– Нагрубил, а теперь оправдываешься! – я медленно моргнула, пытаясь успокоить разгулявшиеся нервы.

– Прости, - он ласково поправил выбившийся из моей кудрявой шевелюры непокорный локон, от чего я неприязненно дернулась. – Я позволил себе лишнего.

Я смотрела на него из-под лба. Что сказать? Сперва проигнорировал мое желание, так жестко поставил на место, а теперь кается. Я отодвинулась от него и отвела взгляд.

– Может, я смогу тебя понять. Потом. А сейчас прошу тебя, больше так со мной не говори. И еще. Я хочу поговорить с тараком, - я снова посмотрела в лицо Лахрету, желая узнать его реакцию.

Он не повел и бровью. Он знал, что я буду настаивать на своем. Ну, и пусть. Что с того, что мой муж уже стал меня хорошо понимать и предсказывать?

– Хорошо, - согласился он. – Я думаю, что, может, он и заговорит.

Я уставила на него подозрительный взгляд.

– Значит, Мэнона молчит?

– Мэнона? Так его зовут? Откуда ты знаешь это? Послушай, Лана, ты никогда не допрашивала тараков, и не знаешь, как они себя ведут. Тарак лучше умрет, но ничего не скажет. И они умеют то, что тебе и не снилось. Это слишком опасно, а я не могу потерять тебя снова. Я не знаю, почему ты так хватаешься за него.

– А ты не подумал, что я уже в курсе? Я пробыла в плену у них больше недели и как-то выжила!  Может, я уже знаю, как защитить себя! А этого тарака хорошо знаю, чтобы желать с ним поговорить? И почему ты решил, что я за него хватаюсь?

– Я видел в твоих мыслях, что он что-то знает и может помочь еще там, у них, на острове. Я тебе поверил и решил его взять в плен, чего я обычно не делаю. Я убиваю тараков, не церемонясь и не моргнув глазом. Считаю напрасной тратой сил и времени возню с пленными. Уже слишком много я повидал их и могу с уверенностью сказать, что общение с ними – не забава. Ты не представляешь себе, что они пытались проделать, и чего мне стоило сохранить ум здравым. Правда, я таких тараков, как наш «гость», видел лишь издалека. Они никогда не воюют. Кто он?

– Разве ты не знаешь?

– Нет. Они слабые воины. Быстро умирают. Легко умирают. Ты узнала, кто это? Об их укладе жизни мы до сих пор мало, что знаем. Как ты уже догадалась, те немногие пленные, что вернулись оттуда, немного «особенные» и, проходя лечение, обычно ничего не помнят. Мы уже давно засылаем к ним разведчиков, но только лишь снаружи. Внутренний уклад мы так и не рассмотрели.

– За столько лет?

– Да, за столько лет.

Я смерила Лахрета недоверчивым взглядом, но поверила.

– Это гадаки, - объяснила я через минутную паузу. -  Или по-нашему – ученые. Они не умеют воевать. Их держат, чтобы они чистили гены таракского потомства. Они особенные. Именно гадаки создают оружие и разрушают нашу защиту. Их презирают и ценят одновременно, - я на миг захватилась своим рассказом, позабыв об обиде. – Он, можно сказать, милый.

– Тарак и милый? – шутливо поднял брови Лахрет, чувствуя, что я начинаю отходить от обиды на него. – Ты шутишь?

Я недовольно набычилась. Он мне не верит. Или притворяется? Прикалывается, что ли?

– Ладно-ладно, - пулей среагировал он на мой перепад настроения. – Хорошо, мы пойдем на допрос завтра. А теперь тебе надо поспать. Мне сообщили, что ты провела здесь шесть часов, не двигаясь. Да еще ничего и не ела! Вставай. Забаве дали сильнейшее снотворное, и она проспит еще до утра. Идем, - Лахрет поднял меня на ноги.

Я не сопротивлялась. Тем более Лахрет действительно был прав. Я хотела ужасно кушать. Взял за руку и повел как малое дитя. Однако мне еще не забылась его жесткая выходка и его «прости» дело не исправили, а лишь насторожили. Я шла за ним, слегка отставая и угрюмо рассматривая его затылок. В памяти всплыли последние слова Мары, когда я видела ее в последний раз через Забаву. О том, что эмпаты любят манипулировать людьми. Снова всплыли сомнения о его чувствах. Когда же я, наконец, пойму его? Что он скрывает? О каких секретах тогда упоминала Мара? Он хорошо изучил меня и пользовался этим.

В комнате отдыха, которую нам выделили для сна, во время ужина Лахрет молчал, задумчиво рассматривая мое лицо. Странно как-то. Казалось, что мы столько времени провели врознь, и надо бы о чем-то говорить, но вместо этого молчали. Я снова возвращалась к подозрениям, рожденным во мне словами бывшей шиасу. Еще когда я была там, в плену, я мечтала о том, что именно спрошу у Лахрета при встрече, а теперь, молчу и жую остывший суп на ужин. И он молчит, рассматривая мое лицо, как дивную картину известного художника, и кажется, все никак не может наглядеться. Это смущало. Будь проклята Мара за те ядовитые слова, что кинула мне перед тем, как мне покинуть Забаву. Они преследовали меня даже сейчас.

Однако среди всех этих проклятых подозрений в сердце жило удивительное чувство. Я хотела верить, что все это я себе надумала и сегодняшний инцидент, его жесткость на самом деле –  следствие страха потерять меня снова. Я иногда останавливалась и поднимала на него глаза. Наши взгляды встречались, и я видела, как он тепло и счастливо улыбается. Это нельзя подделать. Нельзя подделать нежную улыбку глаз, теплое их свечение и искреннюю обеспокоенность. Он действительно боялся и переживал именно за меня. Только не говорил это вслух. Будто боялся еще чего-то. Может, боялся показаться слабым? Или проявить чувства, полностью открыться? Возможно, на его характере сказались годы управления непростым органом власти Иридании. Быть Главой Внешней Безопасности, управлять талантливыми людьми, направлять, заставлять, наказывать, убеждать – нелегкий труд, натирающий мозоли на сердце. Годы прошли в подобных тренировках. И среди этих жестких лет рядом не было той, к кому надо было проявлять терпение, чуткость и нежность. Лишь Лирит. Но ведь это совсем другое. Он не привык, и это делало его жестким. Но он мог чувствовать и быть открытым. Тем более, я не знала, как прошла эта неделя нашей разлуки, как он провел ее и как искал. Что ему пришлось пережить? В конце ужина, я пришла к выводу, что он, именно в силу своей должности и внутренних страхов, проявил такую суровость по отношению ко мне в смотровой. Решила простить. Может, он действительно думал, что я могу пострадать, и просто хотел защитить меня, посчитав мое упрямство лишь дурной чертой моего шумного характера или следствиями стресса. С этой мыслью я отодвинула пустую тарелку и произнесла:

– Рет?

– Что? - он не сводил с меня глаз.

– Ты разговаривал с врачами? Что  с моей Забавой?

– У нее сильно увеличен яйцеклад, как у взрослой королевы. Это очень плохо. Ей нет и пол года. Это неестественный процесс. Его вызвало именно то вещество, которое было в ее крови. Мы не знаем его, - он на мгновение замолчал, смерив меня легким прищуром. – Лана, расскажи, что с тобой делали? Знаешь, для чего они это делали? Я думаю, ты права. Это вещество попало в кровь Забаве, когда она тебя лечила через аро.

Я оторвала взгляд от тарелки и увидела глубокое сопереживание в глазах Лахрета.

– Им нужны были мои яйцеклетки, чтобы использовать их в своей… чистке генов. Мэнона вколол мне это ДЗР с целью стимулирования их выделения, чтобы ускорить процесс и получить как можно больше, как он говорил, «плодовых клеток». Ему еще что-то не понравилось в анализе моей крови, и он вколол больше, чем обычно. Говорил, что это его личное произведение и гордился им.

– Тарак с тобой разговаривал?!!

– Да. И причем очень мило. Ему нравиться разговаривать с «рабами», - перекривила я акцент гадака. – Он мне оочень много чего рассказал, пока ждал действия этого ДЗР-7. Правда, он не объяснил, почему именно «7». Я заметила, что он очень сильно отличается от остальных тараков. Он уж очень человечный, - высоко поднятые брови Лахрета говорили о его искреннем удивлении. – Именно поэтому я считаю, что он будет со мной разговаривать. Я думаю, он знает, как сделать этот самый антидот. Надо лишь вызвать в нем доверие и, может быть, даже пойти на некоторые компромиссы. На кону жизнь Забавы.