А н я. Слушаю, Виталий Маркович.

В и т а л и й. Раньше я пил от горькой обиды на людей, что они не замечают моего сценического таланта, напрасно придираются ко мне, устраивают чуть ли не гонение, а сегодня я выпил от обиды на себя: почему я не за то взялся и жил фальшивой жизнью почти до нынешнего дня? Вчера я возвратился от лесорубов — ах, как они работают, словно песни ноют! Вот они за свое дело взялись и любят его. Они работают так же, как и вы. С горением. Сергей — нет! Он просто умеет туман напускать.

А н я (прерывает). Виталий Маркович!

В и т а л и й. Прошу прощения, если вам угодно. Мой племянник — счастливый человек! Найти такую жену, как вы, редкое счастье. Меня оно, между прочим, обошло стороной… Да, так вот о лесорубах: завидую им и терзаюсь раскаянием, почему я стал, актером. (Всхлипнув.) Мне жалко себя, понимаете, жалко! Неудачник я. Вы понимаете, мы поехали к лесорубам с концертом. Я должен был читать отрывок из Твардовского. Выступала и местная самодеятельность. Одни паренек — лесоруб — прочитал тот же отрывок, что готовил я. Прослушал я, и стало ясно, что никакого у меня дарования нет. Не стал я выступать. Стыдно было. Пошел рубить деревья. Я не буду больше играть. Прощай, сцена! Тебя покидает бездарный актер; нет, я соглашусь сыграть Короля Лира, если Корделией будете вы. «Дуй, ветер, дуй, пока не лопнут щеки!» Анна Семеновна, сыграйте Корделию!

А н я. Что вы, что вы! Какая же из меня Корделия?!

В и т а л и й. Прекрасная! Божественная! Ну хорошо, не надо. У вас времени просто но хватит на Корделию. Вы день-деньской в работе. А Сергей словно и по видит… Молчу, не продолжало.

А н я (задумчиво). Виталий Маркович, когда я впервые пришла в ваш дом, то подумала: какая же здесь живет на редкость дружная семья!

В и т а л и й. Показалось! Ничего, разберетесь. Но знаете, зачем я пришел? Помогите мне на пианино подобрать одну мелодию. Но клеится у меня без нот. Вот эту. (Напевает.)

Входит  С е р г е й.

С е р г е й (еле сдерживая себя). Романсы напеваешь?! Пой, дядя Виталий. Может быть, теперь ты будешь петь в концертах, вместо того чтобы читать стихи?

В и т а л и й (погрустнев). А-а! Ты уже знаешь? Да, ты всегда все знаешь.

С е р г е й. Знаю. А кто не знает? Сенсация! Меня все вышучивают, чуть ли не пальцами показывают.

В и т а л и й. Не из-за чего! Нет причины.

С е р г е й. И зачем я тебя взял к себе?! Долго ли я еще буду терпеть все это?

В и т а л и й. Но при чем же здесь ты? Я, скажем, провинился, мне и отвечать. А ты в стороне… И… не волнуйся напрасно.

С е р г е й. Ах вот как! Я не жалею сил, чтобы завоевать авторитет, создать будущее и себе и вам, я устроил тебя под свою ответственность на работу, хотя, по правде говоря, тебе разбитого горшка нельзя доверить! Ты все это знаешь, и вместо поддержки, признательности — один поступок лучше другого.

В и т а л и й. Сережа, ну, виноват я, виноват. На, казни меня. Казни! Я давно готов.

С е р г е й. Пошел ты к черту! Уходи!

А н я. Сережа!

В и т а л и й. Я могу уйти. Но я не безумный Король Лир, чтобы блуждать ночью в непогоду. Устроюсь завтра и уйду. Могу уйти даже совсем… Мне… нелегко жить под твоим покровительством.

С е р г е й. Уходи! Уходи отсюда прочь!

Виталий молча уходит.

А н я. Сергей!

Сергей взволнованно ходит по комнате.

(Тихо.) Я впервые вижу такую грубую сцену.

С е р г е й. Прости, Аня, но он до петли может довести, не только до грубости. Ты подумай: послали его к лесорубам с самодеятельностью, а он не стал выступать, во всеуслышание объявил, что он не артист, и пошел работать с лесорубами на делянку. А вечером напился.

А н я. Обо всем этом он сейчас мне рассказывал. У него, видно, очень тяжело на душе. Мне кажется — он не может найти себя. А ты… так грубо. Мне даже больно за него.

С е р г е й. Вон что?! Напрасно. А мне надоело, что он под ногами путается.

А н я. Сережа! Опомнись! Неужто ты можешь так думать?

С е р г е й. Нет, нет. Конечно нет! Извини, Аня. Просто… Ну, погорячился. Прошу тебя, забудь. Мне и самому противно. Оставим его. (Горячо целует ее.) Успокойся, Анечка.

А н я. Но ты поговори с ним. Хорошо, Сережа?

С е р г е й. Хорошо. Поговорю. (Обнимает Аню.) А ты, великая труженица, все за тетрадями. Много еще осталось?

Входит  Н а д е ж д а  М а р к о в н а.

Н а д е ж д а  М а р к о в н а. Дивная идиллия! Но я вынуждена нарушить ее. Товарищи педагоги, вас просят…

С е р г е й. Кто просит? Всем говори, что нет дома. Куда-то ушли, а куда, не сказали.

Н а д е ж д а  М а р к о в н а. Но там Зоя Петровна. Травкина. Жена председателя райисполкома.

С е р г е й. А, Зоя Петровна! Она меня спрашивает или Аню?

Н а д е ж д а  М а р к о в н а. Обоих.

С е р г е й. Пригласи. Колючая особа.

Надежда Марковна уходит.

А н я. Не везет мне сегодня с тетрадями.

С е р г е й. Интересно — зачем она?

А н я. Сережа, да ты никак волнуешься?

Входят  Н а д е ж д а  М а р к о в н а  и  Т р а в к и н а.

Т р а в к и н а. Здравствуйте, Сергей Григорьевич, и вы также, Анна Семеновна!

С е р г е й. Наконец то к нам в гости собрались, Зоя Петровна. Садитесь. Очень рады!

Т р а в к и н а. А я не в гости. У меня есть деловой разговор. Вот как начну сейчас говорить, так только успевайте поворачиваться.

С е р г е й. Критика, Зоя: Петровна, дело полезное, мы ее не боимся.

Т р а в к и н а. Как хотите, дело это ваше, а я все скажу, что думаю. Потому что вот тут, в горле, кипит. Сергей Григорьевич, вы не запамятовали, как говорили насчет детей ответственных работников, что им нельзя плохо учиться, потому срывают авторитет родителей.

С е р г е й. Школа делала все, что могла.

Т р а в к и н а. Она и теперь делает, да только не в ту сторону. Не все хотят стараться. Вот дневник моего сына, пятиклассника Бориса. Это какая отметка по русскому? Двойка? А он всю жизнь учился на пятерки и четверки. А вот дневник моей отличницы Зины. В седьмом она. Тоже двойка. Это у отличницы! Да вы что, смеетесь над нами? Или хотите, чтоб весь район над нами смеялся?! Я так скажу: это агитация. Против моего мужа — председателя.

С е р г е й. Зоя Петровна, да вы подумайте, что вы говорите.

Т р а в к и н а. Я думала, и думать больше нечего…

А н я. Скажите, Зоя Петровна, а ваш муж знает о двойках ребят?

Т р а в к и н а. Только этого ему не хватает. У него пятнадцать укрупненных колхозов, совхоз, три МТС, конный завод, свиноводство в прорыве, ремонт тракторов. А школы, а больницы, детсады да ясли! Понятно вам? Найдет он время своими детьми заниматься? У детей есть мать. А уж я никому не дам их в обиду. Вот. И вы, как хотите, а чтоб у моих детей двоек не было. А троек тоже! Берите дневники, Анна Семеновна, сами написали, сами и исправляйте.

С е р г е й. Аня первый год работает. Ничего, все это уладится. Исправим.

А н я. Я исправлять не буду, потому что они ничего не знают. Я буду им помогать, дополнительно заниматься, но если они не будут как следует учить уроки, начну ставить не только двойки, но и колы.

Т р а в к и н а. Да вы глядите, что делается! Да она никого слушать не хочет! И еще агитирует.

Н а д е ж д а  М а р к о в н а. Анечка, милая, так нельзя. Товарищ Травкин столько делает дли школы, а Зоя Петровна такая уважаемая женщина, и вдруг вы так резко…

А н я. Да, о таких фактах надо говорить, и говорить резко…