Мария, даже не заметила того,что нарушила последний пункт:
- Бедный Тик! Лучше бы мы взяли его с собою...
- Тогда надо было бы подождать, когда откроются магазины, - прервал ее Ионел.
Мария не поняла, куда он клонит.
- Чтобы набрать продуктов, которые можно употреблять через соску...
- В самом деле! - сменила Мария тон. - Я думаю, тебе было бы большое подспорье...
На этот раз уже Ионел не понял, куда клонит Мария.
- Соски? - спросил он оскорбленно.
- Не-ет... Тик! Он бы тебе помог. Ты, отдав ему свой вещевой мешок, может, не отставал бы все время.
- Ха-ха-ха! - засмеялся Ионел, перекосив лицо. - Как остроумно! Жаль, что Дан не захватил с собой порошок для шуток ...
- Кто тебе сказал, что это острота?
Лучия, целиком убежденная, что последний пункт в программе привала во что бы то ни стало должен быть соблюден, остановила традиционную ссору новостью, наконец, не очень отрадной.
־ Остается пять минут!
- Всего пять минут? - притворился очень удивленным Дан. - Но этим двум не хватит даже пяти столетий, чтобы закончить ссору...
Даже на лице Лучии появилась улыбка, но девушка сразу же посерьезнела.
- Пять минут до отхода! Лентяи!
- Наверное, не помешало бы использовать их по возможности лучше, - сказал Дан. -Например... перекусить немного. Такая трудная дорога впереди...
- Три кусочка сахара каждому и...
Она сделала паузу, чтобы подогреть Дана.
- И? - подозрительно поинтересовался голодный.
- И куча калорий от солнечного света... - уняла его Лучия.
- Дорогая Лучия, я просил бы тебя просветить меня, темного, дай мне как можно больше света, так как я стою, глупый с умной...
- Наверное, это так... ־ вздохнула она. - Ты хотел света, свет и будешь иметь. Можешь удовлетворяться лучами солнца. И если ты похож на Ликоссея с Нарбони, то будешь питаться не только солнцем...
- Если бы у него было черное сердце... - отважился Дан.
- Нет! - остановила его Лучия. - Это были знаменитые пауки. У них черные животы: тарантулы с черными животами! А не с черным сердцем...
- А я думал, что они, может, похожи на тебя...
Лучия смотрела на него почти удовлетворенно, но Дан не видел ее: он водил испуганным взглядом по широкому холму.
Уже готовые в дорогу, к ним подошли Урсу и Виктор.
- Мы спрашивали у одного мужчины, - сказал Виктор. - И решили,что пойдем по левой стороне. До Зеноаги дорога прямая. А там снова спросим.
- Дорога прямая? - недоуменно спросил Дан, сгорбившись под весом вещевого мешка. -Мама родная! Если бы кто-то проложил туннель под этим идиотским холмом, то и я сказал бы, что дорога прямая. И сколько приблизительно до Зеноаги?
־ Километров пятнадцать, - успокоил его Урсу, прежде чем перейти в голову группы.
- Ско-о-олько? - перепугался Дан и стал словно еще ниже, пригнутый этими пятнадцатью километрами. ־ Это расплата за то, что у меня не хватает смелости! Если бы я первый осмелился отдать Урсу свой багаж... так, как думал... Теперь я убежден, Ионел... Ты очень смелый!
- Ну идите, ничего скулить, - подтолкнула его Мария. - Я тебе помогу. Что у тебя взять?
- Вот это у меня самое тяжелое... - ответил Дан, показывая ей что-то. - Я забыл ее вчера вечером в кармана. Это - лучшая бритва из нашей парикмахерской. Мама родная, единственная ценная вещь осталась у меня...
- Я знаю, что ты хочешь сказать, - передразнила его Мария.
- Но ты не угадала! Нет! Если Петрекеску пойдет на охоту...
- То есть ты хочешь сказать, что передашь бритву через Петрекеску? - восприняла его всерьез Мария.
- Снова не туда... Он - единственный клиент парикмахерской...
Дан и Мария шли позади. Парень изо всех сил старался придерживаться энергичного шага девушки с черными, словно угли, волосами. И лишь тогда, когда его затея удалась, Мария остановилась, чтобы посмеяться вволю.
- Так мне и надо! - вдруг разозлился Дан. - Мои шутки доходят очень поздно... Ты не хочешь дать мне чего-нибудь поесть?
- Извини, Дан. Я не слышала твоей шутки. Я думала про «Гигиену». Папа мне однажды вечером рассказывал про «Фигаро». Ему ужасно понравилось...
־ Поэтому он и бреется дома... Нет, Мария, не смейся... Сколько раз я ставил в укор отцу то, что он выбрал себе эту профессию. А он каждый раз проводит свою философию. Говорит, что, мол, когда человек бреется, он снимает с себя часть печали или злости, так как за те несколько минут, пока бреет бороду, смотрит на мир немного веселее, и жизнь кажется ему светлее. Так он говорит... И вбил себе в голову, словно он апостол веселья и доброго расположения духа... А я думаю, что вся его философия ־ это попытка оправдать себя...
Так или иначе, а Дану все-таки удавалось не отставать от Марии. Усталость, которая, казалось, доконает его, прошла, словно в сказке,открылось второе дыхание. Оба они шагали споро. Поднимались на какой-то пологий холм. Тропа вилась сквозь заросли орешника, ветви которого облюбовало разнообразное птичье племя. Мало-помалу оба перестали думать о доме, их пленила эта мелодия утра, которую выводила каждая ветвь. Мария время от времени закрывала глаза, чтобы вообразить себе странный оркестр, который состоял из тысяч инструментов. Птицы и листва покорялись невидимому дирижеру. Видно было, как живо они все вместе двигают головками: налево, направо, вверх, вниз, тысячи птичек в фраках и вечерних платьях, и миллионы-миллионы листочков вибрируют в одном и том же ритме. Но почему на них вечерняя одежда?.. Ведь сейчас так ясно ,так рано...
Дан молча обогнал Марию, не вторгаясь в ее мечты. Он чувствовал себя в хорошей форме. Даже ускорил шаг и вскоре догнал Ионела и Лучию.
- Эй, изобретатель! Ага!.. Вы забиваете себе голову солнечным ветром?.. Следите, как бы не попасть в какую-нибудь лужу... или в яму...
И пошел дальше, так же втянув голову в плечи, чтобы не мешать мудрой интеллигентной болтовне .
Ионел и Лучия невольно глянули на него. Они оба были весьма поглощены решением одного очень важного вопроса, что бы следить за всем, что происходит вокруг них.
- В самом деле, Лучия... - снова начал Ионел. - Меня даже в пот бросает, только я подумаю о таком. И другого выхода нет! Напрасно еще и ты будешь забивать себе голову! Для этого есть абсолютно все основания!
- А с Виктором ты говорил? - обеспокоенно спросила Лучия.
- Говорил, - не колеблясь, ответил Ионел. - Я хотел сперва поговорить с тобой, но не знаю уж, как это так произошло...
- Не надо извиняться. Скажи лучше, что думает Виктор? Или ты хочешь, чтобы спросила я?..
- Нет необходимости, Лучия. Виктор придерживается той же самой мысли. Он сразу же согласился со мной...
- Я тоже считаю, что это очень правильно, Ионел. И чем дольше я думаю, тем более убеждаюсь. Твоя правда! Залог успеха экспедиции только в том, что мы разделимся на две группы, в худшем случае, по крайней мере, все возвратимся домой. Честное слово, Ионел! Ты заслуживаешь всяких похвал...
- Оставь, Лучия... - запротестовал Ионел. - Не надо делать из этого события. До этого мог додуматься кто-угодно... И сейчас, это уже не моя идея. Она наша, она принадлежит нам всем...
- И все-таки...
- Нет, Лучия! - поучительно сказал Ионел. - Это идея всех, так же, как и радиоаппараты стали нашим общим достоянием. Довольно! Лучше подумай о других, еще не разрешенных проблемах. Что нам делать с выбором руководителя экспедиции?
- Если говорить искренне, - сказала Лучия, - я уже давно думала о Викторе.
- А мне кажется, что руководителем экспедиции должен быть... кто-то с научными задатками...
־ Точно! - согласилась Лучия. ־ Виктор имеет талант убеждать, он умеет воспринимать человека таким, каким он есть... Но сейчас я думаю, что руководителем мог быть и ты. Эта твоя мысль - исключительная... Честное слово, Ионел! Теперь нам кажется это простым: вместо одной группы - две; одна в пещере, вторая наверху, постоянная связь по радио... Колумбово яйцо! Я считаю, это ценнее тысячи радиоаппаратов...