Мал на троих оказался котелок ухи. Враз опорожнили. Облизал Ива ложку.

Незнакомец посочувствовал:

— Истинно говорят: нежданный гость — хуже татарина. Как с ушицей-то я помог. Поди, голоден пуще прежнего?

— Куда больше? Во́, полно!

Ива для убедительности рубаху задрал и по голому животу похлопал.

— Счастлив ты, брат. А я не наелся. Разгреби-ка угли от костра.

— Зачем? — удивился Ива.

— Да так, уважь, ежели не трудно.

Подошёл Ива к погасшему костру. Раскидал угольки. Пожал плечами.

— Поглубже копни.

Ковырнул Ива ещё землю — забелело что-то. Разгрёб руками. Аккуратненько один к одному лежат печёные окуни.

Засмеялся:

— Ловко!

Одолели и их.

Тут и в самом деле досыта наелся Ива. Развалился на тёплом песке. Благодать!

Незнакомец закурил трубку. Предложил табак деду Макарию.

— Не люблю это зелье, — отказался дед Макарии.

— А я к нему в турецких землях приучился.

— Прости, коли не так спрошу, — сказал дед Макарий. — Не пойму, что ты за человек. По одежде, коню да сабле — владелец земель и людей немалых. А держишься ровней с нами, бездомными бродягами.

— Что за человек? — повторил, словно размышляя вслух, незнакомец.

Красивую голову к деду Макарию повернул и сказал, чуть усмехнувшись:

— Воевода я, старик.

Ива как начал зевать, так и остался с открытым ртом.

Воевода вместе с ним уху варил?! Быть того не может!

Дед тоже не поверил.

— Что правду таишь — дело твоё. Знать, тому есть свои причины. За шутку — спасибо. Другой бы на твоём месте плетью ответил.

Незнакомец опёрся подбородком о рукоять сабли, загорелись камни в вечернем солнце. На речку поглядел.

— Верно, воевода я над всем тем войском, что собирается в Путивле, чтобы идти походом на царя Василия Шуйского.

У Ивы дух захватило. Эва как оборачивается!

— Стало быть, ты и есть Иван Исаевич Болотников?

— Он самый.

Дед Макарий встал. Поклонился до земли:

— Не прогневайся, государь. Много про тебя слышал. А видеть не довелось. Вот и не признал.

— Будет тебе, сядь.

— Как можно подле твоей милости? — ещё ниже поклонился дед Макарий.

Почудилось Иве, будто испытывает он воеводу Болотникова или какое сомнение хочет разрешить.

— Сядь, старик. — В голосе Болотникова послышалось нетерпение. — Поди, не столб, торчать-то.

А дед Макарий:

— Совесть ещё не потерял, чтобы подле высокородного государя сидеть.

— Не пойму, прост ты, старик, хитёр али зол? Каких я высоких кровей, сам знаешь! А? — Вовсе сердитым сделался голос воеводы.

— Разное люди болтают.

— Что, к примеру?

Воевода положил руку на плечо деду Макарию. Присел тот.

— Тяжеленька у тебя рука, однако.

— Не жалуюсь покамест. Так что люди говорят?

— Сказал же: разное. Одни — одно. Другие — другое…

— А третьи — третье. Таг, что ли? — засмеялся вдруг Болотников.

У Ивы от сердца отлегло. Разве можно так разговаривать с воеводой? Ну, а осерчал бы, тогда что?

А дед Макарий, будто так и надо, согласно кивнул:

— Верно, третьи — третье.

— Крепок ты, однако, старик. Смел. Да и не глуп. Ну, коли желаешь, слушай, какого я роду-племени.

Медленно рассказывал воевода Иван Исаевич. Часто останавливался, словно мысленно возвращался к былым годам.

Узнали дед Макарий и Ива, что был воевода прежде холопом князя Андрея Телятевского. А холоп по тем временам — самый последний человек.

Узнали, что бежал от злой доли в вольные казацкие степи. Да в один из своих набегов полонили его татары и продали в неволю к туркам. У них на кораблях — галерах — гнул спину, и плеть по той спине гуляла не однажды. А далее — город Константинополь. Оттуда через чужие страны добрался до родной земли. И вот теперь — самый главный над великим войском.

Зажглись на небе звёзды, когда кончил рассказ холоп-воевода Иван Болотников. У Ивы на языке много вопросов. Да не осмелился задать ни одного.

Дед Макарий тоже долго молчал, думал.

Смутное то было время. Думал Иван Исаевич Болотников, что идёт он против Василия Шуйского воеводой младшего сына царя Ивана Грозного — Дмитрия. Но не знал ни он, ни большинство в его войске, что нет в живых ни царевича Дмитрия, ни самозванца, принявшего его имя. Однако уж очень верили тогда: нужен только хороший царь и жизнь сделается легче.

А кабы и был царевич Дмитрий, оказался бы не лучше других.

Разное слышал дед Макарий про царя Дмитрия, но видел: во главе войска стоит человек, много страдавший от богатых и знатных. А потому не стал допытываться про Дмитрия, а вымолвил негромко:

— Я у тебя хочу спросить, холопа бывшего, дашь ли облегчение простым людям?

Воевода посмотрел старику в глаза и тихо, однако твёрдо сказал:

— Жизни для них не пожалею.

— Ну, коли так, спасибо тебе и великой удачи, воевода Иван Исаевич! — низко поклонился дед Макарий, теперь, видно было, от души.

— За веру и добрые пожелания тебе тоже спасибо, старик!

И — глазам своим не поверил Ива — поклонился воевода в пояс деду Макарию.

Потом вскочил в седло. Коня на дыбки поднял и, поводья натянув, крикнул:

— Если надумаешь, приходи в войско. Нам люди, знающие грамоту, надобны.

— Поди, не признаешь?

— Не бойся, я памятливый. Как зовут-то?

— Макарием.

— Ждать буду! За уху спасибо!

Ударил о землю конский топот. И стихло всё.

Долго судили и рядили дед Макарий с Ивой о неожиданной встрече. И, к великой Ивиной радости, решил идти дед Макарий в войско Болотникова.

Глава 3. В Путивле

Воевода таки запамятовал про деда Макария и Иву. Пробрались они с великим трудом к палатам, где жил воевода.

Охранные люди преградили дорогу:

— Куда?

— Воевода велел прийти, — сказал дед Макарий. Одноглазый рябой мужик на деда Макария и Иву поглядел с недоверием:

— По какому делу?

Деда Макария напугать мудрено. Ответил ядовито:

— Воеводу спроси. Он тебе, поди, во всём отчитывается.

Поскрёб затылок одноглазый. Плюнул с досады:

— Язык ровно у змеи. Как звать-то?

— Макарием.

Одноглазый передал напарнику бердыш — топор на длинной ручке. Упредил:

— Гляди, зря никого не пускай.

Вскорости вышел да как рявкнет на деда Макария:

— Поди вон, старый пёс!

Дед Макарий растерялся:

— Что велел передать?

— Знать, говорит, такого не знаю и приходить не велел.

Тут уж дед Макарий озлился:

— Коротка, однако, память у твоего воеводы.

— Чего мелешь, старик! — Одноглазый замахнулся бердышом.

Ива деда Макария что было силы за рубаху:

— Айда отсюда, деда!

Однако дед Макарий, как заупрямится, на своем стоит крепко.

— Подождём. Мы люди маленькие, не гордые, — сказал.

Одноглазый хотел было вовсе прогнать настырного старика. Не успел. Распахнулись двери с крыльца лёгкой походкой сам воевода. Следом — ближние ему люди.

Не узнать недавнего Ивиного гостя! В движениях быстр и точен. Строг и суров лицом. Приказания отдаёт на ходу коротко и властно.

Не успел Ива ухватить деда Макария, охранные лица замешкались — дед Макарий уже перед воеводой:

— Здравствуй, воевода.

Воевода остановился. Поглядел чужими глазами на деда Макария, спросил нетерпеливо:

— Что надобно?

— В гости к тебе пришли. Сам приглашал.

У воеводы брови вверх изумлённо пошли:

— В уме ли, старче?!

— Слава богу.

Одноглазый деда Макария за грудки схватил. Только тот и успел крикнуть:

— А ещё памятью хвастал!

— Стой! — закричал вдруг Болотников одноглазому. — Отпусти старика!

Заворчал одноглазый.

— Ты, что ли, Макарий? — Воевода покачал головой.

— Вроде бы…

— Прости. Спервоначалу не признал. Время горячее. Скоро походом на Москву выступаем. Ты покуда осмотрись среди ратных людей. А к вечеру у меня гостем будешь.