Флорис и Адриан восхищенно переглянулись. Они поняли, на чем держится влияние иезуитов в Китае: в отличие от других орденов, изгнанных или арестованных по приказу императора за грубое насаждение чуждой китайцам веры, они никогда не сталкивались напрямую ни с одной религией. Вот почему свое возвращение отец дю Бокаж так долго держал в глубокой тайне: он «прощупывал почву».

Мандарин, как того требовала вежливость, поклонился и, глядя на молодых людей, наконец произнес долгожданные слова:

— Следуя беспорочному праву дружбы, мое недостойное жилище, один только вид которого внушает отвращение, готово смиренно принять благородных чужестранных варваров, сопровождающих моего друга Буо-Ша-Жи, владеющего даром ясновидения.

Несмотря на смертельную тревогу и трагизм их положения, Флорис с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться. Хотя его воспитатель Ли Кан много рассказывал ему о своей родине, первая встреча с Китаем поразила его. Взглянув на Адриана, он понял, что брата обуревают те же чувства. Однако он быстро отвел взор. Братья чувствовали, что не могут открыто смотреть в глаза друг друга. Прошло еще много нескончаемых минут, пока отец дю Бокаж уверял своего друга мандарина, что «их нечистые ноги отвратительного носорга не осмелятся ступить на восхитительный нефрит его дивно благородного и исполненного совершенством и гармонией дома.

Наконец спустя час они разместились в роскошном дворце из голубого фарфора, одном из многочисленных жилищ, принадлежавших почтенному Шонгу в провинции Пе-Чи-Ли. Грегуар был предоставлен заботам ученого доктора с жиденькой, но очень длинной седой бородой и лицом, напоминавшим заскорузлый пергамент. Ознакомившись с состоянием раненого, доктор удовлетворенно улыбнулся:

— Этот старый варвар воистину несчастен. Его время вкушать чай на овеваемых ароматным ветерком террасах Фо еще не пришло.

На деле это означало, что душа Грегуара столь крепко вцепилась в его тело, что ему суждено прожить на этой грешной земле еще много лет. Флорис и Адриан облегченно вздохнули; они не слишком сожалели о том, что достойному интенданту пока не придется воспользоваться гостеприимством божества Фо.

Китайский доктор достал из своего длинного рукава женьшеневые пилюли и передал их Ли Кану:

— Ты будешь давать их ему каждые два часа, и через восемь дней твой друг станет моложе, чем был прежде, разумеется, если только Будда удостоит его своей милости и протянет над его головой одну из своих милостивых рук.

В настоящую минуту содействие множественного провидения было отнюдь не лишним: Грегуар бредил и метался в сильнейшем жару. Служители в лазурных хламидах держали наготове горячие салфетки, пропитанные ароматом жасмина, дабы смягчить его сведенные судорогой члены, другие прислужники принесли Флорису, Адриану и их товарищам шелковые одежды, зеленый чай и самые изысканные блюда: сушеных устриц, медвежьи ноги и ласточкины гнезда. Отдельные апартаменты были предоставлены в распоряжение Ясмины. Под бдительным оком Маленькой Мышки она уже расположилась на отдых. Федор отправился спать, чтобы через несколько часов сменить Ли Кана у изголовья Грегуар а. Жорж-Альбер, начавший свое знакомство с китайской кухней с рисовой водки, с трудом пытался справиться с пищей при помощи палочек из слоновой кости. Стоящий перед ним низенький столик был уставлен сотней фарфоровых блюдечек с трещинами глазури и фаянсовыми горшочками размером с наперсток: все они были наполнены мелко нарубленной или вязкой зеленой, розовой и голубой едой, сочным пунцовым тестом, фруктами, перцем, мясом в сладком имбирном соусе, дольками засахаренных апельсинов… Скоро зверек понял всю тщетность своих усилий и, побросав палочки, воспользовался своими природными инструментами: это означало, что он совал пальцы во все тарелочки и горшки, до которых только мог дотянуться. После того как его указательный палец увяз в горшочке с соей, он прекратил знакомство с китайской кухней, сделал пару глотков водки и тотчас же заснул, ощущая блаженное состояние опьянения.

Несмотря на уговоры Ли Кана, Флорис и Адриан отказывались покидать изголовье Грегуара. Сев возле постели больного, они решили провести там всю ночь. Но Флорис чувствовал, как у него страшно болит и кружится голова. Перед глазами вспыхивали искры, острая боль в затылке терзала его словно клещами. Ему явно требовалась помощь врача. Несмотря на неукротимую физическую силу и безрассудное мужество, поединок с Великим Моголом истощил его организм. Что же касается Адриана, то нервы его были на пределе. После примирения его каждый раз охватывало жуткое чувство неловкости, когда взгляд его встречался с взглядом младшего брата.

Они не могли уснуть, однако сон был единственным лекарством, которое могло бы им помочь. Старый лекарь внимательно наблюдал за братьями. Затем он хлопнул в ладоши. Один из служителей почтительно внес медный, покрытый лаком поднос, где стояла небольшая жаровня, лежали трубки и много маленьких шариков. Тоненькими щипчиками врач взял один шарик, нагрел его над пламенем и аккуратно затолкал в чубук трубки. Протянув трубку Флорису, он проделал ту же самую операцию с трубкой для Адриана.

— Возьмите, это снадобье является поистине чудодейственным лекарством для того, кто не злоупотребляет им. Оно называется опиум и пришло к нам из Индии в 31 году змей[40]. Этот наркотик, сыновья варваров, исцелит ваши истомленные сердца. Ваш старый друг не нуждается сейчас в вашей помощи. Так возьмите же трубки и затянитесь. Вы скоро уснете, а когда проснетесь, все забудете. Вы почувствуете себя свежими и бодрыми, о чужестранцы, пришедшие с Запада, вы снова будете готовы противостоять неумолимому року и с открытым забралом встречать удары судьбы.

Молодые люди слишком устали, чтобы протестовать или отказываться, к тому же старый врач внушал им доверие. Казалось, он читал в их сердцах словно в раскрытой книге. Флорис и Адриан растянулись на удобных циновках и принялись глубоко вдыхать ароматный дым через длинный мундштук. Сначала вкус показался им неприятным, но внезапно Флорис почувствовал, как его пульс замедляется. Посмотрев на брата, он увидел, как тот усиленно моргает глазами, пытаясь бороться с охватившим его сном. Братья улыбнулись друг другу:

— Да, навеки вместе, — прошептали их отяжелевшие и одновременно невесомые губы.

Флорису казалось, что он погрузился в какой-то призрачный, молчаливый мир. Дыхание его участилось, температура тела резко поднялась, энергия его рвалась наружу, хотя он и не ощущал потребности сделать хотя бы одно движение. Мысли нахлынули на него, его пылкое воображение порождало тысячи картин из его прошлого, и все они медленно проплывали перед его очарованным взором, ибо являли собой только приятные воспоминания. Обнаженная Елизавета покрывала его тело горячими поцелуями, и он не ощущал ни малейшего стыда. Юлия Менгден, кроткая, словно агнец, распускала волосы, и они тяжелой волной падали к его ногам. Все женщины, которые когда-либо вторгались в его жизнь, кружились вокруг него в чарующей пляске и в порыве сладострастия протягивали к нему руки. Зингара танцевала, Филиппа смеялась, Полина раскрывала свои розовые губы. Не в силах сопротивляться, Флорис позволил ввергнуть себя в пучину невозможных и невероятных наслаждений.

Перед Адрианом же разворачивались картины его будущей жизни с Ясминой. Все казалось ему простым и желанным. Он сладострастно вдыхал таинственный аромат восточной принцессы. Океан был окутан легкой дымкой, он был счастлив. Голова его поникла. Он попытался бороться со сном, чтобы не отпускать свою возлюбленную. Но наркотик произвел свое действие. Братья впали в забытье. Старый врач удовлетворенно взирал на них:

— Да… спите… спите, сыновья варваров, пришедшие с Запада.

Он осторожно взял трубки из неспособных более их удерживать рук. Флорис улыбнулся последней картине, проплывавшей перед его взором: на облаке, парившем в эфирных высотах, сидела Батистина и протягивала к нему руки.