— Скоро жилье.

То физическое и душевное напряжение, которое они испытывали с момента побега, улеглось. Оказавшись у берега, оба почувствовали усталость. Казалось, ныло все тело, болели кости, ноги слушались плохо. Подъем на крутой берег был мучителен. Рука Рахманцева невольно отрывалась от идущего впереди Михаила, и каждый раз он скатывался с обледенелого обрыва обратно к Ангаре. Пришлось взвалить его на плечи. Огоньки незнакомой деревушки мелькали теперь слева и справа. Нащупав огородный плетень, они ухватились за жерди, ощупью добрели до низенькой постройки, сплошь утонувшей в снегу.

— Должно быть, хлев. Ты дожидайся здесь, а я постучусь, — прошептал Новгородцев и стал медленно продвигаться к избе. Под сенками глухо затявкал пес.

На стук вышел немолодой крестьянин с наброшенным на плечи полушубком.

— Кто тут? — спросил он сердито.

Михаил отделился от стены и шагнул к хозяину.

— Я сбежал из «поезда смерти». Со мной один товарищ, — сказал он устало крестьянину и, помедлив, добавил: — Может, скроешь нас?

Молчание хозяина казалось долгим. Послышался вздох.

— Не знаю, паря, что и делать с вами… Твой-то друг где?

— Ждет возле хлевушки.

— Вот чо, пускать в избу вас опасно. В деревне карательный отряд, — заговорил медленно крестьянин. — Оборони бог, нагрянут! Не миновать мне тогда пули вместе с вами. Как пособить, не знаю. Наших с полдеревни ушло в партизаны, каратели и рыскают теперь по избам. Однако вот чо, — сказал он уже решительно. — Спрячу вас в хлевушке. Там у меня свиньи живут. Соломы много, залезете к ним в гайно, как-нибудь ночь проведете, а там будет видно. — Прикрыв сенки, крестьянин повел Михаила к постройке, где ждал их Рахманцев, открыл тяжелый засов. Из хлевушки потянуло теплом. — Залазьте, а я схожу тут к одному мужику, посоветуюсь, — сказал он и, закрыв дверь снаружи, ушел.

Почувствовав человека, испуганно хрюкнула свинья и поднялась. Под соломой было тепло; прижавшись друг к другу, беглецы долго молчали.

— А если он выдаст нас карателям? — произнес с тревогой Рахманцев. — Кто его знает, что за человек?

— Вот что, Гриша, — зашептал Новгородцев, — во дворе я заметил поленницу дров. Не лучше ли нам перебраться туда? Устроим лаз, заделаем его и будем ждать рассвета.

Они выползли из-под соломы и, оказавшись возле двери, нажали на нее плечами.

— Закрыты снаружи.

На душе обоих стало неспокойно. Неожиданно под самым ухом Новгородцева пропел петух, на шесте завозились куры.

— Напугал, проклятый, — выругался Михаил.

Нащупав отверстие у дверного косяка, он просунул руку и с трудом отвел задвижку. На дворе было по-прежнему тихо. Через Ангару с севера на юг хорошо был виден Млечный путь.

— Куда идти? — В деревне, по словам крестьянина, стоит карательный отряд.

— В поле?

От одной мысли, что они будут бродить по незнакомой местности, утопая в сугробах, в поисках приюта, стало тоскливо.

Стук упавшей жерди и скрип сапог заставил их попятиться обратно в хлев.

— Кто-то идет, — прошептал Новгородцев и плотнее закрыл за собой дверь.

Шаги приближались.

— Похоже, хозяин, а с ним еще двое. Может, каратели? Ты стань по ту сторону косяка, а я буду здесь. Как только войдут, навалимся дружно на них. Ты не робей, — шептал Михаил.

За дверью послышалось сначала покашливание, затем голос хозяина.

— Как бы не замерзли ребята. Ночь-то морозная.

— А ты соломы потом побольше накидай, а утре обсудим, что делать, — раздался второй голос.

Беглецы вздохнули с облегчением.

Крестьяне вошли в хлев.

— Эй, ребята, где вы? — негромко спросил хозяин.

— Здесь, — радостно отозвался Михаил.

Из разговора выяснилось, что в тайге находится большой отряд партизан. Связь налажена, и как только будет удобный случай, их отправят к повстанцам.

— Через денек, может, что придумаем, — заметил на прощание один. — Только из хлева не выходите, упаси бог, заметят каратели, тогда все пропало.

Мужики ушли. Новгородцев и Рахманцев забрались обратно в гайно и начали укладываться на ночлег. Большая нора была плотно закрыта соломой, холодный ветер сюда не проникал. Михаил уснул. Гриша долго ворочался. Мешала больная нога. Забылся сном только перед утром.

Разбудил их голос хозяина, который принес хлеб и горячую картошку.

Через маленькое оконце лил яркий свет. Выбравшись из соломы, друзья огляделись. Сверху была положена жердь, и на ней, нахохлившись, сидели куры. В углу лежало деревянное корыто с остатками пищи для свиней. Хозяин — могучего телосложения сибиряк, казалось, весь обросший волосами, — стоял с пустой чашкой в руках и смотрел добрыми глазами на ночных гостей.

— Стало быть, утекли от беляков? Ишь ты. Много их понавалило к нам в Сибирь. Похоже, жарко приходится. Откуда сами-то?

— Из Зауралья, — перекидывая с ладони на ладонь горячую картошку, ответил Новгородцев.

— Ладно, отдыхайте, а я схожу тут к ребятам, может, утре отправим вас в горы, — и, как бы отвечая на мучивший беглецов вопрос, крестьянин сказал веско: — Не сумлевайтесь, не выдадим. У меня у самого младший брательник белыми расстрелян, — сдвинув сурово брови, он вышел.

День казался долгим. Оба пытались уснуть, но не могли.

Сегодня ночью они должны уехать к партизанам. Удастся ли проскочить колчаковскую заставу? Хозяин и те двое — люди надежные. Но сумеют ли они отвлечь подозрение карателей? Мысли беглецов прервало дикое кудахтанье упавшей спросонья на пол курицы. Птица продолжала кричать точно под ножом. Михаил выругался.

— Черт тебя хватил. Еще услышит кто-нибудь!

Нервы беглецов напряжены до предела. Обостренный слух ловил каждый шорох. На Ангаре треснул лед. Холодные струйки воздуха просачивались через щели хлевушки, оседали на стенах плотным куржаком, куржак искрился под лунным светом, проникавшим в оконце, играл кристаллами. Беглецов начало клонить ко сну.

Кто-то подъехал к избе. Рука Рахманцева легла на плечо дремавшего Михаила:

— Слышишь, идут…

Сонливость Новгородцева враз исчезла. По двору шли двое, остановились возле хлевушки и отодвинули засов. Один сказал вполголоса:

— Кто тут, выходи. Да пошевеливайтесь, ждать некогда.

— Лезьте в короб. — Крестьяне помогли беглецам укрыться в лежавшее в коробе сено. Прикрутив короб веревками к саням, чтоб не слетели на раскатах, тронули коней. На окраине подводчиков остановил колчаковский патруль и потребовал пропуска. Михаил лежал на дне короба, затаив дыхание.

— Черт вас носит по ночам, чалдоны, — возвращая пропуска, выругался патрульный офицер. — Чтоб вас волки задрали. Езжайте! — скомандовал он.

ГЛАВА 32

Крестьянская подвода свернула с большака в лес. Скрываться под сеном не было нужды. Выбравшись из него, беглецы вздохнули с облегчением. На санях, положив винтовки на колени, ехали трое партизан. Михаил думал о брате: жив ли Петр?

Подвода, петляя среди лиственниц, удалялась все дальше в глухомань. Сидеть было трудно. Сани бросало из стороны в сторону, порой полозья скрипели по корягам, скрытым под слоем снега, упирались передками в бурелом, приходилось расчищать дорогу и помогать лошадям.

— Ну и сторонка, — соскакивая с воза, промолвил довольный Михаил. — Сюда беляки не скоро попадут.

— Если и попадут, то живыми не выберутся, — отозвался немолодой партизан и, помолчав, добавил: — А ты, человек хороший, садись-ка обратно в сани. Доставим в штаб, а там будет видно.

— Значит, едем вроде как пленники?

— Иначе нельзя. Люди вы неизвестные. Может, вас беляки подослали вроде лазутчиков.

— Правильно, отец. Хвалю, — Михаил полез обратно в короб.

— Хвалить меня нечего, я свое должен сполнять. Вот сдадим вас Звереву… Поди, курить охота, держите. — Дозорный протянул табак Михаилу.

Миновав заставу, подвода перевалила небольшой овраг. Лиственный лес отступил, и перед глазами открылась широкая поляна с занесенными снегом землянками. О жилье можно было догадаться лишь по трубам, из которых шел дым.