглотнуть, несмотря на боль в горле. Возможно, я проглотил немного соленой воды. — Ты должна была забраться внутрь, прежде чем я выкину тебя обратно.

— Ты делаешь это специально, — предположила Рейн.

— Послушай, правда в том, что мне приходится мириться с твоим дерьмом!— взорвался я, вскакивая и глядя на нее в упор. Я обхватил свои икры, пытаясь унять дрожь. Мне так чертовски все надоело, и я хотел напиться прямо, бл*дь, сейчас. — Я не твоя собака и не твой гребаный проект с животными!

— Бастиан, я никогда не говорила…

— Заткнись уже!

«Останови это, останови это, останови это…»

Я не знал, как остановиться. Все в моем теле было настолько плотным, настолько напряженным и жестким, что я не мог остановиться, даже если бы захотел, — я действовал полностью на автопилоте. Я заставил себя обхватить колени руками и немного наклонился вперед. Я не мог смотреть на нее, потому что единственной реакцией будет, несомненно, насилие. Или я бы набросился на нее с нецензурной бранью или схватил ее и жестко... умолял обнять меня. Бл*дь.

Она придвинулась ближе. Почему она это делала?

— Даже не вздумай прикасаться ко мне! — отскочил я подальше от нее, прежде чем она смогла дотронуться до меня. Я не хотел, чтобы она касалась меня, даже если мой мозг умолял об этом. Она не должна хотеть трогать меня. Я был отравлен — спросите любую женщину, которая знала меня. Ну, спросите любого, кто когда-то знал меня.

Хотя не спрашивайте ее.

Мой разум вернулся в старые воспоминания, совершенно неконтролируемые и непрошеные.

— Знаешь в чем твоя проблема, Бастиан? — Лэндон положил ноги, скрестив их, на моем кофейном столике из вишневого дерева и сделал глоток скотча.

— Я думал, ты сказал, что я мудак, — ответил я.

— Это симптом, — поправил Лэндон. — Твоя настоящая проблема в том, что ты даже не представляешь какой у тебя потенциал. Ты не представляешь, что можешь сделать, и твоя жалостливая натура не дает тебе до конца осознать все полюсы того, что ты выживаешь в турнирах.

— Я не испытываю жалости к себе, — прорычал я ему в ответ.

— Бл*дь, не спорь со мной, — ответил Лэндон, его голос был спокойным и убийственно холодным. Я выпрямился и пытался успокоить дыхание. — Если ты используешь силу, которая в тебе сидит, она спасет тебя. Если ты не подчинишь себе эту силу, она разрушит тебя.

— И что это, бл*дь, значит?

— Это значит, если ты не позволишь себе быть тем, кем ты можешь быть, ты умрешь, — сказал Лэндон. — Может быть, ты все еще будешь гулять по улице и обсирать всех вокруг, но ты умрешь для всех, кого знаешь. Ты можешь сидеть здесь и дымить сигарой, но ты будешь как картинка в рамке на стене. Ни жизни. Ни боевого духа. Ни души. Ты не обязан так жить, Бастиан, но что-нибудь может измениться, если ты снова впустишь кого-нибудь внутрь.

— Херня, — ответил я. Я разглядывал черную атласную коробку на столе рядом с ногами Лэндона, обижаясь на него за то, что он пришел ко мне и выдернул меня из раздумий. Я протянулся и пальцами сжал коробку, бросив ее в камин, перед тем как выйти из комнаты.

— Это была дорогая истерика, ты жалостливый мудак.

— Не... — прошептал я, даже не понимая, что это мой собственный голос. Часть меня все еще была в голове, слушая как Лэндон отчитывал меня, а мое тело неконтролируемо раскачивалось. Даже не знаю, что я пытался сказать ей.