Мои счастливо распахнутые от золотого детства глаза постоянно натыкаются на взрослых особей женского пола, которые раза в два выше и минимум раза в три старше малолетнего ценителя прекрасной половины. Не мешает даже заниженная в пространстве точка наблюдений. А иногда даже и…помогает.

Ну и что дальше? В мозгах пожар, а… тела нету. Вернее, есть, но… как-то недостаточно. Маловато будет. Это все равно как, выйти на охоту, и пытаться застрелить медведя указательным пальчиком.

Пуф-ф!

Ирина, кстати, давно заметила сию диспропорцию психики своего подопечного, и это для нее стало предметом постоянных подколок в мой адрес. Спасает лишь то, что это не единственная странность семилетнего ребенка, о которой осведомлены мои наставники. Собственно, на моих странностях и зиждется наше с ними сотрудничество.

Это я все о том, как трудно ощущать себя взрослым в детском теле.

А каково ребенку?

Каково этому хрупкому и беззащитному организму таскать в себе взрослое сознание? При том, что искушенный менталитет, обширные знания и не сладкий, прямо скажем, опыт прожившего нелегкую жизнь мужика постоянно втягивают ребенка в неприятности!

Смотрите, как любопытно получается — жил себе ребенок и жил, ходил в школу, играл с друзьями, беззаботно взрослел и набирался опыта. А когда этот же самый опыт фантастическим образом оказался в его собственной голове, да уже в сформированном состоянии, у ребенка начались проблемы!

Получается, взрослое сознание стимулировало возникновение агрессивной среды вокруг беспомощного ребенка. Взрослые мозги создали взрослые проблемы!

И какой напрашивается вывод?

Неприятный.

Очень неприятный.

Наши взрослые проблемы зародышами сидят в наших собственных взрослых мозгах. И теперь я тому — прекрасное доказательство.

— Что так шумно у тебя? Постоянно орет кто-то!

Ну, здрасте! Еще одна шутница заявилась. Ну, пошути, пошути.

— Баб что ли водишь в палату? — Ирина замечает мой выразительный прищур и паникует, — Ой! Вот только голос на меня повышать не надо!

Делаю страшные глаза и подбородком показываю ей за спину. Мол, пришел кто-то. Ирина оборачивается, а я запускаю в нее подушку.

Попал!

— Вот, жучара, — смеясь, она приносит подушку, бросает ее на постель и усаживается там же, — Ну, как ты, ма-аленький?

Я замахиваюсь на нее ручкой.

Упс!

Капля чернил летит через всю палату и украшает собой подушку на пустой заправленной коечке. Пальцам тоже слегка досталось. Вот ведь архаика! Когда уже начнем писать шариковыми?

— Пишущей ручкой надо бить без замаха, — начинает умничать мой боевой педагог, — идеальный укол получается, если острие входит точно в глаз. Но в этой области очень незначительная площадь поражения. Чуть в сторону и попадаешь либо в кость, либо в переносицу — и то, и другое неэффективно. К тому же, верхняя часть человеческого тела почти всегда находится в движении. Противнику, заметившему опасность, достаточно просто слегка повернуть голову. А вот если так!..

Вот, пантера!

Ручка у нее уже в руках, перо уперлось в мою кожу на шее в районе сонной артерии. Другой рукой она придерживает мне голову сзади.

«Фиксирует, чтобы не поранился, — соображаю я, — ни секунды без учебы!»

— А вот так ты всегда сможешь надежно вывести из строя любого злодея. Надолго. Или убить.

Она мягко отстраняется и садится обратно на койку.

Я начинаю беззвучно смеяться. Смех разбирает все сильнее и сильнее.

Просто Ирина, привычно крутнув в пальцах пишущую ручку в обратный захват, забыла, наверное, что это не боевой стержень, который мы используем на тренировках, а пластиковая трубочка, наполненная противной и плохо отмываемой фиолетовой жидкостью. Теперь украшена не только подушка моего соседа, а еще и футболка девушки, в приятном для моего глаза месте.

Пафос педагога сдулся.

Ирина косится себе на грудь и вздыхает.

— Ну, вот скажи, Старик…только не громко…почему рядом c тобой всегда столько неприятностей?

Вот те на! Она что мои мысли подслушивала?

— Ведь зашла только посоветоваться! Испортил хорошую вещь…

Да, не везет Ирине с футболками. Показываю, будто стягиваю что-то с верхней части своего тела, рву это на мелкие клочки и выбрасываю в форточку.

Девушка показывает мне… фигу.

— Разлакомился. Лучше подумай и…хм…скажи, кто из ребят вашей туристической группы мог быть помощником у Галины на закладке? Или из девчат?

Я пожимаю плечами, задумываюсь. Отрицательно машу головой. Довольно неуверенно машу.

— Хотя бы, кто с ней ближе всего общался? Ну, рядом с ней находился чаще других? Кто вообще — теоретически мог?

Чешу рукой в затылке. Потом показываю у себя на воздух выше головы, мол, человек высокого роста.

— Станкевич? Олег? Который и турист, и яхтсмен?

Про то, что Олег яхтсмен, я слышу в первый раз, но утвердительно киваю. Затем двумя руками оттягиваю майку у себя на груди.

— Оксана Онищенко.

Ирина уже не спрашивает, а констатирует. Значит очень похоже изобразил.

Махаю головой, подтверждая догадку, и делаю мелкие движения пальцами у себя в волосах.

— А это кто? Что ты там ерошишь? Волосы? Кучеряшки? Рустам, что-ли?

Энергично киваю.

— Рустам Чантиев. Ваш топограф. Хм. А Родион?

А вот для Ирины я с удовольствием кручу пальцем у виска. Потом для убедительности постукиваю кулаком по лбу.

— Ну, да, — задумчиво говорит мой инструктор, — мне тоже так кажется. Отец военный, на хорошем счету…

Мне очень хочется расспросить ее о том, за что прессуют папу Родиона на службе, но не хватает жестов. Можно написать свой вопрос коварной ручкой, да только тема кажется мне не такой важной, чтобы опять мучить свои усталые пальцы.

Ладно, сам разберусь.

Постукиваю Ирину по плечу, отвлекая от размышлений, потом надуваю щеки, руками демонстрирую огромный живот и тыкаю пальцем на плечо, там, где у дисциплинированных людей обычно висят погоны.

Ирина на миг задумывается.

— Кто? Инспекторша что ли? С Галиной? Нет. Исключено. Абсолютно никакой связи. Проверяли. Да и сейчас ее ведем. Пустышка пока полная. Даже мелких зацепок нет. На связь ни с кем не выходит. В парк, на который указал Румын, даже не заглядывает. Трудится человек, сорванцов воспитывает. Не придраться…

Я неуверенно почесал нос. Потом ухо.

Блин, что-то тут не лепится. А что — не понятно. Может ее капитан в голубых тапочках вспугнул? Пёрся тогда через весь парк, обмахиваясь газеткой, как директор пляжа, вот она и срисовала слежку. Скорей всего так. И сразу на дно.

Или где-то я ошибаюсь?

Значит так, дед-уголовник дважды добирался до моего горла. И дважды я спасся чудом. Первый раз он охотился на меня с подачи Румына, которого явно науськала толстая ментовка.

Так? Да, вроде, так. Хотя…

…Постой, а на меня ли он охотился вообще? А может, только на Румына? Зачем? Ну, это как раз понятно. По всему выходит: для того, чтобы оборвать связь. Порочащую его связь с властями. Нельзя им, ворам сотрудничать с режимом.

А второй раз?

А вот второй раз он точно выходил непосредственно на меня. Потому как знал о моем предстоящем появлении в туристическом лагере. Заранее туда явился, замаскировался, залегендировался с хиппарями и выжидал. И выждал, пока Юрась у костра не назвал мое имя. И место, где я нахожусь в данный момент.

Дед услышал про Залысину и приковылял туда на свою погибель. Но вот кто его озадачил и навел на маршрут группы? Контакт с инспекторшей он сам обрезал. Причем, буквально. Значит не инспекторша. Может быть, Галина? Двурушница наша? Чепуха. Не были они знакомы. Киллер ударил ее как случайного свидетеля, как помеху. Хотя, ведь, не глядя бил. На звук, и сразу на поражение. Он не знал конкретно, кого бьет. Или знал? Хм. Да, нет. Галина не заказчик! Чего бы она под нож за меня бросилась? И, между прочим, жизнь мне спасла.