— В последний раз ты был у меня пять месяцев назад.

— Всего пять?

— Я смотрел твою историю.

— Готов поклясться, что прошел год. Но с каких пор тебя беспокоят излишне назойливые пациенты?

Чандрама тихо засмеялся.

— Нисколько не беспокоят. За визит пациента твоего класса государство начисляет мне дополнительные социальные очки.

— Неужели ты становишься меркантильным?

— В таком случае ты превращается в ипохондрика, — парировал Чандрама, — Давай-ка стягивай с себя одежду и ложись.

Маан расстегнул пиджак и снял его, оставшись в свободной белой рубашке, поверх которой его торс был стянут ремнями с наплечной кобурой. Повозившись, он расстегнул небольшой замок, и стряхнул ее с себя, подхватив рукой и положив на какой-то шкафчик. Оружие всегда выглядело неуместным в этом помещении, Маан, отчего-то смутившись, прикрыл его рубашкой.

— И брюки снимать?

— Их можешь оставить. Мы проведем обычный тест, а не полное обследование. Или ты хочешь пожаловаться на что-то ниже пояса?

— Нет, там порядок.

— Уверен? Кло не придет жаловаться ко мне?

— Не думаю, — Маан уже снял майку и осторожно ложился на поверхность сканера. Холодный пластик обжигал кожу, но на ощупь был мягким и почти приятным, как плотная резина, — Правда, и гордиться уже нечем. Мне уже не двадцать лет.

— Верно. В твоем возрасте от некоторых привычек приходится отказываться.

— Эй, я надеялся сохранить эту привычку до шестидесяти! Хватит и того, что Кло запретила мне есть жареное.

— И это совершенно верно. К пятидесяти годам твоя поджелудочная вряд ли годится для рекламы, Маан.

— Каждый раз, когда я выхожу от тебя, я чувствую себя старой развалиной. Пятьдесят два — это еще не старость.

— А с другой стороны, это уже и не молодость, — Чандрама зашел в смотровую, держа перед собой руки в стерильных перчатках, — Тебе надо следить за здоровьем, вот что я хочу сказать. Если тебе лет тридцать, ты еще можешь позволить себе бегать по крышам с пистолетом, но когда тебе уже стукнет пятьдесят, стоит здраво оценивать свои силы.

— Ты совершенно неверно представляешь работу инспектора, — вздохнул Маан, — Единственный риск, которому я себя подвергаю последние годы, это риск геморроя. Не та боевая травма, которой приятно было бы хвастаться перед коллегами за кружкой пива, а?

— Конечно, — кивнул Чандрама, хмурясь и включая свою аппаратуру, — Именно поэтому вместо печени у тебя кусок полимерного термопласта, начиненный электроникой, а правая нога…

— Ладно-ладно, я помню. В молодости здравый смысл никогда не был моим главным достоинством, — Маан заворочался, пытаясь устроиться поудобнее на плоской поверхности.

Приборы приглушенно гудели, некоторые из них изредка неритмично щелкали. Минуту или две Чандрама молчал, потом сказал:

— Кажется, ты утаил еще пару килограмм железа, не считая твоего колена. Вынимай.

— Ты не говорил ничего про железо… — проворчал Маан и, опять чувствуя себя смущенно, повозившись, отстегнул от правой лодыжки небольшую кожаную кобуру. Следом за ней он отдал Чандрама свой складной нож.

— Меня всегда удивляло, сколько хлама ты привык носить при себе. Признавайся, в детстве ты любил играть в войнушки?

— Да. Сам знаешь, от некоторых привычек сложно избавиться.

— А теперь серьезно. Жалобы есть?

Маан попытался пожать плечами, но в его положении это было непросто.

— Не так чтоб очень. Устаю. Отдышка частенько, особенно если приходится подниматься по лестнице.

— А печень?

— Ноет. Не каждый день, но случается. Особенно если съем что-то острое.

— Должен тебе напомнить, что ты на строгой диете до конца дней своих. Твой имплантант очень чувствителен и на твоем месте я бы не проверял его на прочность.

— Я не могу питаться пресными водорослями и салатом из эрзац-спаржи постоянно. Иначе сам позеленею и пущу корни.

— Ну конечно… Куда проще забивать свой желудок мясом и животным жиром. Если бы ты не потерял свою печень на службе, ты бы убил ее самостоятельно. Тебе и так несказанно повезло, что Контроль обеспечивает своих инспекторов полной медицинской страховкой. Знаешь, сколько стоит аппарат вроде твоего?

— Много?

— Да уж. Так что будь добр придерживаться диеты.

— Постараюсь, господин доктор.

Осмотр длился не очень долго, не более двадцати минут. Он проходил в молчании — Чандрама прикладывал к его телу маленькие холодные датчики, некоторые из них неприятно пищали, другие работали молча, ощупывал живот сильными твердыми пальцами, светил в горло маленьким фонариком. Два раза он брал кровь — из пальца и из вены, с помощью специальной трубки-дозиметра распределял ее по разным ячейкам на каком-то лотке, и отправлял в диагностическую установку, стоящую тут же. Маан расслабился. Лежать на прохладной мягкой поверхности в полном покое было даже приятно. Как подремать в кресле у парикмахера. Он привык к тому, как работает Чандрама, быстро и бесшумно, редкие прикосновения чужих рук не мешали ему.

— А теперь займемся твоей ногой… Какие-то ощущения есть?

— Кажется, нет. Я уже привык к этому колену. Даже не хромаю.

— Пять месяцев назад ты говорил то же самое.

— Да и чувствовал я себя так же. Нет, все в порядке, действительно. Из всех неудобств — только метало-детекторы, эти проклятые твари бросаются на меня, как бешенные собаки.

— И тебя каждый раз заставляют раздеваться до трусов?

— Нет. Инспектора Контроля не подлежат обыску или досмотру. Просто действует на нервы. Ты уже закончил?

— Практически. Если стало скучно, можешь одеться и выйти в кабинет. Я скоро приду.

Маан так и поступил. За несколько лет знакомства с Чандрама ритуал не претерпел никаких изменений. Меняться могли только шутки, которыми они обменивались во время процедур.

Чандрама вскоре появился. Он уже снял перчатки, и теперь держал в руках несколько мелко исписанных инфо-терминалом листов.

— Какие у меня шансы?

— Будешь жить, — кратко ответил Чандрама, — К несчастью для многих людей, населяющих эту планету. Если серьезно… Все, кажется, в норме. Эритроциты — порядок. Тромбоциты — порядок. Уровень холестерина повышен, но это ты, наверно, знаешь и без меня.

— Знаю.

— Ну и хорошо. Тогда можем сделать все как обычно. Я потребую чтобы ты держал себя в форме, ты мне в этом поклянешься, и выбросишь все услышанное из головы, как только переступишь порог кабинета. И в следующий раз опять будешь жаловаться на боли и отдышку. Идет?

— По рукам, господин доктор.

— В остальном… Излишний вес остался прежним, все двенадцать килограмм.

— Вот и нет, я похудел на два килограмма в прошлом месяце.

— Значит, в этом набрал четыре. Маан, двенадцать килограмм — это не такая уж огромная цифра, но я опять вынужден тебе напомнить о возрасте.

— Не очень-то тактично.

— Каждый лишний килограмм после пятидесяти лет — это повышенная вероятность осложнений с сердцем. Ты хочешь этого? Серьезно?

— У меня нет времени прыгать на скакалке.

— Есть множество менее трудоемких способов согнать избыточный вес. Хочешь, я отправлю тебя на йогу?

— Благодарю покорно, — Маан поднял руки, — Что еще?

— Давление повышено. Сто сорок пять на девяносто. Вот тебе твоя отдышка. Тебе нужны легкие физические упражнения и сбалансированное питание. Конечно, если ты не хочешь к следующему юбилею получить в подарок от своей конторы искусственное сердце.

Маан покачал головой. Чандрама всегда говорил в высшей степени нужные и правильные вещи, не оставляя своим пациентам возможности спорить. В этом почти все его знакомые медики были схожи. Он механически положил руку на свой живот. В первые месяцы после операции было сложнее всего, он постоянно прикладывал ладонь к тому месту, где раньше располагалась его печень. Ему казалось, что он чувствует изнутри холод, а под пальцами что-то твердое. Но Чандрама уверил его, что это все психосоматическое. Он был прав, как всегда, вскоре это прошло. Лишь иногда, раздеваясь чтобы лечь в постель, в которой уже тихо дышала Кло, он рефлекторно проводил пальцем по узкому розовому шраму в форме полумесяца справа от пупка.