– Я также сказала и много приятных вещей, - запротестовала она, ее темные глаза, заблестели от непролитых слез.

– Конечно, ты говорила, но совсем не тем людям, которых до этого оскорбляла. Я говорю о по-настоящему рассердившихся и оскорбившихся людях.

Он подошел к ней, и схватил ее за плечи.

– Пенелопа, - не терпящим возражения голосом, сказал он, - Будут люди, которые захотят обидеть тебя и причинить тебе боль

Его слова, словно не предназначались для нее, они перевернули его собственное сердце, и проникли в него.

Он попытался представить свою жизнь без Пенелопы. Это оказалось невозможным.

Буквально пару недель назад она была… Он остановился. Кем же она была? Другом? Знакомой? Кем-то, кого он видел, но никогда толком не замечал?

А сейчас она его невеста, скоро станет его женой. И может быть… может быть, она была кем-то большим. Кем-то более необходимым. Кем-то более драгоценным.

– Что я хотел бы знать, - проговорил он, намеренно заставляя свой разум вернуться к их беседе, а не блуждать по таким опасным тропкам. - Так это, почему ты не радуешься совершенному алиби, если, по-твоему, мнению хочешь быть неузнанной.

– Потому что оставаться не узнанной это не мое мнение, - возмущенно завопила она.

– Ты хочешь, чтобы все узнали про тебя? - спросил он, посмотрев на нее в изумление при неярком свете свечи.

– Нет, конечно, нет, - быстро ответила она, - Но это мое дело. Это дело всей моей жизни. Это все, что я смогла сделать в этой жизни. И даже если я не могу вынести разоблачения, будь я проклята, если кто-то другой сможет это сделать вместо меня.

Колин открыл рот, чтобы возразить, но к своему удивлению, ничего не сказал. Дело всей жизни. У Пенелопы было дело всей ее жизни.

У него же этого не было.

Она, конечно, не могла указать свое настоящее имя на этих колонках, но когда она была одна в своей комнате, она могла посмотреть на них, показать на них и сказать самой себе: “Вот оно. Это то, что я сделала за свою жизнь”.

– Колин? - прошептала она, явно удивленная его молчанием.

Она была удивительной. Он не мог понять, почему он не мог осознать этого прежде, он же всегда знал, что она была умна, прекрасна, остроумна и находчива. Но даже все эти прилагательные, и даже больше, чем он мог придумать, не могли отразить ее настоящей сути.

Она была удивительной.

А он был… Господи, он завидовал ей.

– Я ухожу, - сказала она мягко, поворачиваясь, и направляясь к двери.

Мгновение он не реагировал. Его разум был все еще заторможен от сделанных им открытий. Но когда он увидел ее руку на ручке двери, он понял, что просто не может позволить ее уйти. Ни этой ночью, ни любой другой.

– Нет, - хрипло пробормотал он, сокращая расстояние между ними в три больших шага.

– Нет, - повторил он, - Я хочу, чтобы ты осталась.

Она посмотрела на него. Ее глаза были двумя большими озерами замешательства.

– Но, ты сказал -

Он нежно взял ее лицо в свои руки.

– Забудь все, что я сказал.

И затем он понял, Дафна была все-таки права. Его любовь не была ударом молнии. Она началась с улыбки, слова, дразнящего взгляда. В течение каждой секунды, которую он проводил в ее обществе, это чувство росло, пока оно не выросло настолько, что он внезапно понял.

Он любит ее.

Он был все еще сердит на нее из-за публикации ее последней колонки, но он чертовски стыдился самого себя, из-за того, что он просто-напросто завидует ей, завидует, что у нее есть дело всей ее жизни и цель, но, несмотря на все это, он все же любит ее.

И если бы он позволил ее уйти прямо сейчас, потом он никогда бы себе этого не простил. Может быть, это и было определение любви? Когда ты безумно хочешь кого-то, нуждаешься в ней, обожаешь ее, даже тогда, когда ты просто в ярости и готов привязать ее к кровати, лишь бы не дать ей выйти отсюда и не наделать еще больше глупостей.

Была ночь. Было мгновение. Он был переполнен эмоциями, и должен был сказать ей. Должен был показать ей.

– Останься, - прошептал он, и притянул ее к себе, грубо, жадно, без всяких извинений или объяснений.

– Останься, - прошептал он снова, ведя ее к своей кровати.

И когда она ничего не ответила, он прошептал это в третий раз.

– Останься.

Она кивнула.

Он взял ее руки в свои. Это была Пенелопа. Это была его любовь.

Глава 18

В то мгновение, когда Пенелопа кивнула - точнее за мгновение до этого - она поняла, что она согласилась на большее, чем просто поцелуй. Она не была уверена, что заставило Колина передумать, почему он был так зол буквально минуту назад, а в следующую такой любящий и чуткий.

Она не была уверена, но, по правде говоря, ее совсем это не волновало.

Она была уверена лишь в одном - он сделал это, целуя ее так сладко, не для того, чтобы наказать ее. Некоторые мужчины могли бы использовать желание, как оружие, соблазняя из мести, но Колин не был одним из них.

Это было не в его характере.

Он, несмотря на все его распутные и шаловливые поступки, несмотря на все его шутки, поддразнивания и озорной юмор, был очень хорошим и благородным человеком. И он будет очень хорошим и благородным мужем. Она знала это так же хорошо, как саму себя.

И если он неистово и страстно поцеловал ее, опуская на свою кровать, накрывая ее своим телом вместо одеяла, это лишь потому, что он хотел ее, заботился о ней так, что смог преодолеть свой гнев.

Заботился о ней.

Пенелопа поцеловала его в ответ со всей своей страстью, отдавая ему всю себя, каждый уголок ее души. У нее были годы и годы любви к этому мужчину, и, испытывая недостаток в опытности и технике, она восполнила его своим пылом и страстью. Она вцепилась ему в волосы, извивалась под ним, абсолютно не обращая внимание на свой внешний вид.

На этот раз, они не были в экипаже, или в гостиной его матери. Не было опасения, что об этом узнают, не было необходимости сохранять презентабельный вид.

Этой ночью она могла показать ему все свои чувства к нему. Она ответит на его желание своим собственным, тихо поклявшись ему в любви, преданности и верности.

Когда эта ночь закончится, он будет знать, что она любит его, и всегда любила его. Она не может сказать ему этих слов, она не может даже прошептать их, но он узнает, что она любит его.

Или, возможно он уже знает. Это было бы забавно; ей было так легко скрывать свою тайную жизнь в качестве леди Уислдаун, но так невероятно трудно прятать свое сердце от него, каждый раз, когда она смотрела на него.

– Когда же ты мне стала так сильно необходима? - прошептал он, слегка поднимая голову так, что она смогла посмотреть в его глаза, темные и бесцветные при тусклом свете свечи, но такие зеленые в ее воображение.

Его дыхание было горячим, его пристальный взгляд, казалось, обжигал ее, и он заставил ее почувствовать жаркое и горячее ощущение внизу живота. Его пальцы оказались сзади ее платья, умело, передвигаясь по пуговицам, пока она не почувствовала, что ткань ослабла сначала вокруг груди, потом вокруг бедер и талии. А затем, ткани вообще на ней не стало.

– Господи, - прошептал он, голос его был не громче дыхания, - Ты так прекрасна.

И впервые в своей жизни, Пенелопа по-настоящему поверила в то, что это могло быть правдой.

Было что- то порочное и возбуждающее в том, что она почти полностью обнажена перед другим человеком, но ей совсем не было стыдно.

Колин так страстно на нее смотрел, прикасался к ней так благоговейно и почтительно, что она не чувствовала ничего плохого, у нее было сильное ощущение, что это ее судьба.

Его пальцы заскользили по чувствительной коже ее груди, сначала дразня ее кончиками ногтей, затем мягко лаская ее подушечками пальцев, потихоньку переходя на ее ключицу.

Что- то странное сжалось внутри нее. Она не знала, почему это случилось, то ли из-за прикосновения его пальцев, то ли потому, что он так на нее смотрел, но что-то в ней изменилось.