Город спал. Повернув на одну из улиц, Андрей заметил фигуру человека, который неслышно шел за ним, прижимаясь к заборам домов.

«Шпик. — Фирсов прибавил шагу. — Не отстает. Проучить разве?» Повернув круто обратно, он направился к незнакомцу. Тот притворился пьяным и, шатаясь, прислонился к забору.

Чиркнув спичкой, Андрей посмотрел ему в лицо. Перед ним стоял Феофан Чижиков — отставной коллежский регистратор.

— Ты что, заблудился, милейший?

Феофан заморгал красноватыми глазами и съежился, точно от удара.

— Дайте три рубля, и я ничего не видел и ничего не знаю, — заискивающе произнес тот и протянул руку.

Встряхнув за шиворот Чижикова, Фирсов сказал с презрением:

— Жаба болотная, шагай, пока цел.

Место для пикника было выбрано на Лысой горе, в трех километрах от города.

Это была небольшая возвышенность, покрытая густым лесом, круто обрывавшаяся над рекой, одна сторона которой переходила постепенно в широкую равнину, а дальше на десятки километров раскинулась таежной глухоманью. С вершины открывался чудесный вид на городок, утонувший в зелени.

Прокопий уже суетился на опушке, раскладывая на траве содержимое ящиков и корзин. Со стороны обрыва появился Феофан Чижиков.

— Перья заострить! — завидев бутылки, скомандовал он и подошел к работнику. — Канцеляристы, по местам! — Схватив бутылку, хлопнул пробкой и, отмахиваясь одной рукой от Прокопия, с жадностью припал к горлышку.

— Вот, бумажная душа, пьет и меня не спрашивает.

Со стороны дороги неслась песня:

Впереди большой группы молодых людей в студенческом кителе нараспашку шел Виктор Словцов.

Дирижируя, пел:

Поднявшись на поляну, Виктор взмахнул рукой. Песня смолкла.

— Нашей дорогой хозяйке в день именин — ура! — раздался чей-то голос.

Молодежь дружно подхватила клич: эхо замерло в лесу.

Улыбаясь, Агния подняла глаза от букета полевых цветов, которые преподнес ей Штейер, кивнула красивой головкой:

— Спасибо, господа!

— Ура! — гаркнул при виде хозяйки полупьяный Чижиков и, подбросив фуражку со сломанным козырьком, ловко поймал ее на лету.

— А ты чему обрадовался, старый дурак? — хмуро оборвал его Прокопий. — Господа веселятся, а нам с тобой легче, что ли?

— Привычка. Смотри, кажется, господин офицер идет, — завидев длинного, как жердь, Штейера, сказал он торопливо и вытянулся в струнку.

— Это что за чучело?

— Отставной коллежский регистратор! — козырнул Чижиков.

Штейер махнул рукой и опустился на землю.

Андрей с Ниной Дробышевой отстали от компании и поднимались в гору не торопясь.

Дробышева шагала неслышно. Ее нельзя было назвать красавицей, но продолговатое лицо с чуть раскосыми глазами было приятно. Это впечатление усиливалось, когда она улыбалась и на щеках появлялись ямочки.

— Я так рада, что познакомилась с вами, — говорила она. — После Одессы Марамыш кажется мне тихой пристанью, но прогрессивная мысль и здесь найдет отклик. Скоро, скоро в Зауралье наступит весна! Так будем же ее вестниками! — произнесла она страстно и, скрывая волнение, наклонилась к цветам. — А хорошо жить и бороться, — обрывая лепестки, задумчиво продолжала она. — Хорошо сознавать, что твои силы, знания нужны народу! — Подняв глаза на Андрея, она спросила: — Вы любите Горького? — И, не дожидаясь ответа, продекламировала:

Дробышева гордо откинула голову. Казалось, она видит могучую птицу, высоко парящую под небом Зауралья. Взмахнув решительно рукой, повторила с силой:

— «Пусть сильнее грянет буря!»

Завидя Андрея, Чижиков стремительно скрылся в кусты.

Веселье на опушке бора было в разгаре.

— Андрей Никитич, у нас идет флирт цветов. Усаживайте свою даму и включайтесь в игру! — крикнула одна из подруг Агнии. — Вы знаете, Петр Сергеевич прислал мне жасмин, — девушка кивнула головой на гимназиста Воскобойникова, сына пристава.

— А что он означает? — спросил, улыбаясь, Андрей.

— Слушайте! «Три грации считалось в древнем мире, родились вы и стало их четыре», — прочитала она. — Как вам нравится? Я, выходит, четвертая грация! Ха-ха-ха!

Оглядев толстую фигуру девушки, Андрей насмешливо бросил:

— У Петра Сергеевича тонкое представление о женской грации.

— Господа! Выпьем за здоровье милой хозяйки, — поднимаясь с земли, заговорил Штейер. Гости чокнулись. Вскоре на поляне зазвенела песня:

Обнимая Фирсова, Виктор пел:

Горел яркий костер. Дым, сползая с обрыва, тонкой пеленой висел над рекой и, расплываясь, таял далеко на полях. В вечернем воздухе, над бором, тихо плыли звуки церковного колокола.

Прислушиваясь к его медному гулу, Андрей запел:

Нина Дробышева, положив руку на его плечо, казалось, вся отдалась песне.

Недалеко от костра Штейер спорил с Воскобойниковым.

— Я тебе говорю, что платонической любви не существует!

— Ты не понимаешь этого чувства, — упорствовал гимназист. — Платоническая любовь — это высший идеал любви. Допустим, — гимназист подвинулся ближе к приятелю, — я питаю к девице икс одно лишь духовное влечение, без примеси чувственности. Как это назовешь?

— Глупостью. Поверь мне, что твоя девица икс сочтет тебя круглым дураком и не будет с тобой здороваться.

— А по-твоему, что такое любовь?

— Самое обыкновенное физиологическое чувство, состоящее из раствора поваренной соли с примесью «охов» и «ахов», ведущих в конечном итоге к венцу.

— Это прозаично. — Гимназист поднялся на ноги и продекламировал:

— Чепуха!

— Полегче! — сердился Воскобойников. — Во всяком случае я имею уже среднее образование и право на первый классный чин.

— От этого умнее не будешь.

Разговор начал звучать на высоких нотах, грозил скандалом.

Агния поспешила к молодым людям.

— В чем дело, господа?

— Сей юноша утверждает, что платоническая любовь есть высший идеал. Но скажу, что он так ошибся, как ошибался, покупая у старого аптекаря касторку вместо цианистого калия, когда думал отравиться со своей «Офелией» из девятого класса гимназии! Ха-ха! — залился пьяным смехом Штейер.

Вскоре все разбрелись по лесу. Андрей сидел одиноко у потухшего костра и, наблюдая за слабыми вспышками огня, думал о Христине.

На второй день молодежь собралась у Фирсовых. В компании двух молодых людей явился и Виктор.

— Михаил Кукарский, — одергивая модный жилет, на котором болталась тонкая позолоченная цепочка, отрекомендовался один.