Я знал, что она приукрашивает действительность, и тоже расплакался бы, если б услышал

слово «идеальный» хотя бы еще один раз. Но мне была не нужна разбавленная версия. Я хотел знать

все, что я пропустил. Хорошее, плохое, злое – абсолютно все. Она нервно постукивала ногой по

ступеньке табурета и выглядела так, словно вот-вот взорвется. Клэр была матерью-одиночкой с

кучей забот, и я точно знал, что Гэвин – как и любой другой ребенок – был далеко небезупречен. Но

она явно хотела, чтобы я считал его таковым. Неужели она боялась, что я передумаю, если узнаю все

ужасы родительства? Мне всегда хотелось однажды обзавестись детьми, и этот вопрос был одним из

самых проблемных между мной и Ташей. Я отдавал себе отчет, что оно далеко не всегда радужно и

умилительно. Что оно может высосать из тебя все силы и заставить усомниться в своей вменяемости.

– Ничего страшного, если тебе хочется на него пожаловаться. Я и представить не могу,

насколько тебе пришлось тяжело.

– Я люблю Гэвина, – повторила она твердо.

На ее лице нарисовалась такая паника, что я тихо хмыкнул.

– Никто в этом не сомневается. Но тебе необязательно вести себя так, словно все сто

процентов времени ты держишь все под контролем. Поверь, если ты выговоришься, я не стану

думать хуже ни о тебе, ни о Гэвине. Я ведь не врал, когда говорил, что хочу узнать все.

Она немного расслабилась. Перестала терзать бедную салфетку и маниакально постукивать

ногой. Взгляд ее, однако, остался настороженным. Мне был известен только один способ сделать

так, чтобы она успокоилась и открылась. Поднявшись, я перегнулся через барную стойку и нащупал

под ней то, что было мне нужно.

Потом сел, взял одну из висевших над баром стопок и наполнил ее водкой «Три оливки» с

виноградным вкусом, которую, как мне было известно, Клэр любила больше всего, а затем

отодвинул бутылку в сторону.

– Будь честной, – сказал я и поставил перед ней стопку.

Клэр закусила губу и посмотрела вниз, затем снова подняла глаза на меня. Она была точно

открытая книга, и перед тем, как она дала себе волю, я разглядел на ее лице все те противоречивые

эмоции, которые ее раздирали.

– Я-люблю-Гэвина-до-безумия-но-он-выносит-мне-мозг! – выпалила она на максимальной

скорости и сразу захлопнула рот.

– Выпей, – предложил я, кивая на стопку.

Она без колебаний взяла стаканчик, залпом его опрокинула и со стуком поставила обратно

на стойку.

– Продолжай, – сказал я ей, наклоняясь поближе и подливая в стопку еще водки.

– Когда он впервые сказал «мама», у меня буквально растаяло сердце. Но этот ребенок не

затыкается ни на секунду. Он разговаривает даже во сне. Как-то раз мы ехали в машине, и он все

болтал и болтал об овцах, картошке-фри, о своей писюльке, о газонокосилках, так что в итоге я

остановилась прямо посреди улицы и вышла из машины. Когда я обошла ее кругом и села обратно,

он так и продолжал говорить, спрашивая, есть ли у газонокосилок писюльки. Он. Никогда. Не

замолкает.

74

LOVEINBOOKS

– Выпей, – повторил я с улыбкой.

Она осушила стопку и на сей раз поставила ее передо мной, чтобы я налил ей еще. Я так и

сделал и подвинул стопку обратно.

– Я набрала двадцать пять килограммов, пока вынашивала его. Ты представляешь, каково

это: смотреть вниз и не видеть собственную вагину?

– Э… нет, – пробормотал я.

– У моей задницы появился свой собственный почтовый индекс.

– Если тебе станет легче, знай, что у тебя шикарная задница, – честно сказал ей я.

– Спасибо.

На сей раз ей не потребовалось приглашения, чтобы выпить.

– Его объятья – словно волшебное лекарство от всего на свете. Но ты знаешь, насколько

часто этот ребенок обделывался, блевал и орал? Любое питье вылетало из него, как из пулемета.

Выпить, срыгнуть, стошнить. Намылить, прополоскать, повторить.

Стопка стукнула о столешницу.

– Он почти не спал по ночам до трех с половиной лет. Меня настолько это достало, что

пришлось припугнуть его чудищем, живущим у него под кроватью. Я сказала, что оно не цапнет его

за ногу, если он встанет посреди ночи, лишь в одном-единственном случае: если дома начался

пожар.

Она запрокинула голову, хлопнув еще одну стопку.

– Не верю, что ты не возненавидел меня, – сказала она.

– Почему я должен тебя возненавидеть?

– Потому что я, по сути, просто использовала тебя ради секса, – объяснила она.

– Милая, там, откуда я родом, для парней это как Рождество, – сказал я со смехом, желая

поднять ей настроение. – Это мне нужно перед тобой извиниться. – Я протянул руку и повернул ее

лицо к себе.

Боже, она была так прекрасна. А я был настоящим говнюком, потому что хотел

воспользоваться тем, что она поднабралась. Но черт, мне было необходимо поцеловать ее. Я пять лет

ждал момента, когда снова попробую ее вкус. Склонив голову набок, она потерлась щекой о мою

ладонь, и я чуть не забыл, о чем пытался сказать.

– Конечно, в ту ночь мы оба были немного не в себе, но если б я знал, что ты никогда… что

ты… что я у тебя первый, то черт, я бы сделал все совсем по-другому, – признался я.

Я бы смотрел на твое обнаженное тело и запоминал каждый его дюйм, кружил языком по

твоим соскам и засасывал их в рот, пока ты стонала бы мое имя. Я бы смаковал вкус твоей кожи и,

зарывшись лицом меж твоих ног, заставил тебя кончить так мощно, что ты забыла бы, как тебя

зовут.

– Твою ж мать, – прошептала она, воззрившись на меня затуманенным взглядом.

Я что, сказал это вслух?!

Она смотрела на меня с разинутым ртом, и я испугался, что лажанул просто по-королевски.

Слишком рано я завел речь о ее вагине и о том, как сильно меня тянуло стать ее лучшим другом.

Конечно, я провел целых пять лет, возвеличивая все, что о ней запомнил, и всю прошлую неделю

волновался о том, не окажутся ли воспоминания о Клэр лучше реальности, но думать так было

просто глупо. Сидя сейчас напротив меня, она была такой же потрясающей, как и в моих мечтах, и

мне было нужно, чтобы она узнала об этом. Я открыл рот, но не успел произнести ни слова, как она

соскочила с табурета, бормоча что-то о пиве, которое нужно убрать в холодильник, и прошмыгнула

мимо меня в кладовку, а я остался сидеть с бутылкой водки и зависшим в воздухе ароматом

шоколада.

***

О боже. Ох ты ж мать-перемать.

Я повела себя как долбанутая на всю голову трусиха. Убежала от него и, спрятавшись в

кладовке, прикинулась, что расставляю пиво.

Я бы смаковал вкус твоей кожи и, зарывшись лицом меж твоих ног, заставил тебя кончить

так мощно, что ты забыла бы, как тебя зовут.

Господи Иисусе. У меня не было ни малейшего опыта с этой хренотенью. Едва он

75

LOVEINBOOKS

договорил, как мне захотелось отыметь его ногу. Но он явно проговорился нечаянно – судя по его

шокированному лицу.

– Черт! – пробурчала я громко и стукнула кулаком по пустой пивной банке.

Вот только она оказалась не пустой, а полной.

– Гребаная сукина дочь! – выругалась я, тряся ушибленной рукой, и пнула бутылку текилы,

отправив ее катиться по полу кладовки.

– Надеюсь, избиение алкоголя не связано с тем, что я сказал.

Я обернулась. Позади меня, прислонившись к дверному косяку, стоял Картер. Ну почему он

всегда становится свидетелем моей унизительной глупости?

– Серьезно, что тебе сделала та текила? – спросил он, начиная идти мне навстречу.

– Ты имеешь в виду, кроме того, что затуманила мне мозги настолько, что я потеряла