Не вызывает сомнений то, что особые условия существования еврейского народа как народа, живущего по всей Европе, могли быть пригодны для целей социалистического федерализма по меньшей мере так же хорошо, как и для зловещих замыслов наднационалистов. Однако социалисты были настолько заняты классовой борьбой и настолько пренебрегали политическими последствиями своих унаследованных от прошлого теорий, что осознали существование евреев в качестве политического фактора только тогда, когда столкнулись с полномасштабным антисемитизмом как серьезным соперником во внутренних делах. Они не только не были готовы включить еврейскую проблему в свои теории, но и боялись вообще затрагивать ее. Здесь, как и в международных делах, они уступили поле наднационалистам, которые в результате смогли выставлять себя в качестве единственных, кто знает, как решать мировые проблемы.

К концу столетия исчерпали себя последствия афер 70-х годов, и эра процветания и всеобщего благоденствия положила конец, особенно в Германии, незрелым волнениям 80-х. Никто не смог бы предсказать, что это наступившее затишье было лишь временной передышкой, что все нерешенные политические вопросы вкупе с неутоленной политической ненавистью с удвоенной силой и яростью будут поставлены в повестку дня после первой мировой войны. Антисемитские партии в Германии после первоначальных успехов вновь утратили значение. Их лидеры, взбудоражив на короткое время общественное мнение, исчезли через заднюю дверь истории в темноте безумия и знахарского шарлатанства.

2.4 Левацкий антисемитизм

Если бы не ужасающие последствия антисемитизма в нашу эпоху, то мы могли бы уделить меньше внимания процессу его развития в Германии. Как политическое движение антисемитизм XIX столетия лучше всего изучать на примере Франции, где он господствовал на политической арене в течение более чем десятилетия. Как идеологическая сила, боровшаяся с другими, более респектабельными идеологиями за признание со стороны общественного мнения, он достиг своей наиболее выраженной формы в Австрии.

Нигде больше не оказали евреи таких крупных услуг государству, как в Австрии, где множество национальностей удерживалось вместе только посредством двойной монархии дома Габсбургов и где евреи, выступавшие в роли государственного банкира, пережили, в отличие от всех иных европейских стран, падение монархии. Подобно тому как в первый период этого процесса в начале XVIII столетия кредит Самюэля Оппенгеймера означал то же самое, что кредит дома Габсбургов, так и «в завершающий период австрийский кредит был кредитом Creditanstalt» — банкирского дома Ротшильдов.[79] Несмотря на то, что у монархии на Дунае не было однородного населения, а это является наиболее важной предпосылкой для эволюционного перехода к национальному государству, она не могла избежать трансформации просвещенного деспотизма в конституционную монархию и создания современных гражданских учреждений. Это означало, что она должна была принять определенные институты национального государства. В то же время современная система классов складывалась в Австрии путем их

врастания в структуру существующих национальностей, так что определенные национальности стали отождествляться с определенными классами или по крайней мере с профессиями. Немцы превратились в господствующую национальность во многом в том же смысле, как буржуазия стала господствующим классом в национальных государствах. Венгерская земельная аристократия играла, причем даже более выраженно, роль, сходную с той, что сыграло дворянство в других странах. Государственная машина изо всех сил стремилась сохранять абсолютную дистанцию по отношению к обществу, управлять, располагаясь над всеми национальностями точно так же, как поступало национальное государство по отношению к своим классам. Результатом для евреев было то, что еврейская национальность просто не могла слиться с другими и не могла сама стать национальностью точно так же, как она не слилась с другими классами и не стала сама классом в национальном государстве. Подобно тому как евреи в национальных государствах отличались от всех классов общества в силу своего особого отношения к государству, так и в Австрии они отличались от всех других национальностей в силу своего особого отношения к Габсбургской монархии. И точно так же как повсюду всякий класс, вступавший в открытый конфликт с государством, проникался антисемитизмом, так и в Австрии всякая национальность, которая не только включалась во всеобъемлющую схватку национальностей, но и вступала в открытый конфликт с самой монархией, начинала свою борьбу с нападок на евреев. Было, однако, существенное различие между такими конфликтами в Австрии, с одной стороны, и в Германии и Франции — с другой. В Австрии они не только были острее, в момент начала первой мировой войны все национальности, а это означало — любой сегмент общества, находились в оппозиции к государству, так что население в большей степени, чем где-либо еще в Западной и в Центральной Европе, было проникнуто активным антисемитизмом.

Наиболее примечательным из этих конфликтов была постоянно нараставшая враждебность по отношению к государству со стороны представителей немецкой национальности, усилившаяся после основания империи. Кроме того, немцы после финансового краха 1873 г. обнаружили полезность антисемитских лозунгов. В этот момент социальная ситуация была практически такой же, как в Германии, но при этом социальная пропаганда, нацеленная на приобретение голосов представителей среднего класса, прибегла к гораздо более яростным нападкам на государство и гораздо более открыто заявляла о нелояльности по отношению к стране. Более того, Немецкая либеральная партия, возглавляемая Шёнерером, с самого начала была партией низшего среднего класса, лишенной связей с дврянством и не испытывавшей каких-либо ограничений с его стороны, была партией, придерживавшейся крайне левых воззрений. Ей никогда не удавалось добиться действительно массовой базы, однако она весьма преуспела в университетах, где в 80-е годы создала тесно сплоченную студенческую организацию на платформе открытого антисемитизма. Антисемитизм Шёнерера, поначалу направленный почти исключительно против Ротшильдов, завоевал ему симпатии рабочего движения, которое рассматривало его как подлинного, но заблудшего радикала.[80] Его основное преимущество заключалось в том, что он мог основывать свою антисемитскую пропаганду на известных фактах: как член австрийского рейхсрата, он боролся за национализацию австрийских железных дорог, основная часть которых благодаря государственной лицензии находилась с 1836 г. в руках Ротшильдов, поскольку же ее срок истекал в 1886 г., Шёнерер сумел собрать 40000 подписей против ее возобновления, а также смог сфокусировать интерес общественности на «еврейском вопросе». Тесная связь между Ротшильдами и финансовыми интересами монархии стала совершенно очевидна, когда правительство попыталось продлить лицензию на условиях, явно невыгодных государству, а также населению. Агитация, которую вел Шёнерер по этому вопросу, положила в действительности начало оформленному антисемитскому движению в Австрии.[81] Дело в том, что это движение было начато и возглавлялось человеком, чья искренность не вызывала сомнений, чего никак нельзя сказать о немце Штекере и его агитации.

Движение Шёнерера не остановилось перед использованием антисемитизма в качестве средства пропаганды и быстро разработало ту пангерманскую идеологию, которой суждено было оказать на нацизм влияние большее, чем оказала какая-либо другая немецкая разновидность антисемитизма. Движение Шёнерера хотя и одержало победу в конечном счете, потерпело временное поражение от другой антисемитской партии, христиан-социалов, возглавляемых Люгером. Шёнерер подвергал католическую церковь и оказываемое ею влияние на австрийскую политику почти такой же критике, как и евреев. А христиан-социалы были католической партией, с самого начала стремившейся вступить в союз с теми реакционными консервативными силами, которые столь пригодились в Германии и во Франции. Поскольку австрийские христиан-социалы сделали больше социальных уступок, они добились больших успехов, чем в Германии или во Франции. Вместе с социал-демократами они пережили падение монархии и стали наиболее влиятельной группой в послевоенной Австрии. Однако еще задолго до установления Австрийской республики, в 90-е годы, когда Люгер с помощью антисемитской кампании сумел стать мэром Вены, христиан-социалы уже заняли типичную двойственную позицию по отношению к евреям в национальном государстве — позицию враждебности к интеллигенции и дружелюбия по отношению к деловым людям из числа евреев. Совсем не случайно, что, когда Австрия, ужавшись до своего немецкого национального компонента, стала национальным государством, они после ожесточенной и кровопролитной схватки с социалистическим рабочим движением за власть захватили государственную машину. Христиан-социалы оказались единственной партией, которая была готова к исполнению этой роли и которая уже в условиях старой монархии сумела завоевать популярность благодаря своему национализму. Поскольку Габсбурги были немецким домом и обеспечивали своим немецким подданным некоторое преобладание, то христиан-социалы никогда не нападали на монархию. Их функция состояла скорее в том, чтобы добиться для, по существу, непопулярного правительства поддержки со стороны значительной части немецкого населения. Их антисемитизм остался без последствий. Те десятилетия, когда Люгер правил Веной, были в действительности своего рода золотым веком для евреев. Вне зависимости от того, насколько далеко заходила иногда их пропаганда, чтобы завоевать голоса, христиан-социалы никогда не могли заявить, как Шёнерер и пангерманисты, что они «рассматривают антисемитизм как оплот национальной идеологии, как наиболее существенное выражение действительно всеобщего убеждения и тем самым как основное национальное достижение века».[82] И хотя христиан-социалы в той же мере, как и антисемитское движение во Франции, находились под влиянием клерикальных кругов, они по необходимости были гораздо более сдержанными в своих нападках на евреев, потому что не атаковали монархию таким же образом, каким антисемиты во Франции атаковали Третью республику.