И вот же миг откуда-то появилась квашня накрытая шкурой белой овцы. И не успела Липка оглянуться, как ее уже усадили на нее и девушки - недавние подруженьки затянули "прощальную", а мать заголосила-таки, провожая доченьку-ненаглядушку в жизнь не простую, замужнюю.

Тут уж и старшего брата Липкиного к делу призвали: расплел он русу косу сестринину, расчесал гребнем частым да под песню девическую и заплел в две косы, уложил в корону и укрыл повоем - символом замужества.

Так и порушили люди древние правила, но то ведь была первая радость на новом месте: свадьба, да еще какая - необычная.

- Ой, ли, девка! - закричал вдруг Ком тонким прерывающимся голосом, перебивая певчих, да с явной издевкой. - Перед кем поклонилась-то? Кому покорилась-то, глупая? Он сохатого проспал, гляди-ко кабы и тебя-то не проворонил. Как от лихого убережешься коли мужик-то кривобок, да поспать горазд?! Такой-то и от комара защитить не смегёт!

Суховей резко повернулся и сощурил глаза, собираясь ответить. Не бывало того чтобы молодь поперек старшего слова выступала, но Липка сжала его руку, останавливая:

- Брось-ко, ну его, шалопу, сам не знат, чего кричит-то, - прошептала она.

- Ты чего ж, шлыка необытная, плищишь ? - Стрый схватил Кома за ворот и встряхнул, приподнимая над землей. - А ну беги отседа, пока портки-то не стянул, да по голому заду крапивой не нахлестал.

Громкий смех сородичей заглушил слова вырывавшегося из рук большака Кома. Стрый поставил неслуха на ноги и наподдал под зад, посылая головой вперед.

К вечеру стали люди собираться у подножия холма, на котором высился храм. Хозяйки несли кушанья, приготовленные из своих запасов, мужчины разложили костры священным кругом. Вышел к людям и старый волхв, но не один - вслед за ним из храма вышло еще несколько новых, знать стоять неподалеку и другим храмам посвященным их богам. Возрадовались тому Славичи: пришлось по душе новое место и служителям богов, и значит то, что места эти от ныне и во веки веков словенам принадлежать будут.

Стрый с набольшими расположился на траве перед расстеленными перед ними выбеленными и вышитыми льняными скатертями. Хозяюшки уж расстарались по причине первого здесь осеннего праздника, настряпали брашна от душеньки.

Стояли здесь и блюда широкие плоские с рыбой вареной и печеной, соленой и копченой, мясом дичины и свиным - мягким, сладким, домашним, а уж птицы разной да мелкого зверья не перечесть. И все это горой, да посреди длинной дороги-скатерти. Но главным ее украшением являлась гора из хлеба. За ней-то и должен был прятаться большак, вопрошая у сородичей видать ли его за той хлебной горой? Коли увидит кто хоть краешек его одежды - скажет. Тогда Стрый пожелает Славичам на будущий год еще большую гору из караваев испечь, а коли не увидит: к добру - знать легко переживет его род-племя грядущую зиму. Тогда уж они ему пожелают, чтобы и в следующем году не было его видать за горами хлебушка пшеничного.

Украшали стол и глиняные красавцы-горшки с кашами да киселями, студнями да юшками наваристыми.

Стояли в центре стола и огромный расписной ковш с медовухой пенной и с малыми ковшами-утицами вокруг него, и братины - точеные чаши - с пивом и пожеланиями не упиться и вовремя от стола убраться, искусно выписанными на их крутых боках.

Неспешно вели беседу промеж себя старшие мужи племени Славичей, наблюдая как мужчины помоложе учили Кома и его ватагу уму-разуму.

Изгалялись они на славушку, гоняя по земле шапки ребят, которым предстояло по первому снегу в лес отправиться, да таская их за ноги. А с Кома так и портки стянули, да в одной-то рубахе заставили по земле ползать, в пыли плавать. Так уж исстари повелось - коли не стал еще мужиком: не лезь поперед старших, не кричи бранное слово, когда и старшие-то молчат.

Вот такие игры-посмешища и ломают слишком горделивых, да спесивых, приучают над родичами не возвышаться, не мнить себя умнее других. В роду-племени все равны. Нет здесь ни слишком умных, ни явных дураков. А коли уж возомнил из себя чего лишнего, да поперек старшего слова выперся - так и получай за то при всем народе науку глумливую вицею тонкой, звучно по голому заду хлещущей.

После молитв и прославлений Родовых Богов, приняли волхвы частицу священного огня Великого Солнца Даждьбога с крыльев Матери Славы и зажгли великую краду, которому каждая семья принесла свой дар-жертву, благодаря богов за благополучие и достаток.

А после уселись все за пир горой, пили ели родичи, веселились от души, песни пели да плясали до самого вечера. А как пала на землю первая тень вечерняя, так жены с детьми по домам разошлись, а мужчины остались суд рядить, серьезный разговор говорить. И был тот мужской совет очень важным, потому как в это время сами боги помогали принять верные решения, пособляющие роду прожить весь следующий год в мире, без скудости и голода.

Первым делом выслушали разведчиков, которые были направлены во все стороны от места их поселения. Они и рассказали о том, какие люди живут по соседству. Оказалось, что не одни Славичи поселились в этих краях, и другие словене облюбовали здешние светлые и густые леса. Несколько таких селищ было обнаружено разведчиками, но, слава богам, стояли они на достаточном расстоянии, чтобы не мешать друг другу. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо - потому как теперь не было необходимости стеречься своих же парубков, которые во время посвящения нападают на поселения людей, грабят и порой даже убивают. Да и девок в жены лучше из другой славянской семьи брать, воруя их во время таких набегов. Плохо - потому что теперь и самим стеречься придется - ведь и в тех селищах парубки имеются и им тоже могут приглянуться их умелицы-красавицы, а кому же охота искусных мастериц, да родимых дочерей в чужие рода-семьи отдавать?

Крепкую думу думали мужики, мозговали да рядили, как лучше зиму пережить, как на следующее лето с пашнями да постройкой домов управиться. А как сгустились сумерки до ночной темени, зажгли главы семей, приготовленные заранее факела, и понесли домой освященный богами огонь, который будет согревать их домочадцев до самой весны. Тогда добудут молодые и удачливые мужи другой огонь, разожженный при помощи трения. А до той поры матери не оставят свой очаг без присмотра дабы не дай великая богиня Макошь не угас не потерялся сей лучик надежды и тепла во время правления лютой богини Мары-Зимы.

...

К приходу Вышаты и его старших сынов, к которым теперь по праву женатого, присоединился и Суховей, в земляне все было готово: Верея с поклонами и заговорами уложила в печь бадняк - особый дубовый обрубок, - осыпала его мукой, зерном и солью, полила маслом и медовухой.

Липка, вместе со старшими невестками и младшими сестрами Суховея, ловко накрывала на стол, но как только в избу вошли мужчины, потупилась, покрывшись жарким румянцем. И то не был румянец смущения - в том, что должно произойти между нею и теперь уже ее мужем, не было ни тайны, ни греха, а потому и не могло по этому поводу быть никакого стеснения, то был жар молодого тела, с нетерпением ожидавшего возможность подарить миру еще одну жизнь.

Вечеряли тихо, степенно, чтобы уважить новый семейный огонь. После застолья, Верея кивнула старшей снохе, и они вышли из избы, прихватив с собой овчину.

Через несколько минут они вернулись и принялись за обычные дела, а Суховей с Липкой поднялись из-за стола, поклонились домашним чурам, установленным в красном углу и, взявшись за руки, пошли к выходу.

Опустила Липка голову: не о такой свадьбе мечталось ей, не так грезилась и первая ноченька, но что уж тут поделаешь, видимо такую судьбинушку выткала для нее Доля в своих чертогах горних.

Как только вышли на свежий воздух, вздохнул и Суховей:

- Хорошо хоть не в общей избе положили, - буркнул и сжал ладонь Липки. - Завтра же свой закут рыть начну.

И вдруг неподалеку от них, за ближайшей землянкой, кто-то из молодых парубков выкрикнул первоночную запевку: