— Нет, нет! — запротестовала я, чтобы утешить хозяйку. Говоря правду, я полностью разделяла ее мнение.

Она погрозила мне пальцем и укоризненно произнесла: «Да. Да. Я знаю современную молодежь. Ей во всем требуются доказательства. Что ж, пожалуйста! Дай-ка я посмотрю, куда это положила альбом с вырезками. Чайтра, наверное, знает, но не будем ее беспокоить, иначе рискуем остаться без ужина».

Миссис Мэдкрофт встала, покрутила головой, осматривая комнату и прикидывая, куда служанка могла положить альбом. «Нет, не в книжном шкафу, — бормотала она. — Полки слишком малы. Может быть в письменном столе?»

Она пересекла комнату и стала выдвигать ящики из стола. Содержимое каждого она неторопливо укладывала стопкой на пол. Постепенно стопка достигла примерно двух футов в высоту и стала угрожающе покачиваться. Я с любопытством прикидывала, сколько еще можно добавить, чтобы вся эта груда рухнула.

Из письменного стола извлекались коробки с письменными принадлежностями, конверты, стопки бумаги и еще и еще что-то.

— Вот они! — воскликнула миссис Мэдкрофт так громко, что даже напугала меня. — А я уже подумала, что они потерялись.

Она извлекла из глубины ящика два огромных альбома и потащила их через всю комнату к карточному столику, который стоял в углу. «Подойди и сядь вот сюда, мы посмотрим их вместе», — предложила она.

Взяв один из стульев, стоявших недалеко от стола, я подсела. К моему удивлению, альбомы оказались заполнены вырезками из газет и всевозможными приглашениями. Почти все пригласительные карточки были украшены тиснеными рисунками, что убедительно свидетельствовало о высоком общественном положении приглашающих.

Ранние заметки были датированы 1852 годом, поздние — 1858 годом. Да, более пяти лет миссис Мэдкрофт как медиум находилась в поле зрения общественности.

На некоторых вырезках сохранились жирные следы от бутербродов. Дополнительное свидетельство того, что нынешняя хозяйка в те времена пользовалась успехом в вызывании тех духов, которые обитали в богатых и знатных домах.

Если сложить все обстоятельства вместе, то получалось, что миссис Мэдкрофт не приукрашивала свою былую славу медиума.

Вдруг мое внимание привлекла одна пожелтевшая фотография, почему-то оказавшаяся среди газетных публикаций. У меня даже дыхание перехватило от волнения. Миссис Мэдкрофт понимающе заметила: «Я и забыла о ней. Да, здесь сняты я и твоя мать. Насколько я помню, нас сняли в тот самый вечер, когда мы ходили во дворец Святого Джеймса. Ах, какое незабываемое это было событие!»

С непередаваемым чувством я всматривалась в их фигуры, лица. Миссис Мэдкрофт, очень молодая, темноволосая и экзотически привлекательная, сидела в большом кресле. Моя мама стояла рядом. Ее правая рука лежала на плече миссис Мэдкрофт. Мама была здесь гораздо красивее, чем я помнила ее, хотя ребенком я гордилась ее красотой. На фотографии ее густые волосы собраны в пучок, а тонкие брови изогнулись над лучистыми карими глазами. Я всегда завидовала ее глазам. У меня — сине-зеленые, как у отца. На краю фотографии аккуратно выведена дата съемки: август 1853 года. Значит, ей было столько же, сколько мне сейчас — девятнадцать лет. Да, глядя на сияющее выражение ее лица трудно усомниться в том, что она была абсолютно счастлива. Столько в ней чистоты и наивности! Они, наверное, и вызвали глубокие чувства мистера Кевери.

Миссис Мэдкрофт извлекла фотографию из альбома и протянула мне со словами: «Возьми ее себе. Я не думаю, что у тебя много фотографий из поры ее юности. Мне будет приятно знать, что у тебя теперь такой редкий снимок».

«Большое спасибо вам! — пробормотала я и у меня сжало горло. — Вы так добры». — «Чепуха!» — махнула она рукой, хотя щеки ее порозовели от удовольствия. Затем она закрыла верхний альбом и передала мне оба, сказав: «Я уверена, что тебе хотелось бы получше рассмотреть их. Можешь взять в свою комнату. Вернешь потом…» — «Разумеется», — с радостью согласилась я.

Даже беглого знакомства с содержанием альбомов оказалось достаточно, чтобы убедиться в том, что миссис Мэдкрофт говорила абсолютную правду о своей былой популярности. Но из любопытства хотелось прочитать отчеты в газетах более внимательно, вдруг там проскользнет имя моей матери. Если же нет, все равно узнаю больше об их совместной жизни и работе.

Я начала снова благодарить хозяйку, но тут вернулся мистер Квомби. Когда он вошел в гостиную, я обратила внимание на его плотно сжатые губы. Кажется, ничего хорошего он не сообщит. Миссис Мэдкрофт посмотрела на него с надеждой, но он отрицательно покачал головой.

— Очень прискорбно, дорогая леди, — начал он протокольным тоном. — Я узнал, что самая презренная из всех женщин, эта миссис Бродерик, подала на вас жалобу.

— Жалобу? — вскричала хозяйка и вскочила. — Но я не нарушила никаких законов.

— Конечно, не нарушила, — поспешно заверил мистер Квомби. — И полиция объяснила ей, этому ужасному созданию, что вы не совершили ничего кроме того, что потребовали деньги за оказанные услуги.

— И она, что же, обвинила меня в мошенничестве? — негодовала миссис Мэдкрофт.

— Ну, нет, — поспешно успокоил он. — В Лондоне все знают, что вы честный медиум. Многие могут подтвердить вашу честность. Но, понимаете, эта самая презренная из всех женщин потребовала прекращения вашей спиритической деятельности.

— Господи! — только и смогла сказать миссис Мэдкрофт, падая в кресло. — Неблагодарная женщина! Она должна быть признательна мне уже за то, что я не взяла с нее денег за ту работу, которую по ее требованию выполнила напрасно.

— Конечно, она такая и не стоит принимать ее поведение близко к сердцу, — поспешила я успокоить миссис Мэдкрофт. Если бы не альбомы с вырезками, мои чувства сейчас могли быть совершенно иными. Но теперь у меня нарастало чувство возмущения женщиной, которая расстроила наш вечер и так огорчила мою хозяйку.

Мое желание поддержать миссис Мэдкрофт в эти неприятные для нее минуты, не в последнюю очередь, определялось чувством признательности к ней за все те добрые слова, которые она сказала мне, и по которым после смерти матери я очень соскучилась.

Мистер Квомби подошел к миссис Мэдкрофт сбоку и в знак утешения неловко похлопал ее по плечу. Несмотря на напряженную обстановку я отметила, что у него очень пухлые, не мужские руки, и вообще он какой-то хилый. У меня его .жест извозчика, скорее всего, вызвал бы раздражение. Но миссис Мэдкрофт эта неуклюжесть, как ни странно, сразу же успокоила. К ней вернулся розоватый цвет лица, она выпрямилась в кресле и быстро обрела способность трезво размышлять.

— Подумаешь, скандальная женщина пожаловалась в полицию, — достаточно бодро произнесла она. — Нам это ничем не грозит.

Мистер Квомби отвел взгляд в сторону и сглотнул. Уловив это, миссис Мэдкрофт сурово посмотрела на него и так же сурово потребовала: «Выкладывайте, мистер Квомби, что вы мне не договорили!»

Он откашлялся и уже известным мне протокольным голосом заскрипел: «Положение, действительно, весьма затруднительное. Полиция приказала… они подумали… ну, им не хватает терпения по отношению к медиумам и они предложили… предложили вам закрыть свое дело».

— Закрыть дело?! — вскипела хозяйка.

— …Или делать это где-нибудь в другом месте, — закончил мистер Квомби печальным тоном.

Хозяйка застыла в одной позе, но ненадолго.

— А вы не сказали им, мистер Квомби, что комиссар полиции мой очень хороший друг?

— Сказал. Но ваш хороший друг несколько лет назад ушел в отставку, а новый комиссар не сочувствует этому.

— Что же мне делать?

— Ну, ну, дорогая леди, не стоит впадать в панику. Все тучи развеются через несколько недель.

— Может быть. Но как я буду жить эти несколько недель?

— Я уже обдумал это. В конце концов, вы получили приглашение в имение мистера Ллевелина, от его сестры.

Миссис Мэдкрофт подняла голову, которую уронила было на руки, и посмотрела на мистера Квомби. Он сиял оттого, что, как ему казалось, нашел гениальный выход из щекотливого положения.