Я беру со стойки сладкую вату и смотрю на Джека, намекая, чтобы он заплатил. Он ворчит и достает пятерку из кошелька.

– Такими темпами ты вмиг наберешь четыреста фунтов.

– Но я все равно останусь такой же сексуальной, – фыркнув, заявляю я и откусываю кусочек ваты. Джек вновь ухмыляется и так близко наклоняется к моему лицу, что на секунду мне кажется, он меня поцелует – все вокруг замедляется, огни мерцают через раз, голоса людей становятся тихими и искаженными, – но он только откусывает кусочек ваты и отстраняется, тогда время нагоняет свое. Я решаю наказать его и направляюсь к американским горкам. Джек громко стонет, но покорно следует за мной.

После того, как Джека очередной раз перестает мутить, я щажу его и направляюсь к игровой аллее. Здесь есть все: «Золотая рыбалка», разные игры с капитошками, тиры.

– Эй, помедленней, – просит Джек, едва поспевая за мной.

– Ваш запрос был тщательно рассмотрен и отклонен.

– Тебе следовало пригласить сюда Кирана.

– Почему? Ты не любишь ярмарки?

– Нет, просто он... – Джек хмурится, – разве вы с ним?..

– Нет. Киран хороший друг. Но не более. Слишком простой. Милый, но скучный. Хуже и быть не может. Разве что серийный убийца. Но скучный на втором месте… или даже на первом с половиной…

Ощутив на своем лице взгляд Джека, мне становится неловко, поэтому я беру ружье из тира и направляю ствол ему в лоб.

– Неверный прицел, – невозмутимо говорит он.

– Нет-нет, верный, – настаиваю я.

– Мисс, пожалуйста, мишени за вами, – нервно произносит старшеклассник, который работает в тире. Я поворачиваюсь и смотрю на него, затем на вывеску и, наконец, на огромную плюшевую панду – приз за поражение всех пяти мишеней. Она идеальная. Это мисс Маффин, гигантская мисс Маффин. И я хочу ее.

– Ты, потливый, дай еще несколько патронов, – требую я у старшеклассника, и тот, поперхнувшись, проветривает подмышки.

– Простите, мисс?

– Шести выстрелов недостаточно, – уточняю. – Дай больше.

– Шесть выстрелов – даже много. – Подойдя, Джек протягивает парню несколько талонов и забирает у меня ружье. – Смотри и учись.

– Ох, это будет весело, нет, уморительно. – Прислоняюсь к кабинке и наблюдаю, как он, заняв позицию и закрыв один глаз, нажимает на курок, пуля попадает прямо в глаз первой мишени и взрывается розовой краской. Джек поворачивается ко мне и самоуверенно выгибает бровь.

– Ну ни фига себе! Ты немного попрактиковался с водяными пистолетами. Дальше что?

Джек переходит к следующей мишени и попадает, затем переходит к третьей, четвертой – каждый выстрел – точное попадание. Присвистнув, старшеклассник начинает часто моргать, будто глазам своим не верит. Перед пятой мишенью Джек смотрит на меня.

– Школа шпионов хорошо тебя поднатаскала, – признаю я. – Или на самом деле ты серийный убийца.

– У меня талант наносить повреждения. – Джек упирает ружье в бедро, и это выглядит так невыносимо высокомерно, что мне хочется пихнуть его в бассейн с шариками рядом с нами и как следует отделать… или страстно расцеловать. – Но мы всегда это знали, верно?

Он смеется – смех отчаянья, не иначе. Его глаза наполняются холодом. Вот надо было мне ляпнуть про убийцу. И возможности извиниться Джек мне не предоставляет, он сразу же занимает позицию и пронзает пятую мишень. Работник предлагает ему призы, и, потратив долю секунды на размышления, Джек выбирает гигантскую панду. Затем поворачивается и отдает ее мне.

– Что ты... – Мои глаза расширяются.

– Я видел, как ты пускала по ней слюни. Она твоя.

– Ну уж нет. – Возвращаю ему панду. – Отдай ее Геморрою. Ведь она твоя девушка.

– Вообще-то, мы и не встречались. – Он сажает панду мне на голову, и ее лапы плюхаются мне на глаза. – Но вчера я сказал ей, что больше не хочу ее видеть.

Я подавляю нервную дрожь, которая струится по моим венам, и натягиваю на лицо маску надменности.

– Так-так. Похоже, ты используешь женщин как салфетки.

– Судя по моему прошлому, это женщины используют меня, – произносит он мрачно.

Я прижимаю панду к груди и стараюсь не зацикливаться на боли в его голосе. Он всегда так хорошо ее прятал, но теперь я отчетливо ее слышу. Мы и правда взрослеем.

– Ты когда-нибудь думал об этом? – спрашиваю я, пускаясь рысью по аллее игр в попытке сохранить непринужденность. – О том, что, возможно, эскорт повлиял на тебя больше, чем ты признаешь?

– Я уже говорил тебе, но повторюсь: это ничего для меня не значило, я ничего не чувствовал...

– Ты чувствовал себя использованным, – перебиваю я. – Хоть убейся, доказывая, что это было по обоюдному согласию, я все равно не поверю. Ты был вынужден это делать.

Он молчит. Улыбнувшись ему, показываю на колесо обозрения.

– Пошли. Оно медленное, и если ты не будешь смотреть вниз, то даже не догадаешься, что находишься в миллионе миль от земли.

Кабинка на колесе обозрения покачивается, заставляя Джека немного нервничать, но невероятной красоты огни ярмарки под нами потихоньку его завораживают. Вспышки розового, зеленого, синего и белого загораются и гаснут. Музыка становится тише. Наши колени практически соприкасаются.

– Как твоя рука? – спрашивает Джек. Я опускаю взгляд на перевязку и пожимаю плечами.

– Я не превращаюсь в зомби. Это хорошо.

– Я волновался, – произносит он неуверенно. – Знаю, у меня больше нет права за тебя переживать, но я ничего не мог с собой поделать. Рад, что рана в порядке… что ты в порядке.

– Я в порядке? – Смеюсь. – Я бы так не сказала.

– Ты выглядишь лучше. Что-то в твоем лице больше не такое темное.

Я смотрю в окно. Мне очень хочется все ему рассказать, но сейчас не время. Если я это сделаю, Безымянный окажется на колесе вместе с нами, а я хочу, чтобы сегодня были только мы с Джеком, и никого больше.

– Если прищуриться, то отсюда ярмарка станет похожа галактику, – меняю тему. – Не хватает только криогейзеров.

– Даже не знаю, в кабинке становится довольно холодно, – шутит Джек.

Будь это фильм, колесо бы застряло или что-нибудь в этом роде, может, отключилось бы питание, но оно лишь замирает ненадолго на самом верху. Джек смотрит мне в глаза, и внутри меня все переворачивается. Я должна кое-что сказать. Вот он – момент, когда мне следует ему открыться, каждый фильм мне гласит об этом, но я упускаю его, и колесо начинает снижаться. Нет, я больше ничему не позволю вставать у меня на пути, особенно гигантскому колесу для хомяка...

– Айсис, ты говоришь...

– Я люблю тебя, – выдыхаю я. – Прости. Прости, что говорю это, но я люблю тебя. И ты не должен... не должен что-либо делать или отвечать мне. Я могу просто сразу отвезти тебя домой, и если после этого ты больше никогда со мной не заговоришь, я пойму, клянусь, ведь тебе чуть ли не каждый день девчонки признаются в любви, а ты это ненавидишь, но за последнее время я многое поняла. Самое главное – я поняла, что, возможно, люблю тебя. Я не уверена, но думаю, что люблю. Конечно, быть неуверенной – не романтично и не смело, но я даже едва знаю, что такое любовь. И все же моих знаний достаточно, чтобы определить мои чувства к тебе. Мне хочется узнать больше, и думаю, ты мне в этом поможешь. Забудь, я просто люблю тебя, а странное жуткое изучение здесь ни при чем. Я просто люблю тебя, глупый идиот, поэтому если ты… если ты ответишь мне взаимностью, это будет грандиозно, но если нет, в смысле, я понимаю, это сложно, и я тоже сложная, к тому же не в твоем вкусе… для сломленного человека это слишком, поэтому, может быть, ты сможешь притворяться, что любишь меня, это ведь не так сложно. Я могу быть хорошим отвлечением. Ты можешь использовать меня для... не знаю, для секса, для того, чтобы забыться или чтобы заполнить пустоту, я не против, лишь бы ты притворялся...

Джек наклоняется и на сей раз целует меня. Поцелуй не распаляет душу, не вызывает головокружение, как пишут в книгах. Но я ощущаю его вкус и запах. Из всех девушек на свете он целует именно меня. Отстранившись, он открыто улыбается – так он улыбался только Софии, но сейчас эта редчайшая, милая и настоящая улыбка принадлежит мне, и эта улыбка лучше всех фейерверков. Джек прислоняется своим лбом к моему.