А Шиваджит отплясывал такое, что более пристало бы буйному кшатрию, чем мудрому служителю богов. При этом он, несмотря на изрядное количество поглощенного вина, продолжал сохранять обличье человека. Наутро брахман, согласно обычаю, получил свадебную одежду невест, а также корову и удалился, гоня перед собой это животное — черное, словно его приносили в жертву подземным богам. Еще через день один насмерть перепуганный крестьянин рассказывал, что видел, как ночью в глухом овраге пожирала коровье мясо страшная компания: красноносый ракшас, двое пишачей, один якша и трое людей — из таких молодцов, кого и ясным днем лучше не встречать.

Тем временем оба стана на берегу Инда опустели: сакская конница и колесницы яудхов двинулись на Таксилу. В каждом селении к ним присоединялись толпы крестьян с луками, топорами и копьями, а то и с одними дубинами. Теперь у Вимы были три рода войск из четырех, известных в Индии. Не хватало лишь слонов: в деревнях были только рабочие слоны, не обученные для боя. Одного из них, впрочем, взяли, богато разукрасили и водрузили на него большой паланкин, в котором и передвигались теперь Вима с обеими супругами. А впереди войска на огненно-рыжем жеребце ехал высокий могучий воин со знаменем, увенчанный позолоченной бронзовой головой рогатого льва. Ветер развевал красное полотнище с золотым солнечным львом. Кое-кто узнавал в этом воине кшатрия Вишвамитру, несколько лет назад проигравшего в кости свое имущество и себя самого. А в Капису уже скакал со срочным посланием горец Химинду. К своему удивлению, он застал царя Куджулу с отборной кушанской конницей уже в Пурушапуре.

Над зеленой долиной Ганга возвышалась гора. На ее обрывистых каменных склонах можно было разглядеть как бы отпечатки уродливых лиц, когтистых лап, широких спин. То не было работой искусного скульптора. Много веков назад войско ракшасов во главе с самим Шивой и его шестиголовым сыном, непобедимым Скандой, штурмовало эту гору, но было низвергнуто и сожжено грозовым оружием айндра. Вершину горы скрывало облако. Из него иногда выступали нагромождения неприступных скал, но нельзя было разглядеть, где же вход в естественную крепость.

Здесь, в великом ашраме Солнца, обитали восемьдесят мудрых брахманов, о которых говорили, что они живут на земле и не на земле, защищены без стен и не владеют ничем, кроме всего сущего. Местные крестьяне приближались к горе не иначе, как с благочестивой боязнью, и даже правивший этими землями царь Яудхеи Мадхава, гордый кшатрий, свысока смотревший на брахманское мудрование, приходил сюда за советом почтительно, словно к оракулу.

Там, где скрытая облаком тропа выводила на плоскую вершину горы, находился колодец. Вода в нем казалась красной от сандарака [32], в слое которого он был выдолблен, а из колодца исходил яркий синий свет. Две священные силы — Солнца и Грозы, Митры и Варуны — таились в колодце, и никто не смел брать из него воду, клятва которой по всей Индии почиталась одной из самых страшных. Рядом был кратер, извергавший пламя свинцового цвета, без дыма и запаха. Колодец мог уличить любого грешника, а пламя кратера — очистить его от любого греха, но лишь невольного. Колодцем Уличения владел суровый повелитель вод Варуна, Огнем Прощения — добрый к людям солнечный Митра. Невдалеке из земли выступали два огромных каменных сосуда: Сосуд Дождей и Сосуд Ветров. Особым образом сдвигая крышки на них, можно было управлять погодой.

На горе не было домов — лишь легкие деревянные хижины, крытые листьями. Не было и храмов, но среди деревьев стояло множество статуй богов — индийских, египетских, греческих… Аполлон здесь соседствовал с Кришной, ибисоголовый Тот — с Гермесом в дорожкой шляпе, Афина глядела в глаза Сарасвати, мудрой супруге Брахмы. Не было лишь изваяний злобных богов мрака, способных удовлетворить желания негодяя, щедрого на жертвы или сведущего в чарах.

Возле статуи Асклепия, в тени священного дерева ашваттха восседал красивый, величественный старик. Гриву белоснежных волос его удерживал золотой обруч с хризолитом и двумя сапфирами. Широкая борода сливалась с белой одеждой из хлопка. Перед стариком стояли и лежали пришедшие или принесенные издалека больные. Сегодня день у Царя-Лекаря был несложный. Он вернул зрение князю, пострадавшему от яда (хорошо, хоть сами глаза уцелели). Исцелил парализованную руку деревенскому ремесленнику. Изгнал из тела молодого крестьянина весьма вздорного демона из бывших кшатриев. Вправил и срастил бедро охотнику на тигров. Глава мудрецов уже собрался отдохнуть перед тем, как соберется Совет двенадцати, возглавлявший ашрам; как вдруг его мозга достигла почтительная, но настойчивая мысль извне. Он замер, вслушиваясь в нее, и лицо его становилось все более исполненным тревоги. Больные тихо ушли, дабы не мешать медитации наиболее чтимого из мудрецов. А тот поднялся, вошел в хижину и целый час просидел, вчитываясь в вынутый из золотого футляра свиток и чертя на пальмовом листе замысловатые янтры.

Затем он вышел и направился к поляне, где на расставленных кругом невысоких тронах из черной меди сидели десять немолодых мужчин в таких же, как у него, белых тогах, оставлявших обнаженными правое плечо и руку. Длинные волосы их стягивали белые повязки. Никто не носил ни обуви, ни украшений, кроме перстней с самоцветами. В этих перстнях, а также в резных посохах были заключены разнообразные магические силы. Из десяти пятеро были индийцы, двое — желтые скуластые жители Уттара Куру, остальные — перс, грек и сак. Еще один человек, одетый в небогатый кафтан и шаровары, стоял чуть в стороне. Его живое лицо с крупным кавказским носом обрамляла седеющая курчавая борода.

Царь-Лекарь сел на высокий трон черной меди с двумя золотыми фигурами всадников на крылатых конях по бокам и золотыми ножками в виде грифонов. Заметив кавказца, он указал ему на пустующий медный трон:

— Садись, достойный Мгер Арцруни. Брат Лицзы сейчас далеко отсюда. Итак, кто же теперь глава Братства Солнца? Прекратились ли наконец ваши распри?

— Прекратились. Главой избран Аполлоний из Тианы.

— Я хорошо помню его. По-прежнему ли он бескорыстен и рассудителен?

— Да. С его избранием согласились даже братья-иудеи, хотя он поддержал Веспасиана, чьи легионы сейчас осаждают Ершалаим. Но, видит Михр, лучшего императора нынче взять негде, есть только худшие. Дух Нерона ищет себе тело, и загнать его в преисподнюю сможет разве что Аполлоний. Он теперь лучший маг среди нас.

— Конечно. Потому что ищет мудрости повсюду, где ее стоит искать. Скажи, что в Палестине?

— Плохо, — опустил голову армянин. — Совсем плохо. Всюду измена, раздоры. Евреи уничтожают не так римлян, как друг друга. А вражду сеют чарами наследнички Симона-мага. Особенно усердствует Левий бен Гиркан, он же Клавдий Валент со своими Перстнями Зла.

— Гнусное изделие Захарии Самаритянина, — заметил грек. — Обычные семь перстней, посвященные семи светилам, — Аполлоний получил такие от нас, но изготовленные так, что с их помощью можно обращать на службу злу и пороку силы, связанные со всеми светилами.

— Вот поэтому у нас в Иране и считают всякую планетарную магию злой, — вмешался перс. — Погоди, а разве не вы справились несколько лет назад с Захарией?

— Мы, — неохотно проговорил Мгер. — Я с Элеазаром бен Йаиром. И тогда же, как базарные ротозеи, упустили эти проклятые перстни. Да и самого некроманта мы не одолели бы, если бы не один мальчишка — сармат по имени Ардагаст.

— Ардагаст? — переспросил Иарх. — Не тот ли дружинник, что принес Куджуле Кадфизу знаменитый амулет Атарфарна?

— Он, — улыбнулся армянин. — А поручил ему передать амулет потомкам Герая Кадфиза я по велению Богини Огня. — И тут уж Мгер Арцруни не ошибся.

— Вернемся к делу. Как я понимаю, Братство Солнца просит у нас помощи? — спросил Царь-Лекарь.

— Да. Ведь вы — мудрейшие и сильнейшие маги во всей ойкумене…

— Но не такие всемогущие, как кажется издалека, — устало вздохнул глава мудрецов. — Матхура, город Кришны, в руках Деванаги, и мы не можем покончить с этим змеиным отродьем. А теперь и Таксила… Не так давно, при моем деде, ашрам был в упадке. Из семидесяти мудрецов остался он один — в сто тридцать лет.