Поняв, что могу не добраться благополучно, если так будет продолжаться и дальше, я решила оставить вещи на траве у дороги и забрать их позже. Это позволило ускорить шаг, и вскоре я оказалась перед высокими воротами, за которыми начиналась усыпанная белым гравием подъездная дорожка. Я решительно направилась к белому мраморному портику, поскрипывая башмаками по разлетавшимся в стороны камням и придерживая шляпу от ветра.

Парадная дверь распахнулась, не успела я взять в руки дверной молоток. Из мрачной прихожей на меня в крайнем замешательстве смотрела служанка, она, видно, была занята стиранием пыли, и перьевая метелка так и застыла в ее руке.

Я поняла, что меня не ждали, очевидно, письмо не успело еще дойти. Служанка сделала реверанс и осведомилась, что мне угодно. Узнав, что я новая гувернантка, приехавшая по вызову лорда Вульфберна, она удивилась еще больше и от неожиданности переспросила: «Вы, мисс?»

Вопрос относился к моему возрасту, по-видимому, я показалась ей недостаточно солидной для такой работы. Она критически осмотрела мои растрепавшиеся и выбившиеся из-под шляпы волосы, заметила отсутствие багажа и необычность моего появления без провожатого. Я поняла, что нужно как-то объясниться, и сказала: «Леди Вульфберн посылала письмо, в котором уведомила Его Высочество о моем приезде сегодня. Очевидно, оно еще не получено».

Этого объяснения было достаточно, чтобы убедить ее впустить меня в дом. Она попросила подождать в прихожей на плетеном стуле, пока приведет миссис Пендавс, экономку, после чего поспешно удалилась вглубь прихожей, а я, предоставленная себе, стала разглядывать новый дом, в котором мне предстояло теперь жить.

Внутри он оказался таким же хмурым и неприглядным, как и снаружи. Окна, глубоко спрятанные в толще стен, приглушали свет, отчего в прихожей было сумрачно и неуютно. Тепло солнечных лучей не проникало в помещение через солидные стены, и внутри было прохладно. Общий невеселый колорит дополняли портреты, висевшие на стенах холла.

Меня невольно охватила дрожь, и я взглянула на длинную винтовую лестницу, ведущую на галерею второго этажа. Вдруг откуда-то сверху до меня донесся легкий шорох, и мне показалось, что на меня смотрят два больших любопытных глаза. Я вздрогнула, но постаралась успокоить себя. Призрак спустился по лестнице ниже и оказался маленькой девочкой, несомненно той самой, которой мне предстояло заняться в качестве воспитательницы.

«Почему бы тебе не спуститься ко мне и не поздороваться?» — спросила я как можно ласковее, чтобы не испугать ребенка.

Она не двигалась, но перегнулась через перила, так что я смогла разглядеть ее лицо. Это было очень хорошенькое личико, в котором поражали огромные темные глаза, светившиеся даже в темноте ясным блеском, а также прелестный маленький ротик. Ее каштановые кудряшки были схвачены большим синим бантом, а широкие рукава нарядного платья отделаны двумя рядами дорогих кружев. На вид ей можно было дать лет восемь-девять, но для этого возраста она была мала ростом, и на лице ее застыла глубокая печаль, даже, скорее, отвращение.

— Вы не призрак? — спросила она дрожащим от напряжения тонким голоском.

В этот день, наверное, мне суждено было выслушивать странные вопросы.

— Ну, конечно, не призрак, я вполне всамделишная. Почему ты решила задать мне такой вопрос?

— Вы сидели так тихо и неподвижно, что я начала сомневаться.

— Ты хочешь сказать, что приняла меня за призрак?

— Да, что-то в этом роде. Ответ меня поразил.

— А что может быть чем-то вроде призрака? Она помедлила.

— Не знаю… не могу точно сказать, но такое бывает.

— Ты в это веришь? Она кивнула.

— Да, верю. Из-за этого меня все покинули — и мама, и все гувернантки. Вы тоже уйдете, — добавила она не по-детски отрешенным и печальным голосом.

Этот жалобный голосок как ничто другое убедил меня, что я хочу остаться в этом доме.

— Если я и уйду, то не потому, что испугаюсь какого-то призрака.

— Вы считаете, что я все придумала?

Ее голос звучал еще печальнее, и я изумилась глубине ее переживаний. Может быть, что кто-то подшучивал над ней за эти страхи? Если так, нельзя было показать, что и я могу тоже сделать это. Но и поощрять ее было также неразумно, эти настроения плохо действовали на нее — это было очевидно.

— Я не верю в призраки. Или в что-то подобное. Хотя у людей иногда может возникнуть убеждение, что они видели призрак. Это случается, особенно в старых домах, где много странных звуков. Со временем люди привыкают к этим странностям и перестают их замечать.

— Папа говорит то же самое, но…

Ее облик сморщился от беспокоившей ее мысли, было видно, что она борется с желанием сказать что-то, но не решается. Наконец, она все же решилась:

— Нехорошо говорить неправду.

— Вполне согласна с тобой.

— Но папа хороший человек.

Поскольку это мнение соответствовало моему оставшемуся с детских лет представлению о лорде Вульфберне, я поспешила согласиться.

— Вот видишь, нужно папе верить, тогда бояться будет нечего.

Она не очень уверенно кивнула.

— Но…

Ее все еще не покидали сомнения. Она не могла заставить себя обвинить во лжи родного отца, но что-то настораживало ее и давало повод сомневаться в искренности родителя.

В конце коридора открылась дверь, и послышались шаги. Не легкие женские, а уверенная твердая мужская поступь. Я невольно отвела взгляд от лестницы, где стояла девочка, а когда посмотрела снова, ее уже не было.

Из темноты коридора ко мне приближался мужчина с таким воинственным видом, словно я ворвалась в этот дом с каким-то коварным замыслом. Несомненно, это был лорд Вульфберн, но он только отдаленно напоминал кумира моих детских грез. Все в нем теперь производило неприятное впечатление: неопрятные взлохмаченные волосы, неряшливая рубашка с расстегнутым воротником, с которого к тому же свисала на ниточке оторванная пуговица; небрежно завязанный шейный платок, концы которого развевались в разные стороны, когда он шел.

Однако перемены не ограничивались лишь костюмом. Красивое некогда лицо осунулось, скулы резко выступали над покрытыми щетиной впавшими щеками. Красивый рот приобрел выражение горького сарказма, которого не было раньше. Темные глаза смотрели печально.