Магдален вскрикнула, и Шарль услышал. Он обернулся, поднял забрало, и глаза его зловеще загорелись. Шарль кинулся к ней, обеими руками держа меч, готовый разрубить ее пополам.

— Подлая шлюха! — взревел он, и крик этот перекрыл шум разгоревшейся битвы. Аврора завопила в руках Магдален, и женщина вздрогнув, помчалась по булыжнику двора. За ней, громыхая неслась громоздкая фигура в латах. Магдален бежала к лестнице, ведущей на стену, мечтая только о том, как бы вырваться из мрачного, похожего на тюрьму двора, к воздуху и солнечному свету.

Она слышала за собой торопливые шаги д'Ориака, потом огромная тень с мечом в руках легла на ступени лестницы. Магдален всхлипывала от ужаса, а ребенок кричал, надрывался, но она все бежала и бежала. Там, наверху, все было окутано дымом. Штурмовавшие обложили стены горящими связками хвороста, стрелки вели огонь. Взобравшись на стену Магдален, слыша за собой погоню, оглянулась: на нее с глазами, налившимися кровью, с мечом наперевес неслась смерть в образе кузена. Она отпрянула и увернулась от удара; меч со свистом рассек воздух, а Шарль по инерции пролетел несколько шагов к парапету. Дальше все было, как во сне: последний, роковой шаг д'Ориака за парапет и медленный-медленный полет за тяжелым мечом в чадящий дым… Только слабый крик возвестил Магдален, что это не сон.

— Пресвятая Богородица, Господи Иисусе! — бормотала она, но тут же вспомнив про Гая и Эдмунда, со всех ног побежала обратно во двор. Сперва она ничего не смогла различить в грохоте, крике и лязге — где уже вовсю кипела рукопашная. Магдален знала, что ей надо бежать к задним воротам, бежать, спасая себя и ребенка, но она не могла этого сделать, не увидев Гая.

И она его увидела. Как лев дрался он на мечах с Бертраном и удары этой битвы эхом разносились по двору, превосходя звон колокола. Два искуснейших бойца, два гиганта, два мастера страшного ремесла, именуемого убийством, оказались лицом к лицу. Вдруг Гай пошатнулся, теряя равновесие. С диким торжествующим криком Бертран ухватился за булаву и шипастый шар со страшной силой пошел вниз. Магдален дико закричала, но тут увидела, что Гай сумел увернуться в сторону, а вот голова Бертрана странно изогнулась. Потом де Боргар-старший наклонился вперед — через забрало хлынула кровь. Краем сознания Магдален поняла, что оплошность Гая была лишь обманным маневром. В следующее мгновение Гай вновь кинулся в битву.

Тем временем решетка ворот с грохотом поднялась, и воинство Дюрана с торжествующими криками ворвалось в крепость, неся с собой страх и смерть. Прохрипел рог, и лучники на стенах, развернувшись, обрушили на плац целый дождь стрел. И одна из них… одна из них ухитрилась проскользнуть в щель между шлемом и латами Эдмунда де Бресса. Вокруг уже слышались торжествующие крики, а он медленно оседал на землю, в своем черно-золотом плаще, забрызганном кровью, последним движением ухватившись за стрелу. Магдален бежала к нему. Сквозь смерть, сквозь стрелы, сквозь лес мечей она бежала к истекающему кровью мужу и вместе с ребенком упала перед ним на колени. Оруженосец и паж Эдмунда уже были рядом, они и подхватили господина на руки, чтобы оттащить подальше от схватки.

— Нужно вынуть стрелу, миледи, — сказал оруженосец, поднимая забрало раненого. — Раймонд сделает это, а я подержу его за плечи.

Глаза Эдмунда вылезли из орбит, но он все еще дышал. Двенадцатилетний Раймонд, превратившийся в это утро кровавой битвы из мальчика в мужчину, выдернул наконечник стрелы. Хлынула кровь, и Эдмунд хрипло вскрикнул.

— О, нет… Только не Эдмунд! — сзади возник Гай, и голос его невозможно было узнать. — Живо, надо снять с него латы и кольчугу, затем вынести его отсюда.

Вокруг продолжалась резня, но люди Дюрана мало-помалу захватывали позиции на стенах, и сопротивление оборонявшихся начинало ослабевать.

С Эдмунда сняли доспехи, и Гай вынес его из крепости. Город уже опустел — его жители бежали по равнинам, горестно крича; они хорошо знали, какая участь их ждет, как только последнее сопротивление в замке будет сломлено.

В лагере Дюрана оставались лишь лекари, священники и погонщики вьючных животных. Гай осторожно уложил Эдмунда на траву, и Магдален с ребенком вновь села возле мужа, вслушиваясь в его дыхание, следя за его состоянием. Паж побежал было за лекарем, но Гай остановил его:

— Сперва позови священника, Раймонд.

— Он еще дышит, — произнесла Магдален.

Глаза Эдмунда приоткрылись, и в течение минуты он пытался что-то сказать, пока кровь ключом била из его раны.

— Я люблю тебя, — проговорил он еле слышно.

— Я знаю, — Магдален сжала его руку. — И я любила тебя… насколько могла. Прости, что я ни на что больше, кроме любви, не была способна.

Глаза Эдмунда теперь отыскивали Гая.

— Это правильно, — прошептал он. — Все правильно. И теперь вы принадлежите друг другу.

Голова Эдмунда откинулась назад, словно жизнь ушла из него с этими последними словами.

Священник был уже рядом и бормотал молитву, прося Бога об отпущении грехов. Магдален держала голову Эдмунда, и по щекам ее струились горячие слезы. Потом она ощутила, как дух Эдмунда навсегда покидает их, и посмотрела на Гая — глаза его тоже блестели от слез. Сложив руки Эдмунда на груди, поцеловала его холодный лоб.

— Мир праху его — отзвучали последние слова молитвы. Магдален взяла на руки Аврору, заснувшую в траве, но все еще всхлипывающую после увиденного и пережитого за утро, и, не говоря ни слова, побрела куда глаза глядят.

18

Из крепости по-прежнему доносился лязг стали, вопли раненых, крики ярости и торжества. Небо над Каркассоном почернело от дыма. Похоронили Эдмунда в тополиной роще. Оставшиеся в живых, они уже не могли ничего сделать для Эдмунда, кроме как прочитать молитву «За упокой», стоя на коленях, а потом, завернув в его штандарт, погребли со всеми почестями, положенными столь знатному рыцарю и доблестному воину.

Ближе к вечеру штандарт де Боргаров слетел вниз с донжона, и люди де Бресса и де Жерве начали стягиваться в лагерь разбойников, оставляя тем в добычу город и замок, которых ждала та же участь, что и Бресс. Не должно было остаться ни малейшего свидетельства того, что вассал герцога Ланкастерского внезапно и дерзко напал на замок, владельцы которого находились под покровительством французского короля, ведь перемирие продолжало действовать. Все должны были думать, что Каркассонскую крепость взяли штурмом разбойники из воинства Дюрана, а цель у тех одна — насилие и грабеж. Выходка неожиданная по своей дерзости, но нельзя сказать, чтобы из ряда вон выходящая. Люди, вроде Дюрана, никогда не искали сколько-нибудь убедительных поводов для нападения на очередной город и замок, будто совершенно страшились загробных мук. Видимо, они предпочитали немедленное удовлетворение прихотей тела покою в жизни иной. Да и не осталось больше никого, кто мог бы поведать быль о похищенной женщине и ее ребенке, об их вызволении. Замкнулся кровавый круг, та цепочка страшных и горестных событий, начало которым положило рождение этой самой женщины.

Итак, люди де Бресса и де Жерве, которых с самого начала тяготило вынужденное союзничество с бандитами Дюрана, собрались вокруг стяга с изображением дракона и, как только солнце скрылось за вершинами гор, двинулись на север.

С наступлением ночи они были уже в десяти милях от Каркассона. Они разбили палатки на берегу маленькой речки, притока Гароны, недалеко от какой-то деревушки. Крестьяне были страшно перепуганы, когда через деревню проскакал отряд уставших воинов с лицами, почерневшими от копоти, в одежде, забрызганной кровью, с ранеными в обозе. Но отряд молча проехал через деревню и остановился на пустоши, не потравив ни пастбищ, ни хлебного поля.

Всю дорогу Магдален ехала с Гаем, но кроме отдельных отрывистых фраз, они не сказали друг другу ни слова. Смерть Эдмунда как будто провела между ними непреодолимую черту. С этой смертью нельзя было примириться, ее нельзя было принять.