— Вы сын ямщика Батурина? — спросил радостно Андрей.

— Да, — ответил Епиха и, свертывая цигарку, продолжал, не скрывая усмешки: — Родителя вашего тоже знаем. Праведной жизни человек.

— За отцовские дела я не ответчик, — резко ответил Фирсов.

— Правильно, отец сам по себе, сын сам по себе, — вмешался в беседу первый солдат и, стараясь загладить неприятный разговор, спросил: — Что из дому пишут?

— От отца писем не получаю и сам не пишу, — ответил Андрей и, помолчав, спросил в свою очередь: — А вам что пишут?

— Нужда заела, последнюю корову со двора свели, — безнадежно махнул рукой солдат. — Теперь там Тегерсены хозяйничают, — продолжал он. — Заводчик Балакшин кооперативное товарищество организует, а кто в правлении сидит? Поп да богатые мужики. Вот тебе и товарищество. Это товарищество овец с волками, — рассказчик сплюнул на огонь. — В единении — сила, — произнес он с насмешкой. — Тит Титыч жмет руку Ваньке безлошадному. Картина! — и тут же крикнул проходившему мимо здоровяку: — Оська, зайди!

Когда тот подошел, значительно сообщил: — Знаешь, кто наш господин прапорщик? Брат Сергея Фирсова. Родной брат!

Тревожно стало на сердце Андрея от мрачного взгляда Осипа. Не поняв его, Фирсов подумал: «Велика же ненависть к богатству моей семьи!»

…Рота, куда Фирсов был назначен взводным командиром, несколько дней подряд отбивала яростные атаки неприятеля. Сила артиллерийского огня нарастала.

Омарбекова не было видно. Связавшись по телефону со штабом полка, Андрей получил приказ контратаковать неприятеля на своем участке.

Над окопами взвилась ракета — сигнал к контратаке. Андрей выскочил из траншеи:

— Ура!

— А-а-а, — разнеслось по полю. Солдаты кинулись навстречу врагу.

Фирсов смешался с ними, выпустив из пистолета все пули, с силой ударил рукояткой здоровенного немца и, подняв винтовку упавшего, обрушился ею на врагов. Рядом с ним дрался Епифан Батурин, недалеко, пробивая путь штыком, упорно шел вперед Осип Подкорытов.

Обычно добродушное лицо Епифана было искажено злобой. Казалось, несокрушимая сила влекла его в гущу врага. Разгоряченный боем, он яростно пробивался через вражеские ряды к знамени. Плечом к плечу шли остальные солдаты. Левая щека Осипа была рассечена, но он не чувствовал боли, яростно работал штыком, не отставая от Батурина.

Фирсов отбивался шашкой от наседавших на него врагов. Если бы не подбежал Осип, Андрею пришлось бы плохо. Солдат прикладом свалил ближайшего немца. Остальные попятились.

Из маленького, чудом уцелевшего леска выскочила конная сотня оренбургских казаков и кинулась наперерез вражеским уланам. Свалка продолжалась вокруг неприятельского знамени. Рослый Епифан, точно таран, пробивался к плотной группе врагов, окруживших знамя; от винтовки его остался один ствол. Приклад был сломан, коробка разбита, и штык стал не нужен. Верхняя губа Батурина рассечена, и кровь залила подбородок.

Стоявшая в резерве вторая сотня оренбургских казаков решила исход контратаки.

Возвращаясь в свой блиндаж, Андрей заметил прижавшегося к брустверу человека. Приглядевшись к тощей фигуре, узнал батальонного командира Омарбекова.

Чувство отвращения охватило Фирсова. Сделав вид, что ищет что-то под ногами, Андрей наклонился, не громко, но внятно произнес:

— Трус!

Омарбеков съежился, точно от удара, и умоляюще произнес:

— Ради бога, не предавайте гласности.

Андрей круто повернулся от батальонного и поспешно зашагал по окопу.

В блиндаже Андрей повалился на постель; однако, заслышав чьи-то шаги, приподнялся. Вошел вестовой.

— Вас вызывают в штаб полка.

— Иду, — Андрей неохотно поднялся, отправился в штаб. Увидев Фирсова, Омарбеков отвернулся.

Командир полка фон Дитрих, полный седеющий мужчина, казалось, весь был поглощен изучением полевой карты.

— Прапорщик Фирсов прибыл по вашему вызову.

Фон Дитрих поднял глаза от карты.

— Из батальона капитана Омарбекова?

— Так точно.

— Сегодня я представляю вас к получению звания подпоручика и к георгиевскому кресту второй степени. А сейчас, — фон Дитрих повернул надменное лицо к адъютанту, — приготовьте приказ о временном назначении Фирсова командиром второй роты вместо убитого в бою подпоручика.

К Фирсову подошел Омарбеков и заискивающе произнес:

— Поздравляю с наградой.

Андрей, не скрывая отвращения, посмотрел на командира. Пробормотав что-то невнятное, Омарбеков отошел.

Зима. Маленькая галицийская деревушка, где была расквартирована часть фон Дитриха, утонула в глубоких сугробах.

Первую весть о Февральской революции принес Епиха. Ворвавшись в избу, точно ураган, он еще с порога крикнул:

— Николашку убрали! Сейчас вестовой прискакал из штаба корпуса, рассказывал…

Фирсов поспешно оделся и, пристегнув кобуру револьвера, торопливо зашагал вместе с Епихой к штабу.

— Подожди здесь, — шепнул он.

Батурин, не выпуская винтовки из рук, остался в сенях.

Омарбеков уныло сидел в углу, недалеко от него два-три молодых офицера обсуждали вполголоса манифест об отречении царя от престола.

— Поздравляю, — увидев Андрея, произнес сквозь зубы фон Дитрих. — Император Николай уже не правит Россией, — полковник скривил губы. — Зная ваш авторитет среди солдат, надеюсь на совместные усилия по укреплению дисциплины нижних чинов. Война должна быть доведена до победного конца!

— Я придерживаюсь другого мнения, — сухо ответил Андрей.

— А именно? — фон Дитрих вперил в него глаза.

— Война не популярна среди нижних чинов. Солдаты устали и стремятся домой.

— А вы? — Полковник резко поднялся из-за стола.

Омарбеков испуганно икнул и тревожно завертел головой.

— А вы? — Лицо фон Дитриха побагровело. Не сдерживая бешенства, он в исступлении заорал: — Большевик! Пораженец!

— Да, большевик, — четко сказал Андрей.

Фон Дитрих выхватил револьвер, но, увидев ощетинившийся штык вбежавшего Епихи, отпрянул.

На деревенской улице стихийно возник митинг.

Андрей взобрался на табурет и, оглядев солдат, громко произнес:

— Товарищи! Иго царизма пало. Но до полной победы революции далеко. У власти стоит буржуазия. Каждый из нас должен подумать, идти ли ему в ногу с кулаком и помещиком, или следовать за большевистской партией в борьбе за мир, за свободу, за землю! Других путей нет. Я уверен, что крестьяне и рабочие, одетые в солдатские шинели, пойдут единственно правильным путем. Сегодня мы должны избрать представителей в полковой комитет. Да здравствует нерушимый союз рабочих и крестьян! Все под красное знамя революции!

На митинге по предложению Епифана Батурина в полковой комитет были избраны Андрей Фирсов, Федор Осколков, бывший грузчик Новороссийского порта, и несколько солдат из соседних рот.

Однажды Андрей заметил небольшую группу австрийских солдат, которые вышли из своих окопов, направляясь в сторону его участка.

Расстояние между окопами небольшое, ясно слышались голоса:

— Русс! Камрад!

Австрийцы шли без оружия, продолжая кричать:

— Русс, русс, камрад!

Они спустились в русские окопы, и, оживленно переговариваясь на своем языке, начали совать в руки солдат папиросы и консервы.

Увидев офицера, на миг замолкли.

— Русс, камрад, — осмелев, один из них раскрыл перед Фирсовым портсигар.

Андрей взял папиросу. Большинство австрийцев — из Закарпатья. В роте Фирсова находилось несколько украинцев. Те и другие плохо понимали друг друга, подкрепляли слова оживленной жестикуляцией. Вечером большая группа солдат во главе с Батуриным пошла в австрийские окопы и вернулась поздно.

Перед утром Епиха влез в блиндаж Фирсова и, боясь потревожить командира, тихо улегся рядом.

Первым проснулся Андрей и, поглядев на безмятежно храпевшего Батурина, улыбнулся: «Спит после гостебы».

Братание началось и в других ротах. Фон Дитрих вызвал к себе Фирсова.

— Приказываю прекратить братание с неприятельскими солдатами. Открывать по ним огонь, не жалея патронов. Вы меня поняли, господин подпоручик?