И только отец выглядел вполне себе довольным - он-то как раз был абсолютно в своей тарелке: изучал присутствующих.
Первым не выдержал Баталин:
- Я очень рад, что взаимопонимание между нами устанавливается так быстро, но все же хотелось бы внести ясность по нескольким вопросам наших коммерческих отношений.
- Мы вас слушаем, - я положил ладонь на руку Вилли, зачем-то полезшего в карман, где, как я знал, у него лежит портативный диктофон.
- Мне неприятно это говорить, - медленно произнес Баталин, выделяя “неприятно”, переводчик усилил эту неприятность словом “тяжело”, - но мои люди сообщают мне, что господин Штроттхотте, пытаясь получить наилучшие условия для контракта, предлагал нашим ответственным лицам… подарки. В разной форме.
Вилли разом побелел, трудно сглотнул слюну, но промолчал.
- Я хотел бы сказать, что впредь не намерен мириться с развращением своего аппарата, - продолжал давить Баталин. - Если вам хочется чем-то понравиться СССР, то, настоятельно прошу вас, делать все дары официально. Я не имею ничего против, если вы, Вилли, подарите автобус какому-нибудь тюменскому детскому дому или лодку в ленинградский яхтклуб. Но я против того, чтобы вы из своего кармана оплачивали обучение старшего сына главы департамента нашего Внешторга. Или покупали квартиру в Лондоне для дочери другого чиновника. И в дальнейшем такие вещи будут расцениваться как недружественный акт.
- Это обычная практика по всему миру, - залепетал Вилли. - Просто благодарность и инвестиции в многообещающих молодых людей. Разве я не могу оплатить учебу тому, кто потом будет работать в моей компании?
- Можете, - кивнул Баталин. - Но он не должен быть сыном того человека, который лоббирует ваш контракт в Правительстве СССР. У нас много достойных молодых людей, у которых нет таких замечательных отцов. Из миллиона выпускников советских школ вы вполне можете найти столько одаренных людей, сколько вам нужно. То, что вы делаете, в нашем Уголовном Кодексе однозначно классифицируется как взятка, а я не намерен терять толковых исполнителей из-за того, что они не могут совладать со своей жадностью. Не могут сами - я им помогу одолеть недуг, но не дам вводить в грех своих людей.
Мне показалось, что первый Президент СССР немного излишне жестковат. С другой стороны, в тех авгиевых конюшнях, что достались ему от предшественников, без жесткости не разберешься. А папаша довольно щурился.
- Полагаю, мы договорились, господин Штроттхотте?
- Да, Юрий, Вилли больше не станет так поступать, - пообещал я за компаньона. - Просто поймите, что предыдущие правила игры это вполне допускали, а новые еще толком не озвучены. Но мы в любом случае рады, что больше нам не придется прибегать к столь… некрасивому способу благодарности.
- Я понимаю и поэтому не настаиваю ни на каких особых мерах. Думаю, для умных людей достаточно сказанных слов.
- Достаточно, - я улыбнулся самой обаятельной улыбкой, на которую был способен: мы с Лу как-то убили на нее несколько недель перед зеркалом и в кабинете стоматолога, прежде чем стало получаться так как нужно. - Но вы говорили о двух моментах.
Баталин снял с минералки крышку, набулькал в стакан шипящей жидкости, немного отпил. Васильев тоже промочил горло - они словно готовились к трудной схватке.
Юрий Петрович кивнул своему министру, предложив тому начать самому.
- Да, вы правы, второй вопрос заключается вот в чем, - произнес Васильев. - С каждой тонны добытой нефти мы получаем, дай бог, восемь-десять долларов прибыли. В то же время вы, не неся никаких капитальных расходов, имеете с той же тонны вдвое больше. Мы считаем такое распределение прибылей несправедливым.
Я бросил быстрый взгляд на Вилли. Он был непроницаем, как хороший игрок в покер.
- Мы хотим пересмотреть распределение прибыли от торговли нашей нефтью, - Васильев вцепился в мои глаза своими зрачками, будто пытался вывернуть меня наизнанку.
Знал бы он, сколько за последние годы я встретил таких желающих…
- Это невозможно, - сказал я и снова улыбнулся.
- Почему вы так думаете?
- Начну издалека, если вы позволите. Это поначалу покажется не очень уместным, но очень упростит понимание ситуации, - начал я. - Когда в какой-нибудь из моих корпораций появляются убытки, мы не идем на рынок оглашать свои требования к нему. Это капиталистический способ мышления. Когда появляются убытки, мы говорим себе: первое, что я должен сделать - уменьшить издержки, оптимизировать свои расходы. Вы же думаете иначе: пусть расходы остаются расходами, попробую переложить свои проблемы на капиталиста-потребителя. Но так не пойдет. Я не могу отдавать вам свою прибыль только потому, что вы не умеете оптимизировать свои издержки. Разве все испробовано? Разве собираемость налогов с кооперативов уже стопроцентная? Может быть, в России покончено с теневым производством? Нет, ничего этого не сделано, но зато вы решились озвучить свои претензии к партнерам. Я примерно представляю себе, как в вашем аппарате ваши люди обсуждали между собой этот вопрос и, если хотите, расскажу вам сейчас в подробностях.
- В самом деле? - Баталин внимательно прислушивался к каждому слову переводчика, а под тонкой кожей на щеках ходуном ходили желваки.
- Здесь нет ничего сложного, - я старался не замечать его раздражения. - Какой-нибудь ваш Госплан выдал по запросу клерка средней руки справку о себестоимости нефти, Внешторг - другую, о текущих котировках на мировых биржах, еще один умелец пересчитал формулу оценки вашей нефти в зависимости от цены фьючерсов на американскую легкую или английский Brent, и кто-то в Правительстве решил сделать себе на этом паблисити. Цифры оформили в виде докладной записки и направили в ваш аппарат, предложив повысить приток валюты по контракту в полтора раза. Вы увидели, что с барреля имеете полтора-два доллара, а мы с Вилли, жадные буржуи, целых три, а то и четыре. А иногда эта прибыль может составить и пять долларов. Я все верно рассказываю?
- Близко, - усмехнулся Баталин. - Продолжайте.
- А дальше все просто: вы решили наполнить бюджет, ведь платить за полученные кредиты чем-то нужно и вот мы с Вилли здесь. Какого размера у вас внешний долг? Миллиардов под шестьдесят-восемьдесят? И ежегодные платы по нему примерно на уровне трех-четырех миллиардов, верно?
- Близко.
- Заметьте, при этом вам не выставили практически никаких политических требований, что обязательно случилось бы, обратись правительство Горбачева в МВФ.
- Мы должны быть за это благодарны?
- Не знаю, это ваше внутреннее дело. Я же вижу, что оборот торговли с членами СЭВ стремительно падает, валюты нет, станки нужно обновлять, отставание от Европы и Америки становится все заметнее. А новые локомотивы советской индустрии - НИИ, кооперативы, заводы переоборудуемые по программе конверсии и все остальное не столько пока наполняют бюджет - ведь у многих из них имеются солидные налоговые преференции, освобождения на период становления, - сколько прожирают накопленное, налоги собираются из рук вон плохо, и денег, в общем, взять неоткуда. А здесь такая очевидная несправедливость: простые торгаши имеют вдвое против вас, владельцев товара - не так ли?
- Разве это не справедливо, если основную прибыль будет получать тот, кто производит товар, а не торговцы им?
- В трудах Карла Маркса - безусловно. Но мир совсем не таков, каким его видел ваш идейный вдохновитель. Что он там писал? Капитал пойдет на любое преступление ради трехсот процентов прибыли?
- Вы читали Маркса? - удивился Васильев.
- Господин Маркс весьма небрежно управлялся с рисками. Если капиталист идет на преступление ради трехсот процентов прибыли, он очень скоро перестанет быть капиталистом. Капитал не терпит авантюр, как бы вам не хотелось в это верить. Капитал - это не рулетка. Скорее уж отчаявшийся люмпен, маргинал или пролетарий заложит последнее в надежде провернуть ненадежную операцию и разбогатеть, чем так поступит настоящий капиталист. Десять процентов без риска всегда предпочтительнее, чем пятьдесят с малейшим риском. Но еще лучше - управлять рисками. Если в безрисковые десять процентов вложить четыре пятых капитала, а в рисковые пятьдесят - одну пятую, то общая прибыль составит… э-э? я повернулся к Вилли, известному всем тем, что моментально умел просчитывать подобные расклады.