— Смерть Христова, — воскликнул Флорис, готовый кинуться к оружию, оставшемуся на берегу ручья.

Адриан сделал ему знак не двигаться, а отец дю Бокаж — не ругаться. Наверху, окружив их со всех сторон, выстроилось не меньше сотни монгольских всадников. Они потрясали ярко раскрашенными луками, готовые в любую минуту выпустить острую стрелу в сторону чужеземцев.

— О чем вы думаете, — приглушенно заговорил Флорис, — посмотрите, они же до сих пор не осмелились выстрелить. Федор, ты вполне сможешь уложить десяток своей саблей, и я тоже, а ты, Адриан, хватай пистолеты, они к тебе ближе всего, передай один Ли Кану, и стреляйте, наверняка они никогда не видели огнестрельного оружия, и наши выстрелы до смерти напугают их. Ну что, начинаем?

— Нет, позвольте мне заняться ими, я умею говорить с такими людьми, они у меня быстро станут кроткими как ягнята, — заявил отец дю Бокаж, и, достав с груди распятие, начал медленно подниматься навстречу всадникам.

Флорис и Адриан принялись разглядывать своих возможных противников; это были люди со смуглыми, отливавшими медью лицами, одетые в длинные кожаные рубахи красного цвета. Их раскосые глаза были наполовину скрыты огромными мохнатыми шапками, украшенными коралловыми побрякушками и тремя длинными лентами, висящими сзади. У них был гордый и дикий вид.

— Mourgou Likou (наше почтение)… — торжественно начал преподобный отец.

Однако друзьям не удалось дослушать окончание речи отца-иезуита. Двое всадников, потрясая копьями, соскочили с коней. Флорис и Адриан закрыли глаза. Сейчас монголы пронзят отца дю Бокажа, а они стоят слишком далеко, чтобы защитить его. Но всадники всего лишь легонько ударили бедного святого отца по голове, чтобы заставить его замолчать, затем быстро связали ему руки, заткнули рот и бесцеремонно перекинули через седло одного из пони.

— Давай, хватай пистолеты, сейчас самое время, — зашептал Флорис.

— О, нет Майский Цветок! Беспрерывная Молитва не знал магических слов, уступи же место моему горячему дыханию.

Маленький китаец мягко вышел из воды и приветствовал монголов троекратным почтительным поклоном до самой земли. Затем он воскликнул:

— Om ma n’i pad ma houm (О великий Лотос)!

Флорис и Адриан с надеждой переглянулись, зная, что монголы приписывают этим словам поистине волшебное значение. Но, наверное, у Ли Кана было плохое произношение, ибо ему была уготована та же участь, что и достойному иезуиту, с той разницей, что им занялись четыре красных дьявола. Китаец показался им помоложе и помускулистее, нежели отец дю Бокаж.

— А-а-а… О-о-о… Ко мне… на помощь, господин герцог, вы же сказали, что с нами ничего… не случится… — укоризненно завопил Грегуар, на которого предательски напали сзади несколько спустившихся в лощину всадников.

Флорис и Адриан повернулись с быстротой рыси. Выскочив из воды, они пустились догонять своего старого друга. Монголы оставили Грегуара к приготовились к встрече молодых людей. Флорис ударил кулаком в лицо одного из монголов, который тут же упал, удивленный столь неожиданными приемами борьбы, которые ему явно были незнакомы. Тем временем молодой человек схватил другого монгола, оторвал его от земли, раскрутил над головой и, словно снаряд, запустил им в его товарищей, рухнувших, словно карточный домик. Адриан схватил за шиворот двоих монголов, стукнул их друг о друга и быстро выпустил из рук, отчего они в полуобморочном состоянии рухнули на землю, и обернулся к следующим нападавшим, которые, проявляя впечатляющую осмотрительность, прикрываясь щитами, осторожно спускались в лощину. Опасения их были не напрасны, несмотря на то, что Федору уже удалось уложить двух или трех монголов, он неожиданно разъярился и издал боевой казачий клич:

— Ай… яй… яй… Алаверды![29]

Монголы замерли: их барабанные перепонки не привыкли к подобным звукам. Они быстро принялись совещаться. Стрелки из лука ожидали приказа, которого все не было, и, казалось, с трудом сдерживали стрелы, готовые сорваться и полететь в кого-нибудь из своих.

— Федор, бей вон тех, а мы займемся остальными, — закричал Флорис, подняв огромный камень и швырнув его наверх. Тем временем Адриан, схватив саблю, со свистом раскрутил ее у себя над головой. Оглядевшись, Федор с ревом бросился к деревцу, выдрал его с корнем и, словно средневековый рыцарь, с деревцем наперевес бросился на врага, сметая все на своем пути. Жорж-Альбер также принял самое живое участие в сражении: он кусал монголов за голые икры, прикрытые кожаными рубахами. Монголы брыкались и взвизгивали, не понимая, откуда совершается нападение. На краю лощины их командир начал выказывать признаки нетерпения. По его знаку к неукротимой четверке начал спускаться новый отряд. На этот раз противников было не меньше пяти десятков. Флорис, Адриан и Федор пали, сраженные численностью, успев, однако, вывести из строя не менее двух десятков воинов. Наконец, все путешественники были извлечены из лощины.

У Флориса была рассечена губа, у Адриана разбит лоб, а единственный глаз Федора заплыл, утопая в огромном синем пятне, растекавшемся вокруг него. Жорж-Альбер потерял один зуб, однако ранения монголов были значительно серьезнее. Всех узников, включая обезьянку, тщательно связали, заткнули им рты и по знаку командира отряд двинулся на юг. Всадники скакали всю ночь. Ранним утром Флорис заметил, что они покинули Гоби и теперь направляются к какой-то горе. Похолодало. На тучных высокогорных пастбищах паслись дикие лошади.

Адриан, ехавший рядом, несмотря на кляп, тихо выругался и подтолкнул брата, устремив свой взгляд вдаль. Флорис проследил за его направлением: в огромном скалистом цирке, на высоте приблизительно двухсот саженей разместился необычный город. Крошечные пони резво поднимались по отвесной каменистой тропе. Когда они подъехали поближе, Флорис увидел, что это было своего рода разборное поселение: дома, сплетенные из ивовых прутьев, скреплялись друг с другом, а также прикреплялись к скалам с помощью кожаных ремешков. Монголы выходили из своих жилищ и смотрели, как воины везли пленников.

«Вот почему нас не убили на месте, — подумал Флорис, — они хотели похвастаться своей добычей».

При появлении пленников очень странно вели себя женщины. Лица их были открыты, они, смеясь, бегали вокруг узников, показывали на них пальцами и били себя в грудь, отчего их длинные косы, концы которых были украшены кусочками серебра, жемчугом или драгоценными камнями, мелодично звенели. Одна из них стянула с себя свой остроконечный шелковый колпак и натянула его на Флориса, что страшно развеселило ее товарок.

«Интересно, что это они так веселятся, — думал молодой человек, невольно улыбаясь при виде суетящихся девиц, — в конце концов, если они нас и убьют, то сделают это с искренней радостью».

Всадники остановились перед «дворцом», как, судя по размерам этого плетеного сооружения, прижавшегося к скалистой стене и покрытого красным войлоком, могли судить Флорис и Адриан.

По площади расхаживали ламы в желтых балахонах и солдаты в длинных черных плащах. Раздался гонг, следом зазвучали цимбалы. Воины быстро спешились, спустили пленников и поклонились до самой земли. Флорис и Адриан последовали их примеру, однако, не привыкнув к восточным приветствиям, когда при поклонах голова касается земли, они с любопытством смотрели на приближающийся кортеж. Ламы играли на однострунных инструментах, напоминавших скрипку. Они вышагивали впереди женщины, лицо которой было скрыто вуалью, а голову украшал красный тюрбан с огромным бриллиантом. За ней следовало множество женщин, также с закрытыми лицами. Должно быть, это была свита, ибо одеяние, по пышности превосходившее все прочие, свидетельствовало о ее благородном происхождении. Широкий плащ из голубого с золотом шелка ниспадал с плеч, наполовину скрывая тунику и широкие шаровары, перетянутые двенадцатью переплетенными полумесяцами, которые вместе составляли огромную бриллиантовую брошь. Жорж-Альбер, сидевший рядом с молодыми людьми, внезапно занервничал; он застонал и, корчась, принялся кататься по земле. Чтобы приободрить его, Флорис дружески подтолкнул его плечом, ибо руки его по-прежнему были связаны, и продолжил свои наблюдения. При прохождении кортежа народ опускался на колени и читал молитвы. Внезапно один из солдат заметил, что Флорис и Адриан безмятежно наблюдают за происходящим. Он поднял плеть, чтобы заставить их отпустить голову. Женщина под вуалью, которая вот уже несколько минут наблюдала за пленниками, жестом остановила его и подошла к молодым людям. Ламы семенили впереди, оглашая воздух дребезжащими звуками. Королева или принцесса, ибо женщина, без сомнения, принадлежала к царственным особам, внимательно рассматривала Флориса и Адриана. В узкой щелочке между тюрбаном и белой вуалью виднелись огромные черные глаза. Флорису даже показалось, что она смеется. Она что-то сказала, но так тихо, что юноша не услышал. Один из лам быстро наклонился, сгреб Жоржа-Альбера и вручил его принцессе. Флорис попытался возразить, однако кляп был прочен, и протест его остался втуне. Кто эта негодная мусульманская нахалка, затесавшаяся среди буддистов, и по какому праву она осмелилась утащить его друга? Флорис встрепенулся, но один из солдат ударил его по плечу и вынудил опуститься на колени. На этот раз Флорис был совершенно уверен, что он слышит насмешливое хихиканье; звуки голоса показались ему знакомыми. Жорж-Альбер совершенно позабыл о своем хозяине; освобожденный от пут, он сладострастно обнимал принцессу. Последняя уже собиралась уходить, однако внезапно передумала и уставилась на Адриана. Золотые кудри юноши слиплись от крови, еще сочившейся из раны на лбу. Принцесса взялась за кончик своей вуали, нежно отерла раненому лоб и удалилась, сопровождаемая толпой священнослужителей и свиты, оставив за собой тонкий запах духов. Флорис повернулся к брату: тот улыбался. Его голубые глаза с синими искорками блестели непривычно ярко.